ПВТ. Лут

— Нельзя, не примет. Мало он тогда померз? С собой возьмем.

Собеседник поперхнулся дымом. Прищурился, склонился к лицу друга, вглядываясь в хвойные острые глаза.

— Шуткуешь?

— Нет.

— Волоха, гаджо, мы ведь этого Третьего едва знаем. Кто таков, откуда свалился да для чего? Как его вообще к нам забросило?

— Дятел, ты вроде не Буланко, чтобы всех на подозрении и мушке держать. Джуда парень неплохой…

— Только ссытся и глухой, — фыркнул цыган, затянулся, пыхнул дымом. — И Третий.

— Третий, ага.

Помолчали.

— Слушай, — задумчиво цыкнул Дятел, вынимая из волос друга хвойную иголку, — слушай, ты его вроде испытывал?

— Не без этого.

— И как? Правду говорят?

— «Правду говорят», — передразнил добродушно Волоха, — «по результатам исследований…»

— Ты от меня демагогией не отмахивайся, словами-мудями я сам горазд трясти. — Раздраженно выдохнул дым цыган. — Какие опыты над Третьими проводили, знаю. Читывал гисторцев. Но этот-то парнишечка — как на твой глаз, ровно такой же?

— Другой немного. И я не про то, что с выпущенными кишками наматывал, не про волосы…

— Волосы, — хмыкнул Дятлов, — шкурка он, прирожденная. Вот и вся отличка. Еще с недельку всей компанией посидим — и пойдет он у нас на безбабье, под водочку и шпроты.

Волоха поморщился, царапнул ногтем высокий лоб.

— Он — темная материя Лута. Так что я, как врач, твой друг и твой капитан советую воздержаться. Налегай на бром. Джуда парень хороший и для нашей лаборатории словно Розеттский камень. Где бы ты еще один живой образец Третьего отыскал? А этот сам под ноги свалился.

— А кто спорит? Мы свой стержень не выбираем, — философски пожал плечами цыган, — так что? Берешь или оставляем, ну его совсем, после развинтим-раскрутим?

Волоха покачал головой, молвил с твердой усмешкой:

— Я Третьего на Станции на оставлю, Дятел. Хочу в поле испытать. Подумай, с его способностями что может получиться.

— И? Я тебя с жеребячьих лет знаю, Волоха. Что ты там еще нарыл себе на беду?

Русый туманно улыбнулся.

Цыган, не дождавшись ответа, протяжно вздохнул:

— Дааа, любишь ты множить сущности… Хорошо. Возьмем парня, юнга нам не помешает, а Еремия, чай, пуп не надорвет. Но ты знаешь, что будет, если про Третьего прознает Башня.

— Ба-а-ашня, — насмешливо протянул-передразнил Волоха, — с рыжим я как-нибудь управлюсь, не впервой с быками играть.

— Сам парню скажешь?

— Разумеется, — русый поднялся легко, вручил книгу старпому, приблизился к кружку празднующих людей, — Джуда?

Юноша обернулся. Он сидел на полу, привычной манерой подогнув ноги, казался счастливым и беспечным. Чужая серая бледность, липнущая к нему в те первые дни, ушла, оставила смуглую кожу и сильные волосы.

— Джуда, пойдем со мной, — мягко попросил Иванов и неприятно поразился, как изменилось выражение лица и глаз Третьего.

— Да, конечно, — без вопросов поднялся.

— Эге-е-е, — протянул Буланко, подкручивая колки.

Прочие обменялись взглядами. Мусин поморщился от неловкости, вздохнул, хотел что-то сказать — Инок не дозволил, незаметно стиснул кисть.

Когда Иванов и Джуда скрылись, господин Мусин шумно отхлебнул из кружки, выдохнул:

— Ой-вей, я лишь надеюсь, капитан не кинет мальчика в заморозку. Это было бы слишком жестоко, слишком!

— Не дрейфь, Муська, — пробасил Дятел, — не обидит наш Леший парня. Он детей любит.

***

— Значит так, Джуда…

Волоха обернулся и поперхнулся взятым словом — шустрый юноша уже избавился от свитера с оленями и теперь деловито расстегивал ремень. К счастью, пока собственный.

— Джуда!

Уловив искреннее негодование в голосе Волохи, парень замер, понимающе улыбнулся:

— Или сами желаете? Со всем моим удовольствием…

— Да где же ты рос-то, а? — тоскливо вздохнул Волоха.

— Могу рассказать. А могу показать, где я вырос особенно, — пропел Джуда, практически втирая русого в стену.

— Отставить! Ты за кого меня принимаешь? — сурово сдвинул брови Волоха.

— Да что зря болтать, дело обыкновенное. — Смуглые руки уже огладили поджарые бока Иванова, пальцы легко прошлись по бедрам. — Плату вы за лечение, за кров, за еду не стребовали, значит, по-другому брать собрались. Я думал, что и ребята ваши участие примут, они славные. Но — без обид — так даже лучше. Вы определенно самый для меня приятный.

— Заткнись, — бросил Волоха, непреклонно отодвигая юношу.

Джуда послушно замолчал.

— И оденься, — спохватился русый, — здесь довольно зябко.

— А могло бы быть довольно жарко.

— Заткнись-и-оденься, — терпеливо повторил Волоха.

Джуда пожал плечами.

— Присаживайся.

— На вас? — не сдержался черноволосый.

Волоха скрипнул зубами.

— На стул.

Юноша подчинился. Сел, как паинька.

Волоха перевел дух, заново собрался с мыслями.

— Значит так, Джуда. Завтра моя команда отправляется в экспедицию. Надолго.

— Я могу с вами?! — тут же вскинулся Третий.

Вырваться со Станции он мечтал страстно и неустанно.

— Можешь. Но за билет следует заплатить.

— Так я готов, в лучшем виде!

— Нет. Твой проездной — твои волосы. Шерл. — Оба скосились на косу, мирно блестящую под гнетом цепи. — В дороге может приключиться много чего странного и неучтенного, а мы, при всем снаряжении, больше ученые, но никак не солдаты.

— Вы хотите, чтобы я вас защищал? — мигом сообразил Джуда.

Ивановы учили его не просто махаться в кулачной свалке, учили — драться. Так, чтобы быстро, больно, эффективно. Он навострился кидать через бедро даже бычка-Дятла, выучеником оказался способным, злым и прилежным. Обретенные навыки вкупе со способностью владения шерлом делали его весьма опасным противником.

— Я хочу от тебя безоговорочного подчинения приказам на моей территории. На моей корабелле. В этом случае — в случае благополучного исхода экспедиции — ты получишь свободу.

— Согласен, — без заминки кивнул парень.

— Что, даже не подумаешь?

— Да что тут думать? — прозванный Кракеном одернул свитер. — Или здесь куковать, или с вами. По рукам?

Иванов сощурился. Не похоже было, что Третий хитрил.

— По рукам. Идем, я хочу представить тебя нашей девочке.

— У вас есть здесь девочки?!

— Всего одна. Но очень специфическая.

***

Дивное дело, но утверждать свое право Выпь доводилось не так часто. Раньше — потому что не ограничивал территорию обитания, постоянно кочуя со стадом. Когда припекало и ему делали внушение, отбивался и отбивал свое.

На ферме вышло так же. Стандартное приветствие новичка, обычные вопросы — кто ты такой, да откуда, да что здесь забыл.

Выпь подробненько ответил по каждому пункту и его оставили в покое.

Он не был отличным бойцом, но он был парнем, привыкшим управляться с овдо, имеющим опыт работы грузчиком, вышибалой и могущим удержать бесящегося олара и удержаться на его же хребте на всем плаву.

Не отличался впечатляющим размахом плеч. Вытянулся, но сохранял жилистую худобу, по-прежнему чуть сутулился. Каштановая лохматость повысилась, и, хотя до гривы по ветру было далеко, расчесываться приходилось тщательнее.

Но голоса и глаз своих стесняться перестал. Более того, за голос, не за силу и сноровку, его люди-то и приняли окончательно.

А стоило лишь однажды попасться на ухо Медяне. Ворчал под нос запавшую в ум песню, а девушка, возившаяся рядом, вдруг сильно дала в бок и восхищенно округлила глаза:

— Ну, дела! Да ты поешь, как дышишь!

— Ты слышала? — тут же напрягся Выпь.

— Да, так что ты конкретно попал.

— И тебе ничего не сделалось?

— Ну-ка, еще раз, — девушка села прямо на пол, застеленный свежей соломой, — исполни на бис.

— Нет. Плохо будет.

— Ага, будет. Тебе, если не споешь мне серенаду. Так что кончай кокетничать и давай, голоси, птичка.

Выпь отнекивался, как мог, но когда Медяна приперла его аргументами и навозными вилами — сдался.

— Ну, хоть дразнилку спой! Что ты за человек такой, девушка просит, а он кобенится-ломается!

— Я не… Хорошо, хорошо… Ты уши прикрой.

— Ага, и в солому заройся! Давай, жги!

Пастух — делать нечего — «зажег». Сперва робко, негромко, все поглядывая на Медяну. Та слушала, и лицо ее менялось, теряло жестковатую насмешливость, делалось мягким и задумчивым. Глаза увлажнились.

Когда Выпь замолк, Медяна прокашлялась, высморкалась и честно кивнула:

— Очень.

И после, этим же вечером, вытащила его в заведение, где собирались работники ферм и жители деревни. Медяну, хозяйскую дочку, здесь знали и любили, а вот на пришлеца глядели без особого расположения. Но и без лишней неприязни — чего злобиться, после драки-то. Парень себя уже показал.

Сразу зачесались кулаки и заныли синцы. У Второго до сих пор подозрительно шаталось несколько зубов, да и с лица не до конца слиняла желтая, с зелеными переливами, плюха.

Девчонка не стала дожидаться разрешения грозы.

Смело протиснулась за свободный стол, огляделась. Выпь спокойно опустился напротив.

— Эй, Медяна, — крикнул, отвлекаясь от разбивания шаров парень с чайными волосами и вялым ртом, — или щенка своего выгуливаешь?

— Щенок у тебя в штанах, Дакон, — даже не обернулась рыжуха.

Ответил Выпь. Перекрывая гогот собравшихся, сказал спокойно, глядя в нагловатые глаза задиристого парня:

— Иди сюда. Идите все сюда, и я заткну вам рот халявной выпивкой. Кажется, так здесь принято заводить знакомство, сразу после драки?

Дакон хмыкнул:

— Да откуда у тебя лутоны, желтоглазый?

— Слышал про оларов?

— Бесноватые твари старины Макона? Ну.

— Я им пастух.

— Брешешь! Они в жизни никому не подставятся.

— Хочешь поспорить? — азартно приподнялась Медяна. — На меру ящика пива, а?

Вокруг засмеялись. Знающие еще присоветовали:

— Давай, все десять заряжай!

— Смекнул теперь, откуда у него деньга? Много таких умников, как ты, Дак!

Парни с яблочной фермы согласно заржали. Они-то все были в курсе.

— Твоя взяла, щеня. — Дакон хмуро заглянул в опустевшую кружку с ошметками пены на дне. — Так что там насчет выпивки?

Немного погодя, когда народ созрел, Медяна отняла у сильно датого паренька гитару. Рявкнула, чтобы все заткнулись, легко пробежалась пальцами по струнам…

Кивнула Выпь. У парня на мгновение заложило уши, задержало бег сердце. Все же, он помнил, чем завершались прошлые его выступления.

Запел — самую простую здесь песню, о нелегких буднях сельских парней и прелестных господских дочках с белыми лицами и нежными руками.

Люди слушали и не спешили корчиться, умирать или бежать в ужасе. Им нравилось, да так, что даже подпевать не спешили. Его слушали — даже самые пьяные.

Что-то изменилось.

…возвращались не спеша, длили прогулку между неубранных полей цветущей тмари. Белые пушистые колоски светились, превращая засеянные угодья в волнуемое ветром опаловое море. Рыжая тащила заимствованную гитару и болтала без умолку.

— …а они когда все заткнулись, аж жутко стало. Только орали, и вдруг — тишина.

Выпь вежливо улыбнулся. Чувство было странным. Не победным, пустоватым и безвкусным. Интересно, что сказал бы Юга? Или вовсе не стал бы говорить, улыбался насмешливо?