Дневник Булгарина. Пушкин

3

Я тороплюсь по лестнице, полы шубы заплетают ноги, словно бегу в воде. Загривок жжет горячий пот, стекающий из-под бобровой шапки. Хватая ртом тепловатый коридорный воздух, долго звоню в дверь. Наконец по ту сторону шаги, дверь распахивается, на пороге сам Рылеев.

— Кон-дра-тий, на-ко-нец-то, — медленно, по-рыбьи, выговариваю я.

— Здравствуй, Фаддей! — друг взъерошен, серьезен. — Как ты?

— Да я с ума схожу! Что происходит? Я извозчика не нашел, все от канонады попрятались, пешком шел. Сначала на Сенатскую, потом сюда.

— Я тебя ждал.

Я делаю шаг вперед.

— Мне сейчас некогда, — перегораживает путь Рылеев.

— Ты же говоришь — ждал?

— Знал, что придешь. Но ко мне тебе нельзя, — Кондратий отстраняет меня чуть-чуть назад. — Погоди.

Сам скрывается в квартире и тут же выныривает с толстым портфелем, словно заранее заготовленным.

— Со мной кончено, а ты должен жить, Фаддей, и сохранить вот это! — с нажимом сказал Рылеев.

Я заглядываю другу в глаза, мне жарко, тошно, ноги слабеют.

— Кондратий, эх… что же сделать?

— Что — я сказал, больше нечего, — Кондратий обнял меня одной рукой, потом оттолкнул другой и быстро закрыл дверь.

У меня брызгают слезы — какие бывают в детстве от внезапной острой боли или обиды. Я закусил руку и сдержал озверелый крик.

Чего на лестнице-то кричать?