Горшок с самшитом

Михаил Сизов
Горшок с самшитом

Был поздний вечер пятницы, у нормальных людей – конец рабочей недели. Автомобильная пробка на выезде из города ползла едва заметно, как лава из жерла затухающего вулкана. Угольки задних фонарей в этом потоке помигивали, готовые тоже вот-вот угаснуть. Старик глядел на транспортный коллапс с высоты 17-го этажа. Он стоял в лоджии и курил электронную сигарету, губы его слегка обжигала никотиновая жижа, которая просачивалась из мундштука вместе с паром. Эту «безвредную» сигарету, похожую на медицинский ингалятор, ему купила дочь довеском к подарку на юбилей. А зять Олег ничего не подарил, лишь подмигнул: «От меня будет сюрприз!»

Вспомнился рыбий взгляд зятя, когда они зашли сюда, в застеклённую лоджию, осмотрев квартиру перед покупкой. Олег кивнул на шоссе за окном:

– Место удобное, тут рядом развязка, транспортное кольцо.

– У меня же нет машины.

– Я в целом про место, жильё здесь престижное, хорошо покупают.

– Ну да, вам же придётся продавать, когда умру.

Вот тогда и мелькнуло у зятя что-то рыбье в глазах. Он открыл рот, не зная, что ответить, потом возмутился:

– Сергей Сергеевич, я не об этом! Если вы передумаете здесь жить, то квартиру будет легче продать и купить в другом районе.

– Да нормально всё, Олежка, лес тут рядом, как я и просил. Спасибо.

Чего уж капризничать… Лес и впрямь хороший, почти дикий – он стоял молчащей стеной в квартале от дома с другой стороны. Убрав «ингалятор» в футлярчик, старик вернулся на кухню, которую освещала лампочка на шнуре. Уже месяц, как переехал, а ни люстр, ни оконных штор. Зачем дому люстры? Это же дом. Когда старик выходил погулять или в магазин, то возвращался не к себе, а в дом. Ничто в этом мире не считал он своим, даже родную дочку, которая давно жила сама по себе – в одном с ним городе, но на другом континенте. И от этого остаток жизни был прозрачней и просторней – как и от голых незанавешенных окон.

В спальне включил лампу на столике, плотно придвинутом к окну. На столике лежала книга – единственная, других книг в квартире не имелось. «Папа, а твоя библиотека?» – спросила дочь, когда он объявил о решении переехать. «Да гори она синим пламенем!» – с некоторым головокружением рубанул тогда Сергей Сергеевич. И почувствовал мстительное удовлетворение. Из-за этой библиотеки, которую собирал всю жизнь, он не стал разменивать трёхкомнатную квартиру после смерти жены. А дочке ой бы как пригодилось отдельное жильё – не засиделась бы в девках. И когда наконец замуж вышла, к Олегу в однушку переехала, тоже ведь продавать надо было, чтобы расширить их жилплощадь. Они и деток-то не заводят из-за этих квадратных метров. А всему виной – книжные полки до потолка, тысячи томов о строительстве и архитектуре, в числе которых и библиографические редкости. Их куда девать? Выкинуть? Решение пришло само. Справив круглый юбилей, Сергей Сергеевич ушёл из института, хотя никто его, заслуженного пенсионера, оттуда не гнал. Часть библиотеки на помойку снёс – справочники со старыми ГОСТами и прочее «дерьмо мамонтов». Книжки с красивыми картинками передал дочери – «для будущего внука». Остальное с помощью Олега перевёз в институт. Завбиблиотекой Зоя Степановна была торжественна: «Это лучшая память о вас, дорогой наш профессор! Ваш экслибрис на страницах навечно…» И ведь правду сказала: иной памяти о нём не останется. Всё сделанное в жизни есть что-то беглое, на раз, как студенческий конспект.

Старик переоделся в пижаму, сел за стол и раскрыл книгу на закладке. Читать в постели, равно как ложиться спать за полночь, он ещё не научился. На странице была схема корня с пояснением:

«Корешок делится на зоны ветвления, всасывания, дифференциации, растяжения и на самом конце имеет зону клеточного деления длиной около 1 миллиметра. Покрывает её чехлик, клетки которого могут раздвигать частички почвы, ослизняя их… Корневая система образует огромную поглощающую поверхность. Например, одно растение озимой ржи имеет общую длину корней (без волосков) более 600 км, а длина волосков – 10 000 км. Интенсивность поглощения воды корневыми волосками называется сосущей силой (S), она равна разнице…»

Потянуло в сон. Подняв голову, взглянул в окно. За плоскими крышами домов молчал лес – чёрная недвижная гребёнка.

Сон в эту ночь приснился дурацкий. Будто помогал покойнику обустраивать его подземное жилище. Тот капризничал, отказываясь от современных материалов. Сергей Сергеевич устлал дно рубероидом и вдруг сам оказался в теле скелета. Лежит в земле – и ему хорошо, что он есть, что ещё не истлела кость. Самоощущение кости и сознание неотсутствия в бытии было желтовато-тёплое, тонкое и резкое, как вкус лимона.

Проснулся. Голова ясная, словно и не спал. Снова включил лампу. Ночь за окном сгустилась, но небо, подсвеченное электричеством, осталось того же цвета – мышиной шёрстки с розоватым отливом. Вгляделся в чёрную полоску леса, и там, за неразличимыми стволами деревьев, пискнул свет автомобильных фар. «В лесу тоже дорога есть», – констатировал неприятное открытие. Оделся, вышел, запер дверь квартиры на два оборота ключа. Лифт впустил в себя со взвизгом раздвигаемых дверей и погружал вниз с ворчливым урчанием. Лифт не жаловался, ведь железки говорить не умеют, но давал понять, что устал. Даже в новых домах лифты надрывно урчат, потому что быстро устают.

На улице было свежо. В многоэтажках там и сям светились окошки полуночников. Окошки были разного цвета – жёлтые, голубые, сиреневые, но глядели с одним и тем же прищуром в 220 вольт. Слепым казался лишь один дом – двухэтажный барак с вычурными пилястрами по фасаду, давно уже расселённый и готовый к слому. Слегка кособокий, с неровными оштукатуренными стенами, он казался живым среди выстроенных по линейке параллелепипедов. Проходя мимо, Сергей Сергеевич поморщился от кислятины, пахнувшей из подъезда, как изо рта с гниющим зубом.

У входа в круглосуточный магазин сидел бомж, от которого также пахло кислым. «Не видел его прежде, – отметил про себя старик. – Наверное, только ночью из барака вылезает». Бомж смотрел насмешливо:

– Да, батя, подыхать никому не хочется. Купи за меня свечку.

Сергей Сергеевич растерялся:

– Я в церковь не хожу.

– Меня охранник в магазин не пускает, бациллой называет. А мне свечка нужна.

– Зачем?

– Книжку почитать, – засмеялся бомж гнилым ртом. – Темно у нас, электричества нет – ни выпить, ни покушать по-человечески. Может, ещё кусочек колбаски возьмёшь?

В магазине Сергей Сергеевич купил свечку, две палки дорогой сырокопчёной колбасы и пачку сигарет.

* * *

Утром старик, покушав яичницы, вышел в лоджию покурить. Был яркий солнечный день. Пробка на шоссе рассосалась – похоже, машины передумали покидать город. Вон они поблёскивают внизу на парковке – разноцветные лакированные ноготки, вцепившиеся в пешеходный тротуар.

Старик удивился своей образной восприимчивости. Почему для него так значимо, каким видится мир с балкона? Ещё недавно сутью жизни были дела на кафедре, научные вопросы, а теперь не менее сущи вид из окна, походы в магазин и на помойку с пакетом мусора. А потом сущестью станут рисунок обоев на стене и проблема с тем, как помочиться в утку. И после смерти… Вспомнился сон, лимонный вкус костного самоощущения.

Надев на всякий случай плащ-дождевик, Сергей Сергеевич отправился на прогулку. Лес начинался сразу за домами. Оттуда вышли девушка с поводком в руке и собака, которая гавкнула на старика без выражения, как на пустое место. Посторонившись, старик ступил на тропу и засеменил по ней, стараясь глядеть прямо перед собой, но боковым зрением всё же омарался человеческой грязнотцой – полиэтиленовыми пакетами под кустами, блестящими бутылками, одноразовыми тарелочками с засохшим кетчупом. К счастью, неряхи по лености своей глубже в лес не забирались, дальше по тропе было чисто. Сбавив шаг, высмотрел впереди приметный тополь, за которым нужно поворачивать направо.

Тополь стоял с растрёпанной кроной, словно обиженный. Остальные же деревья в этом лесу были невыразительны, метамерны. Чем больше лес, тем скучнее растения. Вспомнились два вяза-интеллектуала в скверике перед институтом. Летом они едва слышно шептали листвой, а осенью обнажались письменно. Поначалу казалось, что вязы общаются на языке глухонемых, сплетая ветки-пальцы в немой жестикуляции, но нет, в паутинной ветвистости всё же была статика письма. Безбуквенного, иероглифического, выражающего ломким рисунком целые слова или понятия. Впрочем, в иероглифы это тоже не вмещалось. Дерево в целом есть говорящий знак, понимаемый в бытийном окружении. Чтобы понять его, надо подловить настроение природы – тот мотив, в котором изначально написана песнь древа. Это и особый свет, падаемый с неба, и моросящий дождь или снежок на чёрных ветках, добавляющий в графику пронзительности.

Сидеть на скамеечке между лекций и, попыхивая сигаретой, глядеть на вязы – это стало ритуалом для Сергея Сергеевича, когда в стенах института запретили курение. Студенты никогда не беспокоили его, дымили в сторонке, за исключением одного настырного. Как же его дипломная работа называлась? «Формы растительной природы в современной архитектуре»? Всякие там цветочные башни-лотосы, «белое дерево» Фудзимото. Чушь полная, украшательство без красоты! Если из растительных форм вынуть функциональность, то какая же это красота? Настырного студента Сергей Сергеевич тогда выслушал, согласился взять под своё научное руководство и даже мытарить его не стал, пропади оно пропадом, но не сдержался и всё же вычеркнул первую фразу в дипломной работе: «Архитектура с самого момента своего появления – это искусство воплощения совершенных форм живой природы в постройках различного назначения». Ха-ха-ха! Куб деревянного сруба – это форма какой живой природы? А конусы и пирамиды в ярангах, юртах, чумах? А простейший шалаш? Прямоугольники и треугольники есть в кристаллической неорганике, но никак не в живой природе!

Что ни говори, архитектура – дело инженеров. Рассчитать объёмы и прочность конструкций, проложить коммуникации, подобрать стройматериалы. И слегка украсить, чтобы в природное окружение вписать человеческую неприродность. Красивости, золотое сечение – это только для фасада. А за ним, за древовидными колоннами и весёлыми цветочными капителями, всегда будет чёрный пенал, гроб, идеальный для человеческого обитания.

Свернув направо, Сергей Сергеевич продрался сквозь кусты. Там, в траве, серело толстое тулово поваленного ветром тополя, вывороченные корни которого смотрелись удобным сиденьем. Устроившись в изгибе древесного отростка, старик откинулся на спину.

Тупая боль в пояснице, кажется, отпустила. Вынул из кармана плаща пачку сигарет, закурил… Было тихо. Лишь вдалеке что-то шелестело. Что? Автомобильная дорога, свет с которой видел ночью? Или это кровь в ушах шумит?

– Бросай курить. Дольше проживёшь.

Хмыкнув, старик ответил насмешливо:

– Вашими молитвами, Корней Корнеевич.