Алые галактики

Ты — мой крик во тьме, мимолетный взгляд в толпе, моя неуловимая лань. Моя Су...

Я все еще ищу тебя.

Я иду сквозь толпу, сквозь века, сквозь тысячелетия. Я держу свой обет, я бегу по следу, твоему следу. Время дразнит меня, подпускает ближе и вновь отталкивает.

Прошла уже тысяча тысяч — мириады лет, я прожил тысячи жизней и не встретил тебя ни в одной. Успевая схватиться за край твоего одеяния, я теряю тебя из виду. Ты исчезаешь вновь и вновь, моя пугливая лань.

От кого бежишь ты, давно ставшая тенью, неземным божеством? Обреченная вечно скитаться, пока я не найду тебя. От меня ли сбегаешь, от кого-то неведомого? Проклятье, связавшее нас, нерушимо. Пока жив я, жива и ты, нам предречено вечно витать среди людей, пытаясь узнать друг друга.

Я давно перестал вселяться в человеческие тела, я устал от жизни. Ныне я не живу, лишь существую, растворившись в незримом мире, что сопровождает человеческую цивилизацию, питается ее чувствами и жизнью…

Здесь так спокойно, моя пугливая лань, так тихо, только воспоминания со временем оживают и начинают терзать мою душу, точно свора голодных псов.

У меня много воспоминаний, душа моя. И не все из них о тебе. Мой обет начинает давать трещину, все чаще мне хочется забыть мою пугливую лань, чьи ноги слишком быстры, а нрав слишком строптив. Я ухожу в небытие все дальше… и никто не в силах потревожить мой покой.

* * *

— Мама!..

Этот крик пронизывает пространство и время. Ни один человеческий голос не способен проникнуть так далеко. Сколько боли в нем и ненависти, сколько обжигающего гнева и космического холода, который укрывает душу в момент осознания утраты.

Это влечет меня. Крик этот разрывает занавес отстраненности от мира людского, бьется в уши, трясет мироздания, взывая о помощи, взывая о мести, о ненависти. Не тихой и молчаливой, а яркой, безудержной, яростной… я приду на зов.

Не знаю, кого ты звал, мальчик, но ты призвал меня. Своей силой, своей юностью, гордостью и первозданной совершенной яростью. Ты заинтересовал меня — и я откликнусь. По-своему.

Держи меч крепче, и я научу тебя убивать. Ты еще неловок, неопытен, но охотно впускаешь в себя меня. Неосознанно и столь легко отдаешь мне тело, чтобы я завершил твою месть. Я — демон, жестокий волк, пришедший из тьмы веков, во мне не теплится ни искры жалости. Все враги падут к твоим ногам в обмен на эту несравнимую сладость битвы, за жизнь, утекающую из чьих-то тел вместе с кровью, за месть во имя матери. Я переживаю это вновь вместе с тобой. И за это, за твою бьющую фонтаном жизнь и ярость я останусь с тобой, я буду ветром в твоей голове, твоей лихостью, твоей страстью…

Ты такой же как и я когда-то, и да убережет тебя провидение от ада и проклятия, что зовется любовью...

* * *

Что за дева? Лик ее кроток, а нрав строптив и пылок. Ее ты выбрал, неразумный юнец? О, дал бы ты власть над твоей душой, я бы выкорчевал дерево чувств из твоего сердца, разрубил бы на маленькие кусочки и сжег, развеяв по ветру его прах. Но, увы, над душой твоею и чувствами я все еще не властен.

Ты преступаешь законы ради нее, она же отвергает тебя вновь и вновь, ты непойманной птицей, диким зверьком льнешь к ее ногам, мехами драгоценными устилая ее путь.

Что-то знакомое в ней — до жути, до боли знакомое. В гордом наклоне головы и глазах, с нежностью и болью в твои — или уже мои? — глаза глядящих. Смелость и покорность, гордость и смирение — все в ней гармонией сочетается. И это чарует тебя, влечет, интригует до безумия так же, как и меня когда-то. И ты также готов идти за ней в самое пекло.

Сколько интриг в твоем мире, сколько страстей… мне не разобраться в них, да и ни к чему — все это тлен, скука, пустота… Однако жаль, мальчик, что ты так не считаешь. Я не всегда успею прийти к тебе на помощь.

В этот раз я вмешался за мгновение до того, как пылающее лезвие успело бы отсечь тебе руку. Нет ничего хуже уродства! Калека… презренное слово, позорное! Мальчишка, ты не знаешь, от какой судьбы я уберег тебя. От какого унижения.

Я не жду благодарности твоей, она мне не нужна. Отплати мне хорошей битвой! Пусть кровь закипает в жилах от боли и ярости, пусть крики навечно замирают в перерезанных глотках, пусть само мироздание вибрирует и воет от смерча, что несет лишь смерть. И этот смерч — я, бог и демон войны. Я снова и снова чувствую себя живым!

Однако твоим соратникам жутко становится от того, сколько после нас двоих остается мертвецов. Им страшно, и до чего же смешон их страх. Они твердят о тьме, о некой силе, затмевающей твой разум. О, мальчишка, тебе не стоит пугаться тоже — я появился много раньше, чем те силы, о которых твердят они. Я намного древнее тех, кто считается древним в ваше время.

Ты медитируешь денно и нощно, ты зовешь меня, молишь о встрече, но ты больше не пускаешь меня в свое тело и избегаешь битв. Вот твоя благодарность мне…

Я хотел бы оставить тебя и уйти обратно, но одно лишь держит меня. Эта дева, что завладела твоим сердцем… Иногда она смеется, совсем как моя Хэ Су, отчитывает тебя теми же словами. Однажды она провела пальцами по твоему лицу, словно искала на нем шрам. Мой шрам...

Я боюсь верить, но мне нравится играть в столь странную, страшную игру. На грани безумия. Скользить точно солнечный блик по обоюдоострому мечу.

Иди к ней! Иди к ней, мальчишка! И я пойду с тобой. Мне нравится прикасаться к ней твоими руками, вдыхать аромат ее волос, немного другой, но до боли похожий. Твоя Падме отчего-то полюбила аромат роз.

Ты еще пылкий мальчишка, целуй ее, кружи ее на руках — мне этого не нужно. Мне достаточно одного прикосновения. Когда я закрываю глаза, мне кажется, что я вновь там, касаюсь ее рук под светом древних звезд. И я понимаю, что хотя бы в этой чужой жизни я должен сделать все правильно.

Женись на ней. Пусть все законы вселенной повенчают вас, чтобы под любым из небес этот брак был нерушим и законен. Хватит подчиняться правилам, мальчишка! Довольно слушать других, гнаться за властью, знаниями — или что для тебя столь важно? — иначе найдешь себя на пепелище. Ты будешь рыдать над урной с прахом, проклиная небеса и богов.

Я не даю тебе сказать этих слов, я произнесу их сам, отдавая долг той, которая так и не услышала их от меня.

— Ты выйдешь за меня, моя... Падме?

* * *

Порой меня начинает окутывать тихий непрошенный страх, что же я делаю? Зачем сопровождаю тебя? Зачем спасаю или подталкиваю? И к чему? Ведь эта жизнь даже не принадлежит мне. Сейчас я лишь бесплотный дух.

Но я забываю про все свои сомнения, стоит мне лишь взглянуть на твою деву. Она стоит вполоборота к тебе, и предзакатное солнце озаряет ее фигуру сияющим ореолом. Я смотрю на нее твоими глазами, и мне кажется, я вижу ее, мою Хэ Су. Она в сверкающих белых одеждах, ослепительна и великолепна. Я знаю, что ныне этот цвет принадлежит духам радости и жизни, соединяющим в браке сердца… И все же символ смерти и горького траура. И пыток. Моя Хэ Су стойко сносила их, когда алые цветы распускались на мертвенно белой ткани...

Твоей Падме более подошел бы красный наряд. Как подобает истинной невесте.

Как странно… мне видим мимолетный испуг и боль в ее глазах, когда она опускает взгляд. Словно белоснежное одеяние будит страх и в ее душе.

О, мальчик, ты счастлив, я чувствую это. Чувствую твою радость, твое нетерпение, сдерживаемую страсть твоей души — как до боли знакомы эти чувства. Ликуй, мальчишка! Тебе досталось в сотни раз больше, чем некогда получил от жизни я. Хотел бы я ненавидеть тебя за это, но не могу возродить в себе то чувство. Присутствую незримым свидетелем на свадьбе твоей, и не найдется такого смельчака, который сумел бы убедить меня, что пред законом она силы не имеет.

А если бы и нашелся таковой, то пред вечным обрядом, который соединяет супругов и душой и телом, поспорить бы уже не решился.

Это и похоже, и непохоже одновременно. Не мои губы целуют ее кожу, не мои руки скользят по ее телу — мне должно уйти. Вновь стать бесплотным духом и не смотреть твоими глазами на то, что мне не принадлежит. Сил недостает проститься с безумной мыслью, безумной мечтой, но я не поддаюсь слабости. Такое недостойно волка, недостойно воина, недостойно императора.

И в этот момент она открывает глаза, полные восторженной радости и озарения, и в сладкой истоме выдыхает имя. Мое имя… Не твое.

— Ван Со!

Мое имя…

Неужели я все же нашел и узнал тебя, моя драгоценная лань?

* * *

Как чудна судьба, как затейливы ее перевертыши. Теперь ты — моя Хэ Су — императрица, а я лишь смиренный раб у твоих ног.

Мальчишка был им. Я же нет, я отринул все, чем жил он. Мне безразличны все правила, которым следовал он, мне не важен ни свет, ни тьма. Я убью любого, кто встанет у меня на пути. Будь он престарелый монах или же канцлер, что более похож на паука.

Мне немного жаль этого мальчишку: я рушу его мир, ни секунды не медля. Но его время прошло — так распорядилась судьба. Слабые уступают сильным. А так уж вышло, что я намного сильнее.

Ты — моя Хэ Су — никогда не стремилась к власти, она тяготит тебя и тянет на дно. Что же до меня, никогда более я не попадусь в эту ловушку, не пожертвую счастьем ради блага сотен и тысяч жизней неблагодарных. Не пожертвую тобой. Не жертвуй же и ты мной!

Я умру за тебя снова и снова. Но я хочу жить. Хочу, чтобы жила ты! Так дай же мне руку и отправься со мной в добровольное изгнание! Довольно странствовали мы по свету одинокими неприкаянными духами, ищущими друг друга.

Я распахну дверь звездолета, и мы зайдем рука об руку, как положено мужу и жене, как никогда не ходили мы в той, прошлой, жизни…

И тихое “Энакин, не делай этого!..” из уст наставника этого мальчишки я не услышу. Лишь швырну ему коричневое одеяние монаха, от чьей судьбы отреклись слишком давно.

Какое мне дело до их ордена, до их веры. Я больше не подчиняюсь правилам их мира, я сильнее любого из них. Пророчества же всегда лишь лгут да разрушают жизни, кому как не мне знать об этом.

Летим, моя вновь обретенная звезда, летим как можно дальше! Подальше от всех дворцов и государств! Пусть живут, пусть рушатся, пусть разлетаются прахом. У нас здесь нет близких людей, мы не унаследовали ничего. Духи не ведают жалости. И даже у тебя ее почти не осталось, моя Хэ Су.

Впрочем, кое-что я для этих людей, близких мальчишке, все же сделал...

* * *

Он не верит. Смотрит искоса, плетет ядовитые сети из слов, обходит кругами, точно голодный трусливый шакал. Словно падальщик.

— Энакин, что же случилось с тем рассудительным юношей? Ты творишь нечто безумное… Все договоренности…

— Все это прах. И пепел.

Он подкрадывается ближе, склонив голову, заглядывая в глаза. Видит его, растерянного мальчишку, которого увлекал в свои силки. Я выпускаю его лишь на миг.

— Что… что-то не так!..

Бесстрастность и движение быстрее мысли — вот то, чем в совершенстве стоит владеть воину.

Пусть ответный удар такие пауки и готовят всегда заранее.

На краткий миг и он, и мальчишка видят мой истинный облик: черное одеяние, маска, скрывающая мое уродство, и верный меч, кованный из тяжелого железа. Не чета тем лучам света, на которых сражаются сейчас. Я равнодушно закрываю глаза, принимая мощь его оружия: я знаю, где окажется моя рука в тот же момент.