Кому нужнее?

Кому нужнее?

В канун Нового года в дежурной больнице уездного города N было необычайно тихо.

Даже в приёмном отделении, где в будний день обычно было не протолкнуться в такой час, а было уже около шести вечера, лениво мигали люминесцентные лампы и жужжала вентиляция. Из живых людей была лишь только санитарка Михайловна, повидавшая всякое в этой жизни пенсионерка, которая активно работала шваброй, воспользовавшись «затишьем перед бурей», как она называла подобные часы. А ещё она недовольно косилась в сторону процедурной, где гремели два её подопечных, тоже санитара, — Вовка и Димон — студенты второго курса, зелёные и беззаботные, ещё только-только собиравшиеся сдавать свой первый серьёзный экзамен на пути врача — анат.

Тишина умиротворяла. Михайловна, познав житейскую мудрость за многолетний стаж работы в городской больнице, наслаждалась этой тишиной. Тишина для неё была подобна музыке, которую та не очень любила, ведь в последнее время по радио крутили всякую модную чепуху. То ли дело тридцать лет назад!.. Да и праздничное настроение смогло просочиться даже сквозь замшелую корку уставшей пенсионерки, и задорные огоньки гирлянды на невысокой ёлке в углу, казалось, мигали в такт навязчивой мелодии из кинофильма «Летучая мышь», которую Михайловна бормотала себе под нос. А мягкий пушистый новогодний снег тихо стелился на подоконник и лип к окнам, скрывая от всего окружающего мира городскую больницу, в которой в канун праздника осталось не так уж и много людей.

На снег за окном смотрел из своего кабинета и один из дежуривших хирургов-травматологов — Алексей Геннадьевич. Высокий, статный, размеренный, он был известен в узких кругах как доктор-джентльмен. Неторопливый, рассудительный, он всегда был обходителен с дамами и вежлив с коллегами мужского пола. Какой бы отчаянной на первый взгляд ни была ситуация, Алексей Геннадьевич никогда не терял голову, сохранял невозмутимость и сдержанность. Чего нельзя было сказать про его коллегу, который точно так же сидел в соседнем кабинете и пялился на свежевыпавший снег.

Александра Николаевича не зря прозвали «доктор-ураган». Он резко врывался в кабинеты и палаты, заставляя подскакивать всех: и коллег, и больных. Говорил он громко, отрывисто и быстро, и не всегда удавалось понять его слова, но даже по тембру голоса до людей доходила общая суть. «Оперируем!», «Сделаем!», «Ничего, ерунда!», «Жить будешь!». Он был решителен и скор на руку, однако, качество оказываемой помощи нисколько не страдало, пусть Александр Николаевич и не привык расшаркиваться перед людьми, за что его могли недолюбливать. И бог знает сколько лет наши два таких разных товарища недолюбливали друг друга.

Об этой истории если и говорили, то только шёпотом. Никому не хотелось потом спорить до хрипоты с «ураганом» или выслушивать пространные объяснения, почему вы не правы. Да и никто толком не знал правды, потому что Алексей Геннадьевич и Александр Николаевич были в больнице старожилами, работавшими почти сразу после университета, и весь персонал, даже главный врач, отдыхавший в такое время в кругу семьи, пришёл гораздо позже. Пожалуй, одна только Михайловна видела своими глазами зарождение конфликта двух товарищей, но она в такие щекотливые моменты всегда замолкала и искала способ уйти от темы. Но все знали, что Геннадьевич и Николаевич вместе не дежурят. Только вот в этот год больше было некому, так вышло.

— А все-таки, Михайловна, а почему Геннадьевич с Николаевичем с самого утра не разговаривают?.. Кто-то говорил, что они поругались когда-то? — ненароком поинтересовался Димон ещё в начале смены, но пожилая санитарка быстро остудила пыл молодого коллеги:

— Цыц! Ишь что удумал, о таком вслух говорить! Никто ни с кем не ругался, а кто говорит такое, тем язык надо вырвать с корнем. Иди вон лучше мусор собери из процедурки!

Димон, покосившись на кабинеты врачей, из которых с начала вечера так никто и не вышел, хотя такое случалось редко, пошёл выполнять поручение. А его друг в это время прохлаждался на свободной лавке и трескал мандарины, запах которых мигом разлетелся по всей больнице. И вот, когда, казалось, ночь совсем умолкла, а до боя курантов оставалось не так уж и много, мигание гирлянд на крыльце приёмного отделения разбавила мигалка скорой. Да не одной, а сразу трёх! И ещё три легковые машины одна за другой припарковались рядом в течение пятнадцати минут. Бывает же!

— А, едут окаянные, опять везут какого-нибудь непрофильного, а потом нашим светилам с ними возиться! — недовольно проворчала Михайловна, подняв голову в сторону окна. — Гремят своей светомузыкой!

Наверное, не стоит рассказывать читателю про непримиримое противостояние скорой помощи и работников приёмного отделения. В этой войне никогда не будет победителей и проигравших, как никогда не будет и конца, пока есть обе эти службы. Но в канун Нового года, однако, настроение у всех немного сглаживается, и «скоряки» уже не так уж и сердиты, сдавая больного «приёмнику», а хирурги не так уж и недовольны свалившейся на голову работе.

— Чой-то вы тут нам привезли, а, ироды? — вежливо поприветствовала Михайловна Санька, пожилого фельдшера скорой, но тот не обиделся ворчанию и весело выкрикнул:

— Ножевое! Принимайте, товарищи!

— Александр, позвольте спросить… а больной-то наш… где? — Из кабинета осторожно вышел Алексей Геннадьевич и внимательно осмотрел вестибюль, но каталки с больным так и не заметил, поэтому замешательство пожилого хирурга было обоснованным. И ещё больше оно возросло после фразы фельдшера:

— Так вон он, идёт!

— Как… с ножевым и идёт?..

Но как раз в этот момент в вестибюль приёмного отделения вошёл чуть подвыпивший мужчина средних лет в одном красном домашнем халате и красными щеками, которого вела под руку напарница Санька Юленька. А за ними, охая и причитая, бежала дородная женщина, у которой всё лицо было в слезах.

— Ой, как же так!.. Да я… да я же! Не хотела ж! У этого… язык же! На святое позарился! Скотина!.. Ох, миленький!..

— Попрошу тишины! — чуть повысив голос, воскликнул Алексей Геннадьевич, и гомон в приёмнике сразу смолк, как и замерли все присутствующие. А тот внимательно присмотрелся к пострадавшему и спросил: — И где же нож?

Вместо ответа мужичок развернулся и приспустил халат, и холодное оружие выглянуло из-под ткани, расположившись аккурат под левой лопаткой. Тонкие очки-половинки от небывалого потрясения съехали с лица видавшего всякое хирурга, даже Александр Николаевич присвистнул от такого зрелища, а наш пострадавший, повернувшись обратно, весело заявил:

— Так я это… упал!

— Врёт он всё, скотина, врёт! — заревела жена потерпевшего, выйдя из тени. — Это я его так, я! Борщ надо было доесть, негоже в Новый год со старой едой, да и до курантов ещё не скоро… а он, скотина такая, и давай жужжать, что я суп недосолила! А ведь всю неделю до этого ел за милу душу! Батюшки… я ж не специально!..

Алексей Геннадьевич авторитетно посмотрел на пострадавшего, который явно пребывал в мире праздника и веселья и не собирался оттуда выходить, затем на постаревшую от горя виновницу травмы, а после твёрдо заявил:

— Так, разберёмся. Лизонька, сообщите хирургам, чтобы немедленно готовили операционную!

Молодая медсестричка сразу ринулась к телефону, а Вовка и Димон многозначительно переглянулись, впервые увидев подобную травму. Нет, ножевое ранение они за полгода работы в приёмнике, конечно же, видели, но чтобы раненый сам зашёл на своих двоих… такого ещё не было. Но Михайловна не дала долго глазеть бездельникам и чуть не огрела их грязной тряпкой, и те скрылись в процедурной, пока Алексей Геннадьевич ждал хирургов с этажа и бегло ознакомился с сопровождающей документацией. И в этот момент в вестибюль влетела вторая скорая с каталкой.

Два молодых фельдшера в синих куртках и красных шапочках Санты на голове ввезли пожилого мужчину, прикрытого тонким одеялом. Этот болезный явно предназначался Александру Николаевичу, поскольку Алексей Геннадьевич был занят с «ножевым». И доктор-ураган, подскочив к бригаде, громко заявил:

— Так, что привезли?!

Но два парня лишь с молчаливой, полной загадок улыбкой протянули сопровождающие документы, и Александр Николаевич, нахмурившись, вчитался в бумагу.

— Перелом шейки бедра слева под вопросом. Обстоятельства травмы… пошёл в темноте в туалет, был сбит котом… Как это, «котом»?

Он непонимающе уставился сначала на коллег, потом на дедка, и тот, прокашлявшись, неуверенно протянул:

— Да я вот… спать собирался ложиться… много мне уже лет, не могу досидеть до полуночи… бабка померла, а с кем ещё мне ждать Новый год? — Понятнее не стало, и наш хирург продолжал хмуро смотреть на больного, отчего тот нервно затеребил одеяло.

— У вас там что, тигр дома живёт? Или… пума, тоже кот?!

— Да нет, Ванюша… кот дворовый… — смущённо пробормотал дедуля. — Я и не заметил его в темноте, он чёрненький… и он… упал я, в общем…

— Приму его, если только пришлёте фотографии кота, — обойдя каталку, заговорщически прошептал Александр Николаевич фельдшерам, и те, переглянувшись, важно кивнули.

— На вотсапе, Александр Николаевич, ждите на вотсапе… праздничную открытку.

— Договорились.

Короткое рукопожатие, и второй хирург ушёл в кабинет оформлять больного, а тем временем в вестибюль приёмного покоя, в котором покой только снился, поочерёдно образовались ещё пять человек, которым приходилось ждать своей очереди, ведь оба хирурга были заняты экстренными больными.

Михайловна неодобрительно посмотрела на грязь, стекавшую с уличной обуви на только что вымытый пол, но сердиться на людей в такой день было грех. Да и сварливой бабой выглядеть не хотелось. Поэтому она, оглядев намётанным глазом больных, украдкой усмехнулась и пошла менять воду в ведре. А тем временем очередь сама по себе начала распределять важность урона, ведь почти все пришли в приёмник одновременно.

— Мужчины, имейте совесть… пропустите даму! Не видите, рука! — возмущённо воскликнула истеричного вида женщина в домашнем махровом халате и с бигудями в тёмных волосах, явно предназначенных на вечер.

— А что ж дама с рукой-то сделала? — ехидно поинтересовался мужичок с пузом и красными щеками, у которого была треугольная дыра с обугленными краями в белоснежной рубашке, и казалось, что концы её до сих пор дымились. — Новый год же, дома сидеть надо!

— Так я дома и сидела! Пыль вытирала, а там в углу… паутина! Да такая огромная!

— И что? — недоумевал подожжёный мужичок, на что дама насупилась, важно выпрямилась и гордо заявила:

— И то. Я её стряхнуть пыталась, вот сейчас и сижу здесь с вами. А у меня ещё салаты недорезаны, мясо не приготовлено… меня надо обязательно пропустить вперёд, а то вся семья голодом в праздник останется!

— Так что ж они, без рук что ли? — проворчал второй мужчина, в домашнем костюме и испариной на лбу, который сосредоточенно сидел с краю и нервно ждал врача.

— Помолчите, пожалуйста, — нервозно ответила дама, тоже исподлобья посматривая то на один кабинет хирурга, то на другой. — Я первая приехала, между прочим. А вы были за мной! И что у вас за срочность такая, а?..