Агатовый перстень

— Назим, а ты-то куда? — спросил я у домового.

— Э-э-э, слюшай, ты мне как брат, а Олена, значит, как сэстра! Панимаешь, да? За нее резать буду! — показал мне свой тесак Назим. Я посмотрел на Василия, тот мне хмуро кивнул, словно подтверждая, что согласен с Назимом и пока домовой будет кого-нибудь резать, он ему поможет.

— Ладно, Митька, трогай! — произнес я. Указаний Фоме я решил все-таки не давать, он и сам нашу службу знает. А выслушивать еще от него, что за Олену он с стрельцами любого у стенки расстреляет, как-то не хотелось.

Телега тронулась, и я погрузился в думы тяжкие. Оленушка… Как же так? Что ты делала в царской казне? Ночью! Кто опять решил испортить нашу жизнь семейную? Кощей? Этот может. Да только и месяца не прошло с нашей последней встречи. Несмотря на то, что Кощей — гений криминального мира, так быстро он планы не составляет. А экспромтом он не привык действовать.

Мы въехали на Базарную площадь, и я встрепенулся, навострил уши. Народ в Лукошкино простой, дай ему палец, откусит по локоть, но слушать народ надо. Ой, как надо. Особенно сейчас. Когда вот такая угроза нависла над всем нашим милицейской отделом. Это ведь не в Олену мою целили, а в меня, в Ягу, в Митьку, короче, во всех нас. Если в народе слухи пойдут, не будет нам больше веры, снесут терем наш милицейский, а нас упрячут куда-нибудь в Сибирь.

Завидя нашу телегу милицейскую, лукошкинцы сразу же кинулись к нам с наболевшим. Жаловались на пьянство мужей, шумных детей, на Митьку. Короче, все как обычно. Некоторые заторможенные поздравляли меня со свадьбой, которая была еще прошлой осенью. Ну и конечно, все призывали купить именно их товар. Об Олене, кроме как в контексте нашей с ней свадьбы, ничего не говорили. Значит, еще не знали. Ну, зная наш город, это ненадолго.

Наконец мы доехали до палат государевых. Еще телега не успела остановиться, как я спрыгнул с нее и помчался к крыльцу. Там ведь Оленушка моя. В тюрьме!

— Нельзя! — завидев меня, гаркнули царские стрельцы, перекрывая собой дверь в палаты.

— Обалдели? — рявкнул я. — Самого сыскного воеводу к царю не пускать?

— Царь приказал, батюшка сыскной воевода. Мы люди служивые, не гневайся.

— Митька! — обернулся я к телеге. — Объясни-ка служивым, что бывает с теми, кто опергруппу к царю не пускает.

— Да запросто! — радостно заулыбался Митька и спрыгнул с телеги. Та жалобно скрипнула, покосилась, но устояла. Зато бабуля едва не вылетела из нее на манер пушечного ядра. Так что к стрельцам на полной скорости подбежал уже что-то гавкающий щенок.

— Какой хороший! — умилились стрельцы. — Вот что, Никита Иванович, давайте мы еще немного пошумим, будто вас не пускаем до царя, а потом ты пройдешь. Только щеночка этого славного нам оставь.

— Хотелось бы, но нет. Это наш младший сотрудник, — развел я руками. — Бабуля, ну сколько можно? Расколдуйте вы его!

— А нечего меня с телеги швырять! — подошла ко мне бабуля, держась за поясницу.

— А чего я сразу-то? — воскликнул уже расколдованный Митька. — Это Никита Иванович мне команду дал!

— Это когда я тебе бабулю нашу с телеги швырять команду давал? — удивился я. — Ты мне тут не наговаривай на вышестоящее начальство, а то живо попрошу бабулю тебя обратно в щенка превратить!

— Ну так что, — пожал плечами Митька. — Этих, — он показал на стрельцов, — в бараний рог или изволите всмятку?

— Отставить! — рявкнул я. — Может, мы все-таки пройдем? — спросил я у стрельцов.

— Да проходите, чего уж там.

Что меня больше порадовало в палатах Гороха, так это то, что мы не встретили ни бояр, которым только дай меня побить, ни дьяка думного Груздева, который рад был нас с грязью смешать своим поганым языком. Это радовало, но и настораживало. Даже немного пугало. Все-таки привык я каждый раз сталкиваться к месту и не очень с нашим Филимоном. А если его нигде нет — значит, жди беды там, где ее и вовсе не могло быть.

Никого, кроме стрельцов, так и не встретив, мы добрались до тронного зала, где нас ждал царь Горох. Вообще, царь у нас очень прогрессивный, деятельный, именно благодаря ему когда-то в Лукошкино появилось милицейское отделение. Но его порой заносит. Хорошо хоть не в неведомые дали, но нам и этого хватает.

— Ну что, сыскное воевода? Прибежал? Ик! Ты как на преступнице умудрился жениться, а? Я тебя спрашиваю! Ведь предлагал я тебе боярынь! Предлагал? Не отрицаешь… Правильно делаешь… Ик! А ты! А она! — на этих словах Горох горестно уронил голову на грудь и захрапел.

— Да он же пьян! — воскликнула бабуля.

— Напьешься тут, — тихо прозвучал голос царицы, и Лидия Карловна вышла из-за трона. — Я бы и сама напиться... напилась, но на кого бросал… бросить Лукошкино в такой беде?

— Здравствуйте. Может, вы мне расскажете, что у вас тут произошло? — поздоровался я с царицей.

— Оленку, женушку твою, в моей казне нашли! Ик! — проснулся Горох. — Бесовка она! И воровка. Ик! Деньги украсть пыталась и перстень.

— Все есть так, как говорить мой муж, — подтвердила Лидия Карловна. — Олену найти в казне, она держать в руках перстень и несколько монет.

— Перстень? Хризопразовый, что ли? — была уже у нас с этим перстнем целая заваруха. Первое мое дело в Лукошкино. Если опять из-за этого перстня сыр-бор, это плохо.

— Нет, конечно, вот он, — царь показал хризопразовый перстень у себя на пальце.

— Так, у вас что, в вашей казне много перстней?

— Много. Вот только два из них волшебных. Один всегда со мной, а про агатовый я запамятовал.

— Агатовый перстень?

— Он самый. С Урала привезли.

— И какие у него волшебные свойства есть?

— У агата свойство хорошее — всякий яд из человека выводит.

— Это как? — удивился я.

— Сложно сказать, но правду царь говорит. Агат, что безоар, яды тормозит, в себя впитывает, — сказала бабуля.

— Ладно, разберемся. Я могу увидеть свою жену? — спросил я у царя.

— Найн, — ответила мне неожиданно царица, которой Олена подружкой приходилась.

— Это еще почему?

— Вы есть лицо заинтересованное. Дело будет Горошек вести.

— Вот! Ик. Правильно моя Лидушка говорит. Я сам с этим разберусь, и если виновна твоя бесовка, как есть строго с нее спрошу.

— Никита Иванович, — сказал мне Митька до этого молчавший. — Дозволите ли?

— Что, Митька?

— Да так, пару слов царю сказать.

— Ну говори, — пожал я плечами. Это было моей ошибкой. Знал ведь, что Митька порой мало думает, хоть и изрядно поумнел.

— Царь-батюшка, вы уж простите, но ежели вы еще раз Никиту Ивановича так оскорбите, то я вам трон ваш на уши надену.

Горох проморгался и заметно протрезвел. На его бы месте я бы вообще в штаны наделал. Уж простите за такие подробности. Но не каждый день над царя-батюшки головой трон порхает в руках подберезовского Поддубного.

— Ты обалдел? — воскликнул Горох.

— Знамо дело, — усмехнулась бабуля. — Он всегда у нас был немного не от мира сего. А когда психоанализом своим увлекся, совсем разум последний потерял.

— Бабуля!

— А я чего? — развела руками бабуля. — А Митяй наш прав. Ты, царь-отец, мундир милицейский позоришь! Сам его носил же, а теперь на него плюнул. Как оправдываться будешь?

— Яга! И ты туда же? — воскликнул Горох, схватившись за сердце. — Где я милицию родную обидел, когда? Неужто из-за бесовки вы решили на меня руку поднять? Да только виновна она, и нет в том моей вины, что все улики на лицо.

Нечто странное произошло с Горохом. Когда Лихо одноглазое пыталось испортить мне свадьбу с Оленой, одним из первых ее прикрыл он, царь. Вот так. И хоть он всегда был взбалмошным, но это не мешало ему в принятии правильных решений. Только раз я видел, что он не слышал меня и мою опергруппу. И было это, когда один из шамаханов — детей Карги-Гордынюшки и Кощея, подменил царя. Больше царь так никогда себя не вел. Спорил, конечно, не без этого, но это было нормально. Только в нормальной дискуссии можно до чего-нибудь договориться.

— Вам не кажется, что царь ненастоящий? — прошептал я на ухо Яге.

— Не похоже, — пожала она плечами. — Пьяный он, вот и буянит.

— Нет, настолько неадекватным по отношению к Олене он даже пьяным не был...

— И что? Обвинишь его, что он твою Олену задержал и в своих застенках держит? Так он в своем праве! Нашли ведь ее в казне, с деньгами и перстнем на руках.

— Это мы знаем только от царя. А ему я не верю ни на грош.

— Что предлагаешь, Никитушка?

— Я хочу поговорить с женой. Не могла она просто так вдруг пойти на воровство. Была причина. Мотив! Улики есть, ладно, но вот мотив… Я его не вижу.

Пошептались мы с бабулей, и я взглянул на царя.

— Горох, отдай мне мою жену. Я ее допрошу и все. Она обратно вернется к тебе в тюрьму.

— Хорошее предложение, да нет тебе веры, участковый. Лучше я тебя самого вместе с твоей опергруппой под стражу возьму. Эй, стрельцы!

— Да, царь-батюшка? — стрельцы будто ждали под дверью. Хотя они под дверью и стоят, так что ничего странного в этом не было. Ну, кроме скорости, с которой они вбежали в тронный зал. И ведь раньше, пока тут царил настоящий бедлам, когда Гороху угрожали, даже не почесались.

— А ну-ка отведите сыскного воеводу и его опергруппу в тюрьму!

Стрельцы переглянулись, пожали плечами, но делать нечего, царь все-таки, не абы кто им приказывает.

— Извините, Никита Иванович и бабуля, — поклонились стрельцы нам до земли. Про Митяя, у которого с царскими стрельцами были сложные отношения, они благополучно забыли. — Пойдемте, что ли?

— Пойдемте, ребятушки, — кивнула бабуля. Я промолчал, только кулак показал Митьке, который хотел что-то вякнуть. Тот оскорбленно посмотрел на меня, посмотрел на бабулю и поплелся таки за нами.

Царевы палаты все еще были тихи и пустынны, что было донельзя странным, но благодаря этому обстоятельству добрались мы до тюрьмы быстро.

— Заходите, — сказал один из стрельцов, открывая дверь в камеру. — И извините нас…

— Понимаем, ребятушки, приказ как-никак, — потрепала его по щеке бабуля и первой зашла в камеру. Я улыбнулся стрельцам и пошел за Ягой. Митяй последним просочился. Дверь скрипнула и закрылась. Нас окружила тьма и тишина.

— Что делать будем, участковый? — спросила меня Яга.

— Надо выбираться из камеры и узнать, в какую посадили Олену. Поговорим с ней, а там уже посмотрим, что делать дальше. Не нравится мне вся эта история.

— Олену искать не надо. Сейчас глаза у тебя привыкнут, сам ее увидишь, — улыбнулась мне бабуля.

— Так она здесь? — повернулся я на голос Яги.

— Здесь, любимый, — ответила мне за нее темнота голосом Олены.

— Где ты, Оленушка? — глаза все еще привыкали к темноте, не видел я вокруг ни зги. Потянулся вперед рукой и наткнулся на рожки чьи-то.

— Не понял…

— Аккуратнее, Никита, больно же! Нечего мне в глаз тыкать, если сам в темноте ничего не видишь!

— Бабуля, да включите вы свет! — взмолился я.

— Да как, милок, я тебе его включу? Ни лучинки, ни бумаги какой.

— Митька! Дверь найдешь?

— Зачем ее искать? Я возле нее и стою. Вы с бабулей чересчур большие стали вширь, места вокруг вас мало, рядом встать.

— Митька! — воскликнули мы с Ягой.

— Так чего вам от двери надо? — поняв, что ляпнул лишнее, перевел Митька разговор в другое русло. — Выбить?