Маленькая ложь Бога

Вечно.

Вечность.

Есть ли что-то ужаснее этого слова? Конечно, мне очень хотелось снова увидеть маму, Алису, я все отдал бы, чтобы снова обнять их, но быть вместе вечно? То есть всегда, до бесконечности? Кто этого захочет? Для меня это было бы невыносимо, в конце концов мы точно возненавидели бы друг друга. А что может быть хуже — возненавидеть тех, кого ты больше всех любил?

Теперь, когда я знаю всю правду — знаю, что нас действительно ждет нечто вроде рая, я рад, что вечность мне не грозит или, по крайней мере, что у меня есть на этот счет выбор. Но мне обидно, что я ни с кем не встречусь, что мне не дано пережить ни одного мгновенья счастья здесь, в облаках, и ничего с этим не поделаешь. Смерть и правда — не радостная штука, ничего веселого в ней нет!

Так почему бы мне не уйти сразу, прямо сейчас?

У меня наверняка найдется немало причин, чтобы расстаться с этим местом!

Я бы даже сказал, что на данный момент вопрос стоит так: «Есть ли у меня причины, чтобы здесь остаться?» Да чего там далеко ходить… Я и при жизни-то с трудом выносил малейшую вылазку в лес, так что мне совсем не улыбается годами торчать в этом саду! Вот именно, совсем не улыбается!

И похоже, я не один задаюсь таким вопросом, потому что, судя по постным физиономиям всех этих людей вокруг меня, они тоже не испытывают безумного счастья от пребывания в этом месте, наоборот, видок у них у всех очень даже подавленный! Да чего там: поди отыщи тут хоть одно мало-мальски спокойное лицо, чтобы… Ой!

А это кто там?.. Неужто?..

Да нет, не может быть… Надо подойти поближе. Ну и ну, с ума сойти!

Не может быть!

— Эээ, мсье! Мсье!

Да нет же, черт! Что я за дурак!

— Эй, мистер! Мистер Джексон! Please, I’m a fan![1]

Ну и дела! Майкл Джексон собственной персоной! Мой кумир! Гуляет себе инкогнито…

Вот это класс!

Значит, он и правда умер!

А ведь сколько народу тогда говорило, что его смерть была разыграна, что он живет где-то тайно… Выходит, что нет. И он не сидит на каком-то секретном острове для миллиардеров вместе с Элвисом, Мерилин и кем-то там еще. Жаль, конечно.

— Майкл, эй, Майкл!

Я видел его как-то вживую, когда был молодым, как будто это было вчера, я несколько часов трясся в поезде, чтобы попасть на тот концерт! И даже научился его «лунной походке» — сам, перед зеркалом! А что, у меня неплохо получалось!

— Эй, мистер Джексон, look, I do the moonwalk![2]

Ах, да нет же!

Какой я дурак…

Он же меня не видит и не слышит, тут же нельзя общаться!

Господи, какого идиота я тут разыграл! Хорошо, что Бог меня не видел. Тогда за эту «лунную походку» он меня неделями пилил!

Да, чувствую, что это скоро меня здорово достанет — невозможность общаться со всеми этими людьми! А главное — с ним, вот обида! Мой кумир тут, прямо передо мной, а я ничего не могу сделать!

Да уж…

Нет, так совсем не интересно.

К чему всё, если тут все мертвые…

Да, тут все мертвые, но они-то там, внизу, — живые! Как они там — Лео, Марион, Ивуар? Что сейчас поделывают? Наверно, заканчивают сборы, собираются на недельку домой. Думаю, загружают вещи в багажник, проверяют, все ли на месте — особенно бесчисленные одежки и игрушки Ивуар, конечно.

На недельку домой…

Все же, думаю, Бог мог бы сделать мне маленькую поблажку и дать отсрочку, чтобы я провел эти несколько дней с сыном и внучкой… Ну, что ему стоило? Ничего! Хлопнул в ладоши — и готово! А мне так хотелось бы побыть с ними — в последний раз… Но вместо этого им предстоит пережить одну из тяжелейших недель в жизни, особенно моему Лео: он и так с четырех лет без матери, а тут в двадцать пять потерять еще и отца — все же рано… Слишком рано.

Я должен их увидеть.

Мне не слишком хочется возвращаться к реке, но, чтобы иметь возможность воротиться туда, вниз, я все же иду на берег. Мне приходится пройти несколько сотен метров, прежде чем удается отыскать свободное местечко (странно все же, что Бог не предусмотрел тут больше места, или пусть бы тут было несколько рек — параллельных, надо будет подкинуть ему идейку). Я ложусь как можно осторожнее на траву, так, чтобы лицо оказалось над водой. Не могу сказать, что мне не страшно, но если Бог говорит, что меня не засосет, я верю…

Я вытягиваю шею, чтобы увидеть на поверхности воды свое отражение. Как и в первый раз, волны расступаются, открывая черную бездну; но, к счастью, ничего страшного не происходит. Наоборот, тьма быстро рассеивается, и я вижу землю — как будто из космоса.

Зрелище ослепительное — краски, формы… Великолепно.

Да, великолепно, но скучновато! Ну и что мне теперь делать, чтобы попасть вниз? Люди вокруг меня захвачены — в буквальном смысле — увиденным, они хмурятся, делают какие-то неясные жесты; некоторые даже что-то говорят, но я, естественно, их не слышу. Предполагаю, что они смотрят вниз и осуществляют данную им власть! Но как они это делают? Как отсюда изменяют мир? Если бы можно было просто сказать: «Хочу использовать данную мне власть, чтобы был мир во всем мире», подозреваю, что нашлись бы добрые души, которые уже сделали бы это до меня… Тогда что? Нет, это действует мне на нервы! Кроме того, я завис над Антарктидой, я даже своего континента не вижу, вот если бы можно было повернуть эту… Ой, получается! Она повернулась! Но тогда, может быть… Точно, я могу видеть ту сторону Земли, какую мне хочется, мысленно направляясь в нужный мне уголок! Но если я могу перемещаться слева направо и сверху вниз, может, у меня и вперед получится продвинуться?

Есть!

Я снова двигаюсь тем же путем, что и в прошлый раз, только с гораздо более разумной скоростью — я теперь могу ею управлять: прохожу сквозь атмосферу, направляюсь к своему континенту, стране, региону… Только теперь я хочу попасть домой к Лео и Марион.

Посмотрим, надо сосредоточиться…

Ага, есть! Что за чудо эта способность видеть, что хочешь, перемещаться, куда захочешь, — одной только силой мысли. Стоило мне сфокусировать ее на их доме, и вот я тут. Они тоже, впрочем, я так и думал: они еще не успели уехать. Похоже, они не очень и запаздывают, горы сумок и пакетов уже лежат у двери в прихожей, готовые к погрузке. А Лео где? А, вот он, на улице, проверяет уровень масла и тормозной жидкости в машине, как я его учил. Мой Лео. Какой он красивый, весь в мать… Я так рад, что у него все получилось в жизни, что он счастлив со своим семейством!

«Все за стол! И быстро, а то мы опять не уедем вовремя, и твой папа будет недоволен!»

Марион права, я очень люблю пунктуальность. Смотри-ка, она приготовила всем бифштексы с жареной картошкой: себе и Ивуар рубленые, а Лео, как и положено, антрекот внушительных размеров. Мы с ним всегда любили хорошее мясо. Когда он был еще подростком, я регулярно водил его в ресторан — в качестве компенсации за то, что редко с ним бываю, — и меня приводило в изумление, сколько мяса он мог слопать. Приготовленный Марион кусок просто великолепен, хорошо прожаренный на гриле, «в клеточку» — как мы любим, и картошка выглядит румяной и хрустящей…

Прежде у меня слюнки потекли бы от вожделения, а сейчас — нет, ничего: я не чувствую голода.

Хуже того — я его никогда больше не почувствую! Как все же обидно… О, Ивуар садится за стол, какая она миленькая в этом желтом платьице! Внученька моя! Подумать только, что ты меня никогда больше не увидишь… Боюсь, что, учитывая твой юный возраст, ты меня даже и не запомнишь.

Возмутительно! Ивуар никогда не знала бабушки, а дедушку она, без всякого сомнения, забудет. Через несколько лет мы будем для нее лишь застывшими лицами со старых фотографий да горсткой воспоминаний, которыми поделится с ней Лео. Воспоминаний, которые никогда не будут принадлежать ей, — чужих воспоминаний.

К счастью, благодаря реке я смогу наблюдать за ней и дальше, видеть, как она играет, растет… Нет, все-таки это большая удача оказаться в этом саду. Ну-ка сяду-ка я на диван, побуду с ними, использую эту возможность по максимуму. Если бы я еще был жив, Марион (я ее знаю!) подала бы мне антрекот еще больше, чем у Лео. Думаю, она меня любит, она всегда была такая славная, эта Марион.

Ничего себе, ну и аппетит у нашей Ивуар! Невероятно быстро ест! В таком-то возрасте! Что они ее голодом морят, что ли? На их месте я бы не позволял ей так быстро есть, это вредно для… Ах!

Кто-то постучал меня пальцем по плечу!

Нет, ну так нельзя!

Я оборачиваюсь, весь дрожа: за спиной у меня и правда кто-то стоит.

— Это ты, Бог? Ты что, с ума сошел, так пугать меня! Я подумал, что меня кто-то из живых увидел!

— Ну на этот счет можешь не беспокоиться, ни один живой никогда не видел и не увидит умершего. Я, наоборот, хотел тебя предупредить.

— Лучше предупреждай, когда появишься! Ладно, так о чем ты хотел поговорить?

— О том, что ты сейчас делаешь. Расселся тут у них, подглядываешь…

— Ну и что? Это же моя семья! Все нормально!

— Да, конечно, я тебя понимаю, тем более что для тебя это самое начало. Но я хочу только, чтобы ты задал себе несколько правильных вопросов.

— Каких это?

— Надо ли тебе быть с ними, как ты сейчас делаешь? Разумно ли наблюдать за ними все время, все видеть? Или все же стоит предоставить им немного времени, немного свободы… И себе тоже!

— Да какая разница, они же не знают, что я их вижу!

— Ну, тут могут быть и другие соображения, ты же сам знаешь… Например, помнишь, как спустя какое-то время после нашей первой встречи ты отреагировал, узнав, что я наблюдал за тобой каждую секунду твоей жизни и все знал о тебе?

— Смутно…

— Смутно, неужели? Тогда я освежу тебе память. Случай с вибромассажером — тебе это что-то говорит?

— Ах, эта старая история? Да я тебе тысячу раз объяснял: я работал в секс-шопе, и это было исключительно ради тестирования, из профессиональных соображений! Я же добросовестный!

— Настолько добросовестный, что протестировал эту штуку несколько раз, если мне не изменяет память…

— Какой ты бываешь мелочный иногда! Напомню тебе: ты обещал, что мы никогда больше не будем говорить об этом! Я был в ужасе, потрясен, когда узнал, что ты все это видел, ты же знаешь! Несколько дней не мог после этого прийти в себя и решиться даже просто пройтись нагишом!

— Ну так вот, подумай, что и твоя семья точно так же. Может, им вовсе не хочется, чтобы ты постоянно за ними наблюдал. И не из физической стыдливости, как было тогда с тобой, а просто — из деликатности. Вот и все, что я хотел тебе сказать, ничего срочного, но подумай об этом, ладно? Ну, я возвращаюсь наверх.

— Хорошо, обещаю, что подумаю. Пока!

Все уже обдумано: и речи не может быть, что я брошу сына одного в такой момент.

Тринадцать пятьдесят пять. Обед продлился дольше, чем было запланировано, да еще Ивуар задержала всех в самый момент отъезда: никак не могла найти свою любимую игрушку. Лео с Марион пришлось пооткрывать все сумки, чтобы наконец отыскать этого голубого кролика с полинялыми от постоянного жевания ушами. Ивуар зовет его Мсье Кролик и без него не может заснуть. Поездка прошла хорошо, я уселся потихоньку сзади и провел вместе с ними этот час, полный безмятежного счастья, — боюсь, последний перед долгим периодом испытаний.

Ведя машину, Лео часто клал руку на бедро Марион, всего на несколько секунд, а Марион каждый раз ласково накрывала руку моего сына ладонью или просто чуть касалась его пальцев. Как это чудесно, если задуматься, — эти повседневные проявления нежности; люди и не замечают своих жестов, не отдают себе в них отчета; это как любовный рефлекс.