Толя Швеин и Святой

Путь снова показался ему бесконечно долгим – улица Удальцова пролегала, считай, на противоположном конце городка, но был короткий маршрут, по которому Толя последовал и весь оказался вымазан в грязи. Тем не менее, через сорок пять минут он был на месте.

Седьмой дом был покосившейся от времени избушкой, но уже издали было заметно большое оживление вокруг: несколько машин, в том числе с московскими номерами, и пара десятков слоняющихся вокруг людей. Толя не особо разглядывал собравшихся и сразу пошёл в дом. Показалось, что кто-то окликнул его, но он не обернулся.

Изба пахнула старушечьим теплом. В домах стариков понамешаны запахи собачьей шерсти, какой-то вечно готовящейся стряпни, засушенных грибов и ягод, но поверх всего остального стоит дух увядания, непереводимый, перебивающий прочее: ветхие доски, прогнившие обои, истлевшие книги…

Впрочем, дальше сеней он не продвинулся. Вдоль обеих стен на низких лавках и стульчиках сидело десятка два человек. Было плохо видно лица, поскольку царил полумрак: ни окон, ни ламп, и свет исходил лишь из входной двери, которую Толю попросили закрыть.

– А кто э-э, последний к святому? – спросил Толя. На него обратилось несколько недоумённых взглядов.

– А вы записывались? – спросил кто-то. – Запись была в семь утра. Надо было прийти и подать свою записку.

– А… Не, я не… но мне очень надо.

– Всем очень надо, – буркнул какой-то дородный мужчина лет тридцати пяти на вид. – Я вот в выходной единственный из Питера приехал и ничего, и не опоздал.

– Да вы не волнуйтесь, – пролепетала какая-то старушка, – садитесь, вот вам хлебушек, – она сунула ему какую-то булку. – А вот вам листочек. Запишите свои данные, я потом заберу и отнесу Вадичке.

– Окей.

Толя включил подсветку на телефоне и посмотрел на листок. Оказывается, это была своего рода анкета: имя, отчество, фамилия, место и дата рождения, прописка, место работы, отношение к воинской службе и даже информация о ближайших родственниках. «Вот это да», – подумал Толя. Он сел рядом с дородистым питерским мужчиной, которому явно было очень тесно на узкой лавочке, и Толино появление его совсем не обрадовало.

– Извините, – шёпотом обратился к нему Толя. – А это хоть бесплатно? А то такая прям анкета…

– Что?! Чего ты там шепчешь, не слышу! – громко ответил мужчина, вытирая вспотевшее лицо платком.

– Он спрашивает, бесплатно ли Вадичка принимает, – сказал кто-то из темноты и сам же ответил: – Конечно, бесплатно! Он же Божий человек. Но иметь гостинец надо бы! Я считаю, если ты приехал к святому, и он на тебя время тратит и молитвы Богу возносит, то уж надо и совесть иметь. Что мне эти, а? – спросил голос, будто обращаясь к кому-то. – Да это такая мелочь! Да за то чтобы святой человек на тебя глазом своим взглянул – никакой цены не жалко, а что ж я их, что ли, пожалею.

Толя присмотрелся, и ему показалось, что говоривший мужчина держал в ногах клетку с какой-то живностью.

– Афанасий Моржов! – вдруг позвала тоненьким голоском бабушка с листочками и хлебушком. Мужчина с клеткой подскочил, зачем-то трижды перекрестился, и с видом необычайной важности отправился к старушке. Та приняла клетку (судя по всему, в ней сидела пара маленьких кроликов) и толкнула дверь, в которую мужик, глубоко выдохнув, шагнул, судорожно крестясь. Старушка с трудом утащила клетку с кроликами в другую комнату, но уже через минуту вернулась и обратилась к Толе:

– Ну как вы? Всё заполнили, молодой человек?

– Щас, щас, почти…

Толя спешно дозаполнил анкету и отдал женщине. Она прочитала её внимательно и сказала:

– Вот тут ещё допишите: где про отношение к религии.

– Блин, а что писать-то? Я, понимаете, я… – но Толя побоялся говорить, что он приехал не по своему делу, а старушка не стала выпытывать и продолжила лучезарно улыбаться, пока он дописал: «Положительное отношение».

– И вот тут, Анатолий, – сказала она, указывая на графу «Цель приезда».

«***, да что тут столько писанины-то, вроде и не жэк», – подумал Толя, но написал: «Просьба о помощи больному ребёнку». Старушка заковыляла на коротеньких кривых ножках в первую комнату, куда недавно зашёл мужик с кроликами. Прошло некоторое время, и она позвала следующего, потом ещё одного, через час четвёртого. Люди только заходили, но никто не выходил, из чего Толя сделал вывод, что из комнаты есть ещё один выход. Он вышел во двор и нашёл мужика с кроликами, который задумчиво стоял у поленницы.

– Здрасти.

– Привет.

– Я это… я там был щас. Вы напротив сидели, а потом вас позвали.

– Ага.

– Можете вкратце сказать: чё там происходит-то? Какой он вообще?

– Сказал, не говорить, – ответил мужчина, потупив взгляд. Толе показалось, что он пребывает в шоковом состоянии.

– Ну а с обращением вашим? Помог?

Мужчина озадаченно почесал затылок. Всё это время он не поднимал на Толю глаз, так и продолжая глядеть на брёвна, но тут всё-таки посмотрел на него и сказал:

– Ну, парень, как тебе сказать, помог ли. Велел дров наколоть. И послезавтра приходить вечером. А мне бы ехать послезавтра… Ну да ладно. Наколю, а там видно будет.

– И всё? Больше ничего не сделал?

– Неа…

– Интересно.

– Не говори, – согласился мужик.

Толя сел на лавку возле крыльца и стал есть хлеб, запивая йогуртом. Похмелье уже почти прошло, когда он услышал, как называют его имя. Он пулей бросился в хату.

– Анато-олий! – повторила старушка.

– Я! Я! – роняя на пол крошки, закричал Толя.

– Неуважение лютое! – громыхнул питерец, которого до сих пор не позвали.

– Что? Можно зайти, да? – спросил Толя, приближаясь к двери.

– Нет. Вадичка сказал, чтобы вы завтра приходили и не опаздывали.

– Ох, блин.

– Надо в семь приходить, – с ласковой кроткой улыбкой сказала старушка. – Не надо позже. Видите, народу сколько? А то так нечестно получается, что одни приходят вовремя, другие нет.

– ***… – вырвалось у Толи, что вызвало у дородного мужика ещё один приступ негодования, – мне, конечно, пипец как надо сегодня бы! Дело-то…

– Т-с, – старушка с пониманием склонила маленькую седую головку, но Толя почувствовал, что она вся напряглась в готовности не дать ему пройти дальше. – Всем надо, у всех дело. Скромнее надо быть, Анатолий. Смиряйтесь.

– Смиряйтесь, ** твою мать, – уже оказавшись на улице, пробормотал Толя, – сука старая. ***** седая. Чтоб тебя в аду …

Он шёл по Удальцова, потом свернул на Троцкого и зашёл в магазин за мороженым. Почему-то после пьянки ему на утро всегда хотелось холодного мороженого. Он съел его прямо по пути назад, несмотря на холод. Шёл он опять к Чапе, поскольку по-прежнему не хотел заселяться в гостиницу.

Ильи не было дома, но он оставил дверь не запертой. Только сейчас (был почти полдень) Толя принял душ и почистил зубы. Мыться в грязной Чапиной ванне было неприятно. Ему то и дело казалось, что сейчас отвалится потолок или часть ветхой стены, но всё обошлось, и потом он повалился на кровать досыпать. Проснувшись через пару часов, увидел пропущенный звонок от Юры.

– Чего, Юрец?

– Спишь, что ли?

– Ну, так, подремал днём.

– О*****ная у тебя там командировка, я смотрю, – Юра посмеялся.

– Чего хотел-то?

– Да так… узнать. Может, ты уже разбогател. Но раз ты всё спишь… А то мне Лизок рассказала, что ты вот-вот планируешь рывок по карьерной лестнице сделать, вот я и позвонил свериться.

«Чего это она с ним вдруг начала общаться?» – удивился Толя, но вслух коротко ответил:

– Я в пути.

– Долго ты что-то в пути уже, а?

– Да не особо. Твоё-то какое дело?

– Ну как это, Толян? Ты же мне торчишь всё ещё.

– Слышь! Я тебе пятнадцать тыщ дал!

– Ну, ещё два раза по столько же, и мы в расчёте, помнишь? Ремонт дорого стоил.

– Ой, ***. Иди в жопу. Ни рубля больше не дам.

Толя раздражённо бросил трубку и побрёл на кухню. Чапы всё так же не было. Стало тоскливо. За окном шёл усилившийся дождь, и серость буквально заливала окна: деревья, забор, соседние дома – всё было выцветшим, усталым, жалким… Трудно было поверить, что через каких-то полтора месяца – уже к концу апреля – Благодельск зацветёт и покроется листвой, а в мае уже будет утопать в зелени, которую, в отличие от Москвы, никто не станет стричь или косить; все дворы, пустыри и обочины заполонят заросли, и всё то, что сейчас выглядит убогим и сиротливо бесцветным – будет дышать жизнью и щедро цвести. Толя задумался было, какое состояние более естественно: состояние умирания и бесцветности или, наоборот, жизни и ярких красок. Казалось бы, всегда на смену серому марту приходит лето с его роскошным букетом запахов и цветов, но ведь жизнь-то венчается смертью. Только она измеряет всё, ровняет всё…

Его мысли прервал телефонный звонок. Теперь звонила Лиза, но Толя почему-то не хотел с ней говорить. Тем более раз она зачем-то болтает про него с Юрцом. Тому лучше бы меньше знать. Дождавшись, пока она перестанет звонить, Толя полез в интернет читать новости в соцсетях и пропал там надолго.

Очнувшись, Толя выглянул в окно. Начинались сумерки. А может, это было продолжение дня. Почему же всё нет Чапы? На мгновение его поразило предположение: а может, Чапа и есть святой?! И таким причудливым образом проверял его веру? «Ну, нет, это же полный бред, да и напился он вчера не меньше моего», – Толя фыркнул, отбрасывая идиотскую идею.

Позвонил шеф, но Толя решил не брать трубку. Шеф звонил настойчиво, несколько раз, потом телефон успокоился. «А что я ему скажу? Что проспал очередь? – мрачно успокаивал себя Толя. – Эдак можно и работу потерять». Он вдруг представил, что в его жизни не будет этой работы. Чем тогда заняться? Можно будет смотреть больше сериалов и фильмов – глядишь, выучится английский… А потом?.. Еще можно взять немного деньжат в кредит и съездить в Европу. Или куда-нибудь в Абхазию – на неё даже хватит с Лизой, если эконом-вариант. Воображение Толи упиралось в какие-то недалёкие цели, и он злился сам на себя, что не планирует какое-нибудь крупное дело, которое вырвет его из колеса серости.

Потом он вышел на улицу и побрёл по родному Благодельску. Впервые за последние два дня он шагал медленно и смотрел вдумчиво, гулял. Он думал, что каждый из встреченных им прохожих тоже мечтает вырваться из колеса – просто пока не знает об этом или только-только начинает догадываться. Но даже тут должны быть такие, кто уже близок к бегству, а есть и те, кто вполне осознал.

Толя прошёл до главной площади городка, куда по праздникам ставили высокую сцену и привозили второсортных районных артистов. Сейчас тут шла вялая торговля – несколько бабушек вдоль тротуара продавали семечки и всякие соленья. Толя купил семечки и, перейдя через дорогу от пустынной бесцветной площади, сел в сквере у фонтана. Девушка без ладошки счастливо улыбалась над ним, а ещё выше – над ними обоими – суровым непроницаемым взглядом в мокрое небо взирал исполинский солдат в шинели и с ППШ. Летом его всегда хотелось избавить от жаркой одежды и тяжёлого оружия, но зимой или вот сейчас он выглядел, напротив, правильно утеплённым. Продрогший Толя даже позавидовал ему. Некоторое время он лузгал семечки, сплёвывая себе под ноги, и наблюдал за неспешной жизнью центрального Благодельска: в основном по улицам ходили пенсионеры и дети – взрослые предпочитали месить грязные улицы колёсами машин.