Семь шагов к счастью

Глава 13.

Мартин-Итан.

Пожилая женщина с осунувшимся лицом, все еще хранящим отпечаток былой красоты, устало вздыхая, ворочалась в кровати. Она была болезненно бледна, и только некогда большие глаза все так же лучились добром.

Ее дочь Дженни, сидя у изголовья больничной кровати, без особой увлеченности, обычно присущей детям ее возраста, и с несколько меланхоличным лицом копалась в телефоне. При виде Никса, переступившего порог палаты, обе они замерли от неожиданности с широко раскрытыми от удивления глазами.

— Привет тетя, — сказала Дебора, выглядывая из-за моей спины. — Дженни, привет, дорогая! Смотрите-ка, кого я привела, — поздоровалась Дебора, представ передо мной совсем другой девушкой.

Простой, искренней, не обремененной грузом ответственности за каждое свое слово и действие. Даже легкая веселость, правда слегка смешанная с тенью печали, проскальзывала в ее интонациях и жестах.

— Мистер Никс! Как же я рада Вас видеть, — женщина с трудом поднялась с кровати, опираясь на Дебору. — Знаете, мы все время следим за Вашими успехами по телевизору. И так приятно бывает каждый раз, когда слышим о Вашей новой победе на каком-либо поприще! — разговорилась обычно неболтливая тетя Рози, как со смешком утверждала сейчас сама Дебора.

— Здрасти, — робко поздоровалась стеснительная Дженни.

— Мы так Вам за все благодарны! — продолжала изливаяния вконец растерявшаяся от радости тетушка. — Как же хорошо, что Вы встретились с нашей Деборой! Нет-нет, Вы не подумайте, — поспешила она заверить меня, — не из-за нас, хотя нам тоже несказанно повезло, что Вы познакомились, — с теплотой улыбнулась она. — Но самое чудесное, что моя малышка очень счастлива с Вами. Она так Вас любит!

— Неужели? — не выдержал я на последних словах, оборачиваясь к Деборе.

Она натянуто улыбнулась в ответ и отвела взгляд.

Но вопреки тому, что должен был бы испытывать настоящий муж, почувствовав ее истинное к себе отношение, я был рад лишний раз удостовериться, что реального Мартина Дебора не любила. По крайней мере под конец их брака.

Это было странно, но я ревновал. Буквально изнывал от грызущей меня мысли, что между ней и Никсом была настоящая, физическая близость. Понимал всю парадоксальность этих чувств, ведь речь шла о том самом теле, которое принадлежало сейчас мне, но ни черта не мог с собой поделать!

Мое положение усугублялось еще и тем, что каждую ее положительную эмоцию, которую я с таким трудом пробуждал, мое влюбленное сердце причисляло Мартину бывшему. И я вновь горел в огне ревности к нему, к себе, к нам, кем бы или чем бы я теперь ни был!

Потерянной душой, запертой в чужом теле…

Люблю ли я Дебору? Я был очень близок к подобному признанию. По крайней мере себе самому, в глубине души я уже много дней назад повторял, что все испытываемое мною очень на то похоже. Только в отчетливую фигуру речи это тайное признание, крутящееся постоянно у меня в мыслях, преобразоваться так и не расхрабрилось.

Вероятно, вновь оказавшись в больнице, где все это безумие началось, я смог, наконец, хоть частично принять реальность своего положения и искренность своих эмоций.

— Вы занимаете так много места в ее жизни и в ее сердце, — продолжала тем временем вещать тетя Рози, — что Дебора абсолютно потеряла интерес ко всему, что ее волновало прежде. Даже к игре на пианино, — рассказывала женщина, без сомнения, действительно веря в то, что говорит. — А ведь раньше она не представляла своего будущего без музыки. Помню, когда Дебора была еще совсем малышкой, она могла часами проводить за инструментом развивая свои навыки и выполняя домашнее задание музыкальной школы.

— Тетя, пожалуйста, Мартину вряд ли интересно, чем я увлекалась в детстве, — нетерпеливо прервала ее Дебора.

— Почему же? Мне очень даже любопытно, дорогая! — тепло улыбнулся я, присев на табурет. — Что еще любила моя милая красавица?

— О-о, а еще… — с радостью продолжила тетушка Рози, поведав мне еще много увлекательных историй о детстве Деборы.

Так что по окончании беседы даже сама миссис Никс заливисто смеялась.

А когда мы поднялись уходить, тетя Рози даже обняла меня на прощание. И расплакалась.

Бедная женщина! Как выяснилось, ничего плохого про Мартина Никса им и в голову не приходило думать все это время.

Наоборот, они считали его самым благородным человеком на земле. И были бесконечно благодарны за помощь и главное за то, каким он «всегда был замечательным и заботливым мужем» для их горячо любимой Деборы.

"Как же Дебора умудрилась преподнести все тете так, что та поверила в эту чушь про потерю интереса к музыке? — не укладывалось в моей голове. — Да что там, несчастная женщина буквально боготворит жестокосердного Мартина Никса!"

А сама Дебора, кстати, выглядит так, будто готова провалиться под землю, — хмыкнул я, наблюдая за маленькой врушкой. В хорошем смысле этого слова. Понятно, что бедняжка убедила родственниц в исключительной доброте и щедрости мужа, чтобы они не волновались за Дебору. И не чувствовали себя еще более обязанными ему за помощь.

— Не стоит благодарностей, — увещевал я тетю Рози, вновь рассыпавшуюся в похвалах и «спасибах», когда мы уже выходили из палаты. — Мы же одна семья. А значит, должны поддерживать друг друга. У вас правда тут все есть? — чувствуя себя очень неловко, перехватил я у нее первенство в болтовне без умолку. — Может, нужно что-то еще? Телевизор побольше или палату получше?

— Что вы! У меня все есть, — восхищенно ответили мне. — Какой же Вы все таки хороший человек! Как подарок небес, — под конец тетя Рози снова чуть не прослезилась, и Дебора, позабыв об опасливости, принялась недвусмысленно намекать мне на выход.

— Ну, я тогда подожду снаружи, чтобы Вы могли обсудить что-то еще, — промямлил я что-то невразумительное, поймав строгий взгляд жены. — Приятно было повидаться, — и поспешил поскорее убрать Мартина Никса, то бишь себя, прочь из палаты.