Данте и не снилось...

Жарко. Сердце колотится как сумасшедшее. То ли от недостатка кислорода, то ли от услышанного.

— Знаешь, что меня интересует больше всего, грязнокровка: что ты здесь делаешь?

Голос, прошептавший ей это на ухо, настолько мягок и соблазнителен, что оскорбление прозвучало как комплимент. Гермиона обмякла. Если б она не лежала, то непременно упала бы. Мягкие губы едва коснулись ушной раковины. Удивительно: каким-то невероятным образом ее волосы оказались собранными на макушке. Она не помнила, как поменяла прическу: еще пару минут назад она была совсем другой, и вот… Капелька пота медленно проползла по лбу, скользнула по виску и капнула на плечо.

Душно. Воздуха катастрофически не хватает. Веки налились свинцовой тяжестью, и ей совершенно не хочется их поднимать, хотя сделать это, конечно, стоит. Хотя бы для того, чтобы узнать, где она находится. Потому что — Гермиона была в этом уверена — место, в котором она пребывала, даже отдаленно не напоминало ни одно из тех, что она когда-либо посещала. Ей и во сне не могло присниться, что где-то может быть настолько жарко.

Чья-то большая теплая рука, нежно провела ладонью по ее шее, затем скользнула к ключице, и это прикосновение совершенно не вязалось со сказанными словами.

— Ну же, дорогая, посмотри на меня, — прошептал голос более настойчиво. Пальцы незнакомца цепко стиснули ее плечо, и Гермиона попыталась стряхнуть их с себя, не только не откликаясь на призыв, но зажмуриваясь еще больше: ей вовсе не хотелось, чтобы жар выжег ей глаза. Она предпочитала сохранить зрение, а не лишиться его начисто. А, кроме того, если уж говорить откровенно, она не была готова встретиться лицом к лицу с тем, что находилось за пределами безопасности ее собственного разума.

Рука, лежавшая на ее плече, переместилась теперь на колено и, постепенно поднимаясь вверх по бедру, прочертила на нем затейливый узор. Кожу словно опалило огнем, и Гермиона вздрогнула когда осознала, что на ней нет никакой одежды. Она была такой же нагой, как в день своего появления на свет. Непонятно по какой причине, но ее тело оказалось совершенно не защищенным от окружающей стихии огня и, что более страшно, от мужчины, чьи прикосновения вызывали в ней недвусмысленный трепет и заставляли волоски на теле вставать дыбом. Она чуть не застонала, но, пересилив себя, сдержалась, опасаясь, что любой звук, вылетевший из ее рта, выдаст ее с головой — мужчина пробуждал в ней такие эмоции, о каких она даже не догадывалась.

— Почему ты сопротивляешься мне, Гермиона? — донесся до ее слуха очередной вопрос. Рука неторопливо достигла верхней части бедер и стала нежно перебирать шелковистые завитки, прикрывающие ее женственность. Настойчивые, ласковые пальцы провели вдоль плотно сомкнутых губок и, слегка разведя их, мягко коснулись клитора. По телу Гермионы словно пропустили заряд тока. Она едва не вскрикнула от неожиданности и… удовольствия.

Глаза распахнулись против воли, и увиденное заставило ее потерять дар речи: все вокруг было красно-оранжевым, наполненным зноем и жаром. Воздух, подрагивающий подобно мареву, наводил на мысль о пустынных миражах. И только человек, сидящий напротив, своей ледяной красотой напоминал ангела, спустившего с небес: длинные, снежно-белые волосы, светлые глаза…

— Ты?! — выдохнула пораженная Гермиона. — Где я?

— Но это же очевидно, — отозвался тот с улыбкой, придающей его идеальному лицу несколько зловещий вид. — В аду, конечно.

Девушка подскочила на своем ложе, отбрасывая его руку (которая так восхитительно терзала ее плоть) и уселась на краю, тревожно озираясь по сторонам — не обманывает ли? Верить ему было нельзя ни при каких обстоятельствах, но осмотреться все же не мешало.

Оба они находились внутри пещеры. Стены ее, неровные и местами проваленные, пылали жаром, словно жерло действующего вулкана. Раскаленные докрасна камни мрачно сияли на фоне густой тьмы, и даже лизавшие их языки пламени не могли ее рассеять.

— В том, что ты попал сюда, нет ничего удивительного — за все-то твои «заслуги», — пожала плечами Гермиона. Ледяной красавец окинул ее колючим взглядом, но его опасно прищуренные глаза нисколько ее не напугали. Она покачала головой и задумчиво добавила. — А вот почему я здесь оказалась, понятия не имею.

Внезапно ее vis-à-vis улыбнулся ей такой обезоруживающей улыбкой, что она совершенно растерялась.

— Честно говоря, я и сам озадачен этим вопросом не меньше твоего, — ответил он, снова ласково поглаживая ее колено.

Гермиона ошеломленно уставилась в знакомое лицо. Неужто перспектива вечного заточения в преисподней смогла настолько изменить его вздорный характер? «Вот уж вряд ли — «Il gèlera en enfer avant» — "Скорее ад замерзнет", — вспомнилась ей пословица. Но, как ни странно, именно это и читалось в любопытной улыбке Люциуса-чертова-Малфоя. Нахмурившись, Гермиона уставилась на руку, лежащую у нее на колене. С одной стороны, ей до безумия хотелось, чтобы эта бледная рука оставила ее в покое, но вот с другой… Она была совсем не прочь снова почувствовать ее игру между своих бедер. После его умелых прикосновений там стало так влажно, что Гермиона плотнее свела ноги: не следовало ему видеть, как предательская влага оставляет следы на ее коже. Каким бы негодяем он ни был, он все равно оставался весьма привлекательным мужчиной, и потому ее реакция была вполне объяснимой.

— Почему ты прикасаешься ко мне? — тихо спросила она. — Я всегда думала, что грязнокровка вроде меня не способна привлечь внимание такого чистокровного волшебника, как ты.

— Может, ты и грязнокровка, но у тебя одно из самых обольстительных тел, которые я когда-либо видел в своей жизни, — с ухмылкой, достойной самого Салазара Слизерина, отозвался Люциус. — Да и я тебя, похоже, привлекаю не меньше, чем ты меня. Не старайся спрятаться: я знаю, что ты от нетерпения уже истекаешь соком. Неужели я смог так возбудить тебя, моя драгоценная малышка?

Гермиона едва удержалась, чтобы не плюнуть ему в лицо.

— Кто угодно, но только не ты! — выкрикнула она, сердито раздувая ноздри.

— Да ну? — ухмыльнулся Малфой. — Почему же тогда ты такая мокрая?

Она сердито фыркнула, еще теснее свела ноги и, чтобы прикрыться от его проницательного взгляда, скрестила на груди руки. Проследила как он нехотя отстраняется от нее и только тут до нее дошло, что из одежды на нем только обрывок белого полотна. Савана? Тоги? Этого она не знала. Знала лишь, что перед ней сидит превосходно сложенный представитель своего пола; настолько совершенный, что, глядя на его широкие плечи, узкие бедра и идеальный рисунок мускулатуры, невольно вспоминались античные статуи, вышедшие из-под резца Праксителя. Длинные серебристо-светлые волосы Люциуса развевались в жарком воздухе пещеры, и он до жути напомнил ей какого-то древнего бога, воплощенного в мраморе. Изучая абрис его фигуры, она дошла до паха и, увидев величину его мужского достоинства, ахнула от удивления.

— Нравится? — спокойно спросил Малфой, но по самодовольному выражению лица этого демона во плоти ничего нельзя было понять.

Лгать и притворяться безразличной не имело смысла. Гермиона кивнула. Какое это имело теперь значение? В конце концов, она уже и так была в аду, ниже падать некуда. И еще — перед кем ей было ломать комедию? Кроме мужчины, который стоял рядом с ней, его фаллоса, горделиво выступающего из сильного, гибкого тела, и ее самой здесь не было ни души. Удивляясь такому невероятному повороту событий, она покачала головой, но про себя решила так: что бы с ней ни произошло, оно не будет иметь ничего общего с их взаимной неприязнью. Потому что все, что имело сейчас значение, — это то, что от обоюдного желания его член был каменным, а она — влажной. И это все решало.

— Я бы хотела, чтобы ты снова коснулся меня… там… — прошептала Гермиона, сгорая от стыда — несмотря на смелость своих мыслей, она все еще чувствовала некоторую робость и неуверенность.

— Я знаю кое-что получше, — с готовностью отозвался Люциус, щелкнув пальцами.

В следующий момент они уже лежали на большой каменной скрижали, и его крупное тело нависало над ней, как неотвратимость. Одна рука Малфоя скользнула между ее бедер, а другая потянулась к груди. Нежно дразня маленький комочек плоти, посылающий Гермионе волны нарастающего удовольствия, он накрыл горячим ртом один из ее сосков, продолжая пощипывать и перекатывать между пальцами вторую затвердевшую горошину. Пытка оказалась настолько утонченной, что Гермиона перестала себя сдерживать и застонала. Вдоволь помучив ее, Люциус поднял голову и, покрывая поцелуями перламутровую от испарины кожу, поднялся к шее.

— Ты божественна, — хрипло прошептал он, прикусывая мочку ее уха, после чего снова вернулся к вздрагивающей от возбуждения груди и, на секунду втянув напряженный сосок в рот, стал спускаться ниже, вдоль белой линии живота, пока не достиг пупка.

Длинным, медленным жестом обвел его языком, не забывая ласкать клитор, и приблизился к заветному треугольнику, призывно темнеющему внизу ее лона. Губы Люциуса остановились прямо над завитками волос, скрывающих женскую сущность, и он тихо выдохнул, обдавая ее жаром своего дыхания. Гермиона смутилась: ведь она была такой влажной, что его пальцы скользили там не встречая никакого сопротивления. Сгорая от стыда, она попыталась сжать ноги, но твердая рука Малфоя остановила ее, и он, одним мягким движением, снова развел их, раздвинув еще больше, чем прежде.

— Ты даже не представляешь, насколько хорошо пахнешь, — проворчал он, напоминая ей хищника, завидевшего лакомую добычу, а в следующий момент зарылся лицом между ее бедер; обхватил губами набухший от вожделения бутон и стал попеременно лизать и сосать его. Время от времени теплый, шершавый язык опускался чуть ниже, чтобы проникнуть как можно глубже в ее изнывающее влагалище, и Гермиона, почти теряющая рассудок от ощущений, что посылало ее естество в мозг, закрыла глаза, позволив Люциусу делать с ней все, что он пожелает. А тот, почувствовав, как ее внутреннее сопротивление постепенно тает, принялся за дело с удвоенным пылом.

Не отрываясь от своего занятия, он ввел в нее два пальца и, нащупав на верхней стеночке крохотный бугорок, стал аккуратно массировать его. Долгий, протяжный стон известил его о том, что он на правильном пути: по телу Гермионы прошла дрожь, и она подалась ему навстречу, страстно желая освобождения от изнуряющего желания. Она металась на каменном ложе, извиваясь и вскрикивая, практически насаживаясь на его жесткие пальцы. Перед глазами плыли багровые пятна, сердце готово было выскочить из груди, но, несмотря на все это, ей казалось, что она могла бы вечно так лежать, лишь бы только ощущать, как его рука и губы ведут ее к бездне удовольствия. Люциусу не пришлось долго уговаривать ее: осознав, что мышцы влагалища стали сокращаться вокруг его пальцев все чаще, он ускорил движение и через несколько мгновений она с громким стоном, отразившимся от стен пещеры, взорвалась настолько ярко, что ей показалось, будто она рассеялась на миллионы маленьких Гермион.

Чтобы прийти в себя и снова обрести способность думать ей потребовалось несколько минут. Гермиона коснулась пальцами длинных светлых волос и потянула Люциуса вверх. Она еще не отошла от только что испытанного оргазма и остро нуждалась в отдыхе. Малфой вытянулся рядом с ней. Странно — его тело оказалось на удивление прохладным, и Гермиона нашла в этом необъяснимую прелесть. Когда морщинки на ее лбу разгладились, а дыхание выровнялось, она села и, притянув его голову к себе, крепко поцеловала в губы, на которых остался вкус ее собственных соков.