Ликвидация враждебного элемента. Националистический террор и советские репрессии в Восточной Европе

Предисловие

Сборник, который вы держите в руках — результат многолетнего труда. Вошедшие в него работы в 2007–2015 гг. публиковались как отдельными изданиями, так и в различных журналах и сборниках. Некоторые исследования выходили даже дважды или трижды, в том числе в переводах на иностранные языки, получив значительное число откликов (как положительных, так и резко, порою даже истерически негативных) в России, Прибалтике и на Украине. Я счел полезным собрать эти исследования под одной обложкой, поскольку, во-первых, все они посвящены исследованию одного явления и, во-вторых, объединены местом и временем.

Объектом исследования в собранных в данной книге работах являются различные формы политики ликвидации «враждебных элементов» населения. Слово «ликвидация» звучит устрашающе; услышав его, мы прежде всего представляем себе убийство. И действительно, во многих из рассматриваемых в данной книге случаев речь идет именно об убийствах, причем убийствах массовых и кровавых. Уничтожение евреев боевиками Организации украинских националистов и Фронта литовских активистов летом 1941 г., карательные операции нацистов и их пособников, истребление просоветски настроенных сограждан литовскими «лесными братьями» ужасают меня в той же мере, что и «массовые операции» НКВД 1937–1938 гг., обернувшиеся убийством сотен тысяч потенциально «нелояльных». Однако в советской лексике того времени «ликвидация» вовсе не обязательно являлась синонимом физического уничтожения. Изучая внутренние документы НКВД, я обнаружил, что «ликвидацией враждебного элемента» именовали не только физическое истребление, но и изгнание, изоляцию и даже легализацию при условии прекращения «враждебной» деятельности (подобная политика, в частности, проводилась советскими властями по отношению к сдающимся «лесным братьям» в Прибалтике и на Украине в послевоенные годы). Исследованные мною советские репрессивные кампании в Прибалтике 1940–1941 и 1944–1953 гг. имели своей целью «ликвидацию враждебного элемента» в широком смысле; их невозможно квалифицировать ни как геноцид, ни как этнические чистки. Более того: порою советские власти проявляли милосердие к своим противникам — как, например, к амнистированным в 1946 г. прибалтийским коллаборационистам.

То, что в сталинское время именовали «ликвидацией враждебных элементов», являлось репрессивной составляющей современных (модерных) техник управления населением. Американский историк Питер Холквист продемонстрировал преемственность современных техник управления населением (в том числе и репрессивных), использовавшихся царским, белогвардейскими и советским правительствами России.[1] При этом Холквист обратил внимание на тот факт, что описанные им техники управления населением («политики населения») не были специфичны для России: «Это история не только русская или советская, а, скорее, общеевропейская. Мысль о ликвидации “элементов” населения впервые стала концептуально и практически возможной по мере осмысления на протяжении XIX века государства, называемого социальным, а также с появлением техники и технологий, воздействующих на это государство».[2]

Аналогичной точки зрения придерживается и британский социолог Майкл Манн, связавший феномен характерных для XIX–XX вв. массовых кровавых чисток с процессами демократизации, формирования современных наций и национальных государств[3]. В монографии «Темная сторона демократии» Манн сосредоточился прежде всего на анализе феномена кровавых этнических чисток, попутно сформулировав чрезвычайно полезную для исследователей иерархию типов насилия и чисток «враждебных элементов» — от дискриминации и сегрегации до массовых убийств и геноцида. На огромном историческом материале британский социолог продемонстрировал механизмы эскалации чисток, увеличения их масштабов и жестокости.

Идеи, сформулированные П. Холквистом и М. Манном, являются отправной точкой для моих размышлений о феномене преследования «враждебных элементов». Рассматривая современные репрессивные техники управления населением, отечественные авторы, как правило, ограничиваются изучением советских репрессивных кампаний[4] и (гораздо реже) нацистской истребительной политики. Кругозор западных исследователей шире[5]: в поле их внимания находятся и этнические чистки в колониях, и концлагеря, создававшиеся англичанами в Южной Африке, американцами в Корее, французами в Алжире, англичанами в Кении, американцами и их союзниками во Вьетнаме. Массовые убийства в Камбодже и Индонезии, ликвидация «нелояльных» латиноамериканскими эскадронами смерти, этнические чистки на руинах Югославии и геноцид в Руанде — одно перечисление различных форм преследования «враждебных элементов» занимает немало времени; что уж говорить о времени и силах, которые необходимо затратить на их сравнительное изучение. Зарождение и международный трансфер идей ликвидации «враждебных элементов», их реализация в конкретных странах, трансформация репрессивной практики по отношению к «враждебным элементам» под влиянием идеологий, эскалация насильственных репрессивных практик и процессы изживания политики массового преследования «нелояльных» групп населения — все эти темы к настоящему времени являются малоизученными.

В вошедших в настоящую книгу работах рассматриваются практики преследования «враждебных элементов» в Восточной Европе 40-х гг. XX века. К сожалению, эти практики не ушли в прошлое; многие из них в ходу и в наши дни.

Я получил возможность лично убедиться в этом. Когда в начале 2008 г. я работал над книгой о проводившихся Организацией украинских националистов еврейских погромах, то не мог даже предположить, что через какие-то шесть лет публичные избиения, унижения и издевательства над «чужими» станут повседневностью на «демократизирующейся» Украине. Когда в 2011–2013 гг. мы с коллегами ездили по российско-белорусскому пограничью, записывая воспоминания последних живых свидетелей нацистских карательных операций — могли ли мы предположить, что через несколько лет будем собирать на Донбассе аналогичные свидетельства жертв преступлений украинских силовиков? Однако именно это и произошло.[6]

У некоторых историков получается запереться в уютной башне из слоновой кости и заниматься исследованиями без оглядки на злобу дня; однако тем, кто изучает сюжеты, связанные с преследованиями «враждебных элементов», подобное не грозит. И все же собранные под этой обложкой работы — не о настоящем, а о прошлом. Том самом прошлом, которое следует изучать для того, чтобы оно не повторилось.