Никакой любви

— …и тогда Элен Трэверс спросила, не хотелось ли мне найти кого-нибудь «для души». Конечно, ей не повезло, и её связи я никогда не осуждала, но… Я ответила, что у меня есть ты, и мне это никогда не было нужно. А Элен только засмеялась и сказала, что думала, будто у нас откровенный разговор. Её слова задели меня, и я возразила, что любила всегда только тебя. И тогда она назвала меня фантазёркой, каких свет не видывал.

— Не бери в голову всякие глупости, — отвечает Люциус, переворачивая страницу «Ежедневного пророка».

Глазами он пробегает её по диагонали, зацепляя взглядом биржевые сводки и слушая Нарциссу вполуха. И не сразу замечает, что за столом повисает гробовое молчание.

— Что? — недовольно спрашивает он, сворачивая газету пополам и убирая её на край стола. — С каких это пор тебя волнует, что думают сплетники?

— А вдруг она права, Люциус? Ты когда-нибудь вообще любил меня?

Люциус едва удерживается, чтобы не закатить глаза. Не сразу отвечает он, сохраняя максимально спокойное лицо. В конце концов, он уже достаточно зрел для такого рода провакаций. Он невозмутимо намазывает маслом ещё теплую булочку, добавляет пол-ложки сахара в кофе. И только когда она с раздраженным цоканьем и со словами:

— Я так и знала! — гневно отодвигает стул, он ловит её теплое запястье, чувствуя взволнованный пульс Нарциссы, и мягко тянет её на место.

— Когда меня спрашивают, любил ли я тебя до свадьбы, я отвечаю с неизменно холодным видом: не было никакой любви. Зачем вообще кому-то знать больше?

Даже тогда, когда маленькая Цисси, резвясь средь раскидистых яблонь в саду миссис Друэллы Блэк, сломала свою игрушечную волшебную палочку и залилась безутешными слезами. Не было ничего, что бы заставило меня, взрослого уже парня — целых шести лет отроду! — выбросом стихийной магии сделать твою любимую игрушку вновь целой.

Улыбка расцветает на лице Нарциссы, разжимая её гневно сжатые губы — если Люциус хочет, ему ничего не стоит заставить её улыбаться. Он берет длинную узкую кисть Нарциссы, неуклонно покрывающуюся едва заметной сеткой морщин, и прикладывается губами к ладошке. Вновь потянувшись к фарфоровой паре с кофе, Люциус замечает, как Нарцисса хочет что-то ещё добавить, и с легким сожалением понимает, что газете за завтраком не суждено быть прочитанной.

— Когда меня спрашивают, люблю ли я тебя, не отвечаю: лишь улыбаюсь уголком губ. Ведь разве было любовью то, что побуждало меня, ярую нелюбительницу спорта в целом и квиддича в частности, приходить на все трижды проклятые матчи — и в снег, и дождь, — начиная с первого курса. С единственной только целью: посмотреть, как славно летает Люциус Малфой — второкурсник, выбивший себе место вратаря.

И потом тоже не было чувств, которые бы вынудили меня наслать «Конфундус» на Амелию Боунс, охотницу с бурым мячом в руках, несущуюся к воротам, прикрываемым тобой — капитаном слизеринской команды.

Люциус изумленно вскидывает бровь: вот уж никогда бы он не подумал, что Нарцисса и в самом деле ходила на матчи только из-за него одного. Он почему-то искренне считал, что квиддич ей интересен, ведь Нарцисса всегда так хорошо в нём разбиралась. А про тот матч с когтевранцами — да это же просто удар по его самолюбию! Люциус был тогда так рад, что сумел обыграть Боунс! А её приложили Конфундусом — хорошенькие дела!

— Едва ли можно назвать любовью то чувство, которое толкнуло меня дать Теду Тонксу столько золота, сколько стоила отличная гоночная метла, чтобы ему и Андромеде хватило денег снять какое-нибудь жильё и скрываться от ваших родителей в первые дни после свадьбы, — добавляет Люциус, не надеясь больше улизнуть от этого разговора. — Не было ничего такого, что помогло бы мне, беспечно подперев щеку рукой, слушать, как отец разоряется о том, что Меду выжгли с семейного гобелена. Не было любви, которая бы шепнула мне вскользь упомянуть, что ты намного больше подходишь на роль моей невесты.

— Я так и думала, что ты приложил к этому руку! — смеется Нарцисса. Люциусу всегда нравился её смех, и он не может не улыбнуться в ответ. — Не могло все так идеально сложиться.

Он лишь беспечно пожимает плечами.

— Не было будоражащей восторгом и страхом любви, которая не давала мне и на секунду сомкнуть глаза в ночь перед свадьбой. И отчаянно бояться, что всё пойдет не по плану, что кто-то выйдет вперёд и скажет, что это чудовищная ошибка и нам с тобой не суждено быть вместе. Не было ничего, что примирило бы меня с начинающейся войной и твоим местом в ней. Принудило не замечать мрачных теней, нависших над нами, а также долговязой фигуры в неизменной черной мантии, разгуливающей с видом хозяина на моей свадьбе и милостиво принимающей поклоны.

Люциус вздыхает: чем дальше, тем больше он старается не думать об этом времени, оставить его в далеком прошлом.

— Конечно, я не имел никаких нежных чувств к тебе, когда говорил Тёмному Лорду о том, что ты, окончившая все семь курсов Хогвартса с отличием и собирающая похвалы большей части учителей, в общем-то, ничего не представляешь собой как маг. А список твоих интересов заканчивается розовым садом и нашими будущими детьми. И нет, разумеется, ты совершенно точно недостойна Тёмной Метки.

— Нет, я, конечно, не любила тебя. Не любила и не роняла слезы, ожидая с пожирательских рейдов, когда нам двоим перестало казаться всё происходящее игрой.

— Едва ли я любил тебя. И это вовсе не я умолял Северуса Снейпа раздобыть мне зелье для преждевременных родов, чтобы, не дай Мерлин, Тёмный Лорд даже случайно не решил, что и мой наследник должен попасть под раздачу.

Глаза Нарциссы наполняются слезами от болезненных воспоминаний. У него и самого холодок бежит по спине всякий раз, когда он вспоминает ту ночь. Зелье едва не убило будущую мать и его нерожденного сына.

— Я даже не думала о тебе, не то что любила, когда каждый день дрожащими руками распечатывала почту и раскрывала утреннюю газету, надеясь не найти в них свежие новости о доказательствах твоей связи с Пожирателями смерти. Пусть бы ты и отправился в азкабанские застенки — разве мне было до этого дело!

— Разве это любовь настойчиво толкала меня избавиться от чертового артефакта, оставленного на хранение Тёмным Лордом, чтобы отвести от нашего дома угрозу? И потом горько расплачиваться за этот поступок, каждую ночь в бессильной ярости колотя кулаками холодный камень Азкабана, и сходить с ума от мысли, что мои жена и сын сейчас одни, без моей защиты в особняке, полном людей, от которых уже неизвестно что можно было ожидать.

— Сердце мое не разрывалось от жалости и тоски, когда я прижимала твои холодные пальцы к своим щекам, по которым текли слезы. И я не радовалась безмолвно, что ты дома, что Драко выжил, что у нас ещё есть шанс пережить эту войну. И не я горячо шептала тебе, что это все временные трудности и Малфои обязательно выберутся — всегда выбирались, — и будут еще сильнее, чем прежде.

Люциус наклоняется вперед и через угол стола слегка обнимает жену за плечи. Справился бы он с последствиями всех своих скоропалительных решений без Нарциссы и выбрался бы из перепетий без её поддержки — Люциус даже не знает.

— Я не думал о тебе, когда как проклятый рыскал по всему замку, не заботясь о сражении — о мире, о войне, о победе, — желая лишь найти Драко и, прижав к себе тебя, бежать из того ужаса, в который мы, сами того не ведая, ввергли себя.

— Никакой любви к тебе и нашей семье я не испытывала, когда, сказав неправду на опушке в Запретном лесу, обрекла одного тёмного мага на бесславную смерть в окружении его врагов и разочарованных соратников. Не было никакой любви, когда я писала мальчику со шрамом, что единственной мне благодарностью будет свобода моему нелюбимому, конечно, мужу и сыну.

Люциус слегка улыбается — в глубине души он ужасно гордится Нарциссой за её смелость и проявленную твердость. Даже с учетом нескольких лет заключения в Азкабане, он думает, что они в итоге сделали верный выбор.

— Не было любви. И точка, — смеются они в унисон.

Люциус целует Нарциссу в висок, видит, что грусть наконец покинула её большие серые глаза, и с преувеличенным вздохом говорит:

— За этими твоими глупостями кофе совсем остыл!