Шхуна, которая не желала плавать

Глава вторая

Пока «Лиллиан» стремилась в Галифакс, каждый член команды на «Лиллиан», суеверно скрестив пальцы, с опаской косился на дверь радиорубки — не придет ли новая радиограмма. «Джозефина», согласно указанию, которое команда выполняла со рвением, направлялась в Норт-Сидни. А вот внимание «Фаундейшен маритайм» привлек совсем другой корабль.

Это был пятитысячетонный греческий углевоз «Орион», идущий из Сидни в Ботвуд, на северо-восточном побережье Ньюфаундленда, с грузом битуминозного угля.

«Орион» — типичное судно своего класса судов, повсеместно пользующихся дурной славой. Со своей страстью к древностям греки в течение многих лет собирали под своим флагом самые старые, изношенные и незаконно приобретенные суда всех времен и народов. Когда судно, плававшее под разными флагами, наконец становилось столь ветхим и ненадежным, что было годно только на разборку, реальным был лишь один шанс, что появится какой-нибудь греческий капитан и купит его по дешевке. У капитана могли быть помощники — сыновья или зятья. Старый корабль мог стать неким семейным делом. Его каюты заполнят пухленькие миловидные жены и многочисленные дети. Собственно, так уже бывало. Каждый закуток на палубе перегораживался загонами для овец, коз, цыплят, иногда заводили даже коров — одну либо двух. Судно становилось добрым океанским бродягой, бороздящим воды морей и океанов всего мира, заходящим в любой порт, где можно получить груз, чтобы доставить его в любую точку, куда укажет владелец.

«Орион» не был дома, в Греции, целых два года. Проследить его путь за это время — все равно что последовать за легендарным Одиссеем, но, завершив свои странствия, оно пришло в Сидни в поисках грузов и нашло их там.

Судно было столь почтенного возраста, что никто не знал, когда оно было построено. Его обшивку изъела ржавчина до состояния листа бумаги, а древний шотландский котел и двигатель с тройным расширением на самом деле давно заслужили место в краеведческом музее. Тем не менее двигатель работал, и «Орион» упрямо вытягивал скорость восемь узлов.

В ночь на 19 сентября судно следовало через проливы острова Белле, когда ураган, в который попали и оба спасательных буксира, перевернул «Орион». Место, где разыгралась трагедия, имело дурную славу, худо приходилось там кораблям в плохую погоду. На старике «Орионе» не было радара, его древний радиопередатчик по эффекту не намного превосходил детекторный приемник. Команда предусмотрительно запаслась картой проливов острова Белле, но проку от нее было немного.

Барахтаясь и фыркая под ураганным ветром как стадо водяных буйволов, старичок дотащился до острова Фловер, но в проливах, окружающих его, оказалось, что судно пытается прорваться через полосу суши позади острова. Раздался скрежет сминаемых железных плит, усиленный нарастающим кудахтаньем кур, блеянием овец и мычанием коровы.

Но «Орион» был столь маломощен и имел такую малую скорость, что даже столкновение с утесом не причинило ему особой неприятности. На рассвете 20 сентября ему удалось сняться с мели с помощью только своей машины.

Судно снова было на плаву, но команда волновалась: передний трюм набирал воду, битуминозный уголь на дне его превращался в грязь и засорял трюмные помпы. Еще хуже было то, что уголь при этом нагревался до самовоспламенения — и, возможно, уже загорелся, пока они плыли от Сидни. Приток соленой воды после столкновения с берегом лишь ускорил процесс, и вскоре струйки дыма вместе с сильным запахом угольного газа стали просачиваться в носовые надстройки.

Кое-кто из команды задумчиво оглядывался на берег, с которым они только что расстались. Когда же, вскоре после 9.00, носовая надстройка выпустила пар, что сопровождалось резким звуком «умпф», и через отверстия начал просачиваться дымок, капитан не раздумывая направил «Орион» обратным курсом — к знакомым скалам.

Капитан был человеком невезучим. Желая оставаться на глубоком месте, он врезался в сушу. Теперь, когда он захотел подвести корабль к берегу и пристать к нему, он прочно загнал его на выступающий риф почти в миле от берега.

Вскоре после удара о риф радиооператор «Ориона» сумел передать SOS. В 10.30 «Фаундейшен маритайм» в Галифаксе получила следующую телеграмму от своих агентов в Сент-Джонсе, Ньюфаундленд:

«ГРЕЧЕСКИЙ ПАРОХОД „ОРИОН“ ВОДОИЗМЕЩЕНИЕМ 5000 ТОНН С ГРУЗОМ УГЛЯ В СИДНИ ИЗ БОТВУДА НА МЕЛИ У ОСТРОВА ФЛОБЕР. КОРАБЛЬ ГОРИТ, КОМАНДА ЕГО ПОКИНУЛА».

Фетерстон немедленно проверил данные «Ориона» в объемном регистре Ллойда. То, что он там обнаружил, не произвело на него никакого впечатления. Корабль в беде есть корабль в беде, и «Фаундейшен» гордилась тем, что всегда стремилась сделать все возможное для любого корабля, нуждающегося в помощи. На «Джозефину» поступило сообщение — она тогда находилась в ста пятидесяти милях от Сидни, — Коули надлежало изменить курс и приступить к спасению «Ориона». К полудню «Джозефина» изменила курс, чтобы пройти проливы Кабо, направляясь к острову Белл-Айл.

Это расстояние «Джозефина» могла покрыть за 35 часов полного хода. Поздно вечером 21-го с корабля увидели маяк на острове Фловер и команде удалось рассмотреть неказистый корпус «Ориона», одиноко торчавшего на рифах недалеко от берега.

Нужно было спешить. Ничем не защищенный «Орион», отданный на произвол стихии, не имел никакой надежды выжить даже при не очень сильных ударах волн. В полной и густой тьме Коули сумел подвести «Джозефину» совсем близко, проверяя дно эхолотом в поисках «топильщиков» — таким своеобразным именем ньюфаундлендцы называли подводные рифы и скалы. Короткий осмотр показал, что «Орион» половиной днища сидел на грунте и по меньшей мере два его трюма имели пробоины.

Коули и старший команды спасателей «Джозефины», водолаз Рей Сквайр, очень сомневались, что на «Орионе», даже если отвести его в док, хватит ценностей, чтобы оплатить все расходы по спасению. Но спасатели приготовились сделать все, что в данном случае возможно. Договор — открытая форма Ллойда — подписали оба капитана.

На рассвете «Джозефина» пробралась через рифы и подошла к «Ориону». Спасатели, пробиваясь через стадо овец, вырвавшихся из своих загонов во время суматохи, и отшвыривая с дороги злобно наскакивающих на них петухов, начали выгружать на борт свое снаряжение.

Сначала привезли три большие бензопомпы, и вскоре на палубу полились потоки черной, дурно пахнущей воды. Из трюма «Джозефины» достали две драги для сбора моллюсков и расположили их на палубе «Ориона». С помощью кранов и лебедок потерпевшего судна — машина у него еще работала — эти драги стали разгружать третий и четвертый трюмы, чтобы облегчить корабль.

Одновременно из танков «Джозефины» с углекислым газом в первый трюм «Ориона» подали 5 пожарных рукавов, и пожар вскоре был ликвидирован.

Палубы старого судна стали ареной сражения — здесь грохотало, клацало, трещало, бабахало, кудахтало и мычало.

Выгрузка угля продолжалась, но по воде шла такая крупная зыбь, что старая обшивка «Ориона» постоянно пробивалась при ударах о рифы; даже большие восьмидюймовые помпы для спасательных работ не могли сколько-нибудь ощутимо понизить воду в трюмах, и уже после полудня показалось, что битва проиграна. Впечатление было настолько ощутимым, что капитан «Ориона» пожал плечами, сокрушенно махнул рукой, показывая этим, что с него достаточно, и сошел на берег. Его не задерживали.

К 15.00 ветер с запада начал крепчать, и вскоре после этого «Джозефина» прекратила работу, перебазировавшись на более глубокое место, где и встала на якорь. Коули оставил на «Орионе» своего третьего помощника Фредди Сквайра (брата Рея Сквайра) и пятерых спасателей вместе с двумя-тремя десятками ньюфаундлендских рыбаков, нанятых для помощи. Дюжина моряков из команды «Ориона» и вся их живность также остались на борту.

Через час стало ясно, что с запада идет настоящий шторм. И рыбаки вежливо, но решительно заявили, что они направляются домой во Фловер-Ков, пока это еще возможно. Забравшись в свои ялики с одноцилиндровыми моторами, они поплыли через прибой, который уже начинал разбиваться об окружающие корабли рифы. После их отплытия, как потом выразился Сквайр, он начал немного скучать.

— Ураган подобрался неожиданно и стремительно, — рассказывал он. — К семи часам он ударил с силой в восемь баллов, и море вокруг сразу побелело. Мы заметили, что «Джозефину» тащит вместе с якорями, и, разумеется, забеспокоились. Один якорь удалось поднять, а другой зацепился за скалы, и в конце концов пришлось отрезать канат и оставить его на дне. После этого судно вышло в море. Иного пути не было. Спасатель не мог подойти к «Ориону» и откачивать воду, как делал до того, а оставаться у берега при таком ураганном ветре с запада было бы просто неразумно.

После ухода «Джозефины» нам стало вдвойне одиноко. У нас не было лодок, да и вообще при таких волнах, которые с грохотом разбивались об «Орион», не могла бы уцелеть ни одна лодка.

Греки ужасно нервничали. Они горячо убеждали меня попросить по рации «Джозефину» подойти обратно. Я не стал этого делать. Окружив меня, они кричали и размахивали руками. Я, как и они, не хотел утонуть, но «Джози» ничем не могла помочь.

Бак Дассильва, наш моторист при насосе на корабле, вышел на палубу, чтобы поговорить со мной. Он сказал, что люди, находящиеся в трюме, собираются покинуть корабль, а машинное отделение затоплено. Мы тут же спустились вниз и погасили огонь в топках — существовала опасность взрыва котла.

Огни погасли, и греки, видимо, решили, что все кончено. Они бегали за мной по всему кораблю, пытаясь заставить меня совершить чудо с помощью радио.

Я не понимал языка греков, но догадывался и сказал им, что не могу вернуть корабль. Поднялся страшный шум. Я убегал от них, спотыкаясь то об овцу, то козу, то наступал на курицу. Бак хохотал. Конечно, я был похож на героя юмористического рассказа.

Коули, отправив сигнал SOS, получил ответ от ньюфаундлендского таможенного судна «Марвита», которое укрывалось от шторма во Фловер-Ков. Это было каботажное судно. Но Хаундсел, его капитан, был старожилом Ньюфаундленда, из тех моряков, кого называют человеком-тюленем. Нам повезло, что судьба столкнула нас с ним, он оказался единственным на всем побережье смельчаком, кто решился вытащить нас с «Ориона».

Около десяти часов даже греки угомонились, никто уже не ждал ничего хорошего. «Орион» разламывался под нами, и мы знали, что он долго не протянет. И вдруг, когда этого больше не ждал ни один человек, сквозь шторм пробился луч прожектора и заработал светосигнальный аппарат.

Я достал фонарь и ответил. Это был тот самый Хаундсел с «Марвиты». Он просигналил, что будет пытаться пройти через отмели — они были пенистыми и белыми как молоко, — чтобы снять нас с корабля.

Он предупредил нас, чтобы мы были готовы. «Мы сможем находиться возле вас шестьдесят секунд», — просигналил он. Не щедро. Но я не знаю, как он вообще рискнул подойти к «Ориону».

Мы все привязались к поручням, ожидая его, и тут он просигналил: «Не приходите с пустыми руками».