За соболями

IV

Китайское соболевание в Уссурийском крае и скупка пушнины китайцами у туземцев имеет свою историю. Обыкновенно звероловы-манзы прекращали свою работу, как только выпадали глубокие снега, что обыкновенно происходило для бассейна Уссури и ее притоков в январе, а для За-уссурийского края — в декабре месяце. Возвращение соболевщика в деревню становилось известным в тот же день. Тогда все другие охотники устремлялись к нему, и начинались расспросы. Пришедший не скрывал, сколько он поймал соболей, и охотно показывал свою добычу. Шкурки переходили из рук в руки, их осматривали и оценили. Когда приходил последний звероловщик, то все уже знали, кто в текущем году имел успех, и кого постигла неудача.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Охотники-китайцы в Уссурийской тайге.

Лет двадцать тому назад китайские звероловы оставляли соболиные меха в фанзах открыто.

Они знали, что никто их нс тронет, а если бы кто и решился позариться на чужую собственность, то его ждало страшное наказание — закапывание живым в землю. Этот порядок поддерживали и первые русские переселенцы, попавшие в Уссурийский край в 1859 году.

Но затем, когда число переселенцев возросло, особенно после 1906 г., пропажа мехов сделалась обычным явлением. Китайцы стали укупоривать меха в жестяные банки и закапывать их под земляной пол в фанзе. Скоро, однако, грабителям этот секрет стал известен. Тогда китайцы придумали другой способ хранения пушнины. Они стали складывать соболиные шкурки в мешки и прятать их в дуплах деревьев, в стороне от жилища, а для того, чтобы не протаптывать к заветному дуплу тропы, подходили к нему каждый раз новой дорогой, иногда делая значительные обходы.

Во всякую вновь приобретенную страну всегда идет сперва элемент, который не может ужиться на родине. Людьми этими, главным образом, руководит алчная нажива. Великие бедствия терпит туземное население от таких завоевателей. Уссурийский край в этом случае не представлял исключения.

Как только Приморская окраина стала заселяться, колонисты начали «прижимать» китайцев и под разными предлогами отбирать у них пушнину. Скоро дело перешло к открытым насилиям.

Китаец выслеживал соболя, а русский «промышленник» выслеживал китайца. Началась настоящая охота за людьми, — стрельба по «лебедям», как называли одетых во все белое корейцев, и по «фазанам»», т. е. по китайцам, одетым в темные цвета. И те и другие были заманчивыми «объектами» для охоты. У них всегда можно было найти жень-шень, соболиные меха, кабарожью струю и панты.

Грабители стали караулить соболевщиков в то время, когда те выходили из тайги. Тогда китайцы стали делать ночные переходы горными тропами, целиною, без дорог; ночью они шли, а днем отдыхали.

В ясные светлые дни грабители взбирались на высокие горы и оттуда смотрели в долины, — не видно ли где дымка, который бы указал место привала соболевщиков.

При столкновениях дело не раз доходило до перестрелки, в результате которой всегда были жертвы с той и с другой стороны. Грабители, расширяя свой район действий, начали делать нападения и на туземцев. Эти последние старались сперва откочевывать подальше в горы, но смерть следовала за ними по пятам. Многие из них тогда побросали веками насиженные места и ушли в Маньчжурию.

В Уссурийском крае тайга оживает зимою. Китайцы, корейцы и туземцы — все устремляются в горы. Ради маленькой соболиной шкурки они забираются в самые глухие дебри и здесь со стоицизмом, достойным лучшей участи, перенося голод, холод и всяческие невзгоды, они проводят долгую зиму, иногда в совершенном одиночестве.

Но вот возвратились манзы, пришли с охоты и туземцы. Лихорадочная деятельность охватывает все население. Это время скупки пушнины, время расчетов и расплаты с должниками. Изголодавшийся туземец озабочен не тем, как бы повыгоднее продать своих соболей (китайцы будут брать их у него по цене, которую сами назначат), а тем, как бы при подсчете с кредиторами они не отобрали у него оружие, жену и ребенка.

Наконец, расчеты кончены. Манзы расходятся по своим местам и предаются азартным играм «в банковку».

В это время проявляют усиленную деятельность хунхузы. Они появляются то здесь, то там, нападают на соболёвщиков и отбирают у них меха, деньги и все, что есть ценного. Если китайцы не хотят указать, где у них спрятаны соболя, хунхузы прибегают к пыткам.

Лет двенадцать тому назад китайцы немилосердно эксплуатировали туземцев, при этом пускались в ход и обман и насилия и побои. Так, скупая соболей, они платили туземцам за меха номинально, хотя бы цена и была высока; но никогда не выдавали денег на руки, а списывали их с общей суммы долга, выдавая в кредит новый товар по такой расценке, которая сторицей окупала затраты, только что произведенные на покупку пушнины. Нe мудрено, что при этой системе туземец всегда оставался в долгу у китайца. Так, например, в 1906 г. ороч Чан-Лин с р. Такемы должен был китайцу 3000 рублей. Он в два года сдал ему 86 соболей, и долг не только не уменьшился, а возрос еще более.

Иногда туземцев подпаивали и сажали играть в карты, в кости и, конечно, обыгрывали, а если туземец был несговорчив, то писали его имя и сжигали записку на костре. По поверью туземцев сжигание имени живого человека грозит ему смертельной опасностью; к этому еще присоединялся страх перед непонятными иероглифами, — и тогда упрямый охотник становился сговорчивее. Теперь все это отошло в область предания.

В настоящее время честность амурских туземцев стала падать в том смысле, что они стали немного лукавить. Так, например, теперь они никогда уже не скажут, сколько поймали соболей.

Уплачивая долги скупщикам пушнины, они отдают им худших соболей, а двух или трех лучших стараются спрятать, чтобы потом тихонько продать их где-нибудь на стороне. Туземец привык, что его обманывают на каждом шагу, и потому такой невинный обман с его стороны является единственным средством борьбы с хищниками-торгашами. Если он не будет так поступать, то умрет с голоду.

Туземцы пускаются и на другие хитрости, от которых уже начинают страдать сами скупщики пушнины. Так, при всяком удобном случае туземцы стараются набрать в долг побольше, в расчете затянуть его, вывести из терпения кредитора и тогда вручить ему соболей похуже и по высокой цене. Последний рад взять хоть что-нибудь, лишь бы разделаться с обанкротившимся должником.