Улица отчаяния
- Автор: Йен Бенкс
- Жанр: Современная проза
- Дата выхода: 2004
Читать книгу "Улица отчаяния"
Но я быстро штопал дыры в своем образовании и был уже почти уверен, что для следующей серии песен мне не потребуется ничья помощь. К тому же я особо позаботился, чтобы авторство всего будущего материала осталось вне сферы подписанного соглашения; это соглашение предусматривало выпуск трех альбомов (вместо пяти, как хотела того «Эй-ар-си»), но в нем не было пункта о том, что песни второго и третьего альбома также принадлежат всей группе, а не кому-то конкретно. Это был один из самых разумных моих поступков за всю мою жизнь. А вернее — единственный случай, когда я поступил абсолютно разумно. Не иначе как сдуру.
Меня, конечно же, ободрали, но я воспринимаю это как вполне умеренную плату за приобщение к мелкобуржуазной расчетливости. Без внешнего руководства я получил бы все авторство и гораздо меньший гонорар — чести, как поется в той арии, много, а денег мало. Да что там далеко ходить, некоторые мои знакомые едва сводят концы с концами, хотя их продажи давно перевалили за десять, пятнадцать миллионов экземпляров, вот тебе и всемирная слава. Господи, да им бы полагалось быть мультимиллионерами, даже после уплаты всех налогов, но их деньги буквально испарились, просочились в щели контрактов и соглашений, достались продюсерам и юристам, записывающим компаниям, администраторам и агентам, канули в бездонную яму налоговых сделок.
Тридцать три с третью процента (весьма пристойная доля) реальной, солидной суммы стоят несравненно больше, чем сто процентов радужного мыльного пузыря. Без вкуса к цифре конечного итога в этом бизнесе делать нечего.
И вот, значит, я, человек умудренный и значительный, опьяненный раскрывающимися передо мною перспективами, сидел со своей школьной подругой в баре «Ватерлоо». Полчаса назад, когда я буквально смел Джин с тротуара Эспедер-стрит, она выглядела совсем озябшей, но в теплом, прокуренном баре к зеленоватым щекам быстро вернулся румянец. Короткая стрижка ничуть не убавила блеска и пышности ее роскошных каштановых волос; ее лицо слегка округлилось, линии скул и подбородка стали более мягкими, женственными. Губы Джин утратили детскую припухлость и теперь, на мой сексуально многоопытный взгляд (в мае на вечеринке у Дейва я познакомился с очаровательной девушкой), они выглядели весьма привлекательно; груди, скрытые плиссированным корсажем длинного платья, все так же вызывали у меня легкое головокружение.
— Следи за прилавками, — сказал я. — Группа называется «Застывшее золото», альбом мы думаем назвать «Застывшее золото и жидкий лед», а на первом сингле будет либо песня «Еще один дождливый день», либо «Застывшее золото».
— Похоже, ты в восторге от этого названия, — улыбнулась Джин.
— К-какое т-там в восторге, в тихом ужасе, но они не приняли ни одно из тех, что я п-предлагал. А я подумал, если от этого названия никак не отделаешься, почему бы не обратить его нам на пользу? Сделать так, чтобы оно на нас работало. И тогда я взял первые буквы этих слов, F и G [20], понимаешь? И начал бренчать два аккорда, один за другим, и это звучало вполне клево, хорошо звучало. Теперь на них построено начало песни, понимаешь? Ставишь альбом и сразу это и слышишь, F, G. Это будет наш фирменный знак, понимаешь? Наша тема, лейтмотив, ну, в этом роде. Не так, конечно же, классно, как у Баха с его В, А, С, Н, но все равно классно, верно ведь? Такая штука, она сразу сработает на паблисити, понимаешь? Она даст журналистам о чем писать, о чем говорить по радио, ну и заставит людей запомнить мое имя, и это тоже.
Мучительная сухость во рту заставила меня прервать долгий, почти безостановочный треп и залпом заглотить пинту пива. Я извергал слова с такой пулеметной скоростью, что в нормальной обстановке непременно споткнулся бы если не на первом, то на втором слове, но сейчас, для разнообразия, мое заикание попросту не поспевало за языком, надо думать — от перевозбуждения.
— Классно-то классно, — улыбнулась Джин, — но ты бы с этим поосторожнее. Не слишком выпячивай себя, люди этого не любят.
— Любят, — расхохотался я, — еще как любят! Посмотри, как они обожают рок-звезд, а т-те т-только э-т-тим и занимаются. — И, заметив на ее лице сомнение, добавил: — Да ты не беспокойся, я и не думаю выпячиваться, этим займутся другие, а я буду так, на заднем плане. И я не намерен писать симфонии или что еще в этом роде, заметное. Я всего-то и хочу, что сочинять песни, мотивчики, которые можно насвистеть.
— Насвистеть, — кивнула Джин. — Ясно.
Я принес от бармена еще одну кружку пива, сел и спросил:
— Ну, а вообще… у тебя-то как?
— Нормально, — пожала плечами Джин. — С художественным колледжем как-то не получается, а так…
Я успел уже позабыть, что она хотела изучать искусство, вроде бы — в Глазго.
— О-о… Жалко. А почему?
— Ну, так… разное. Да ты не бери в голову.
— А как твоя мама? — Я смутно припоминал, что ее мать мучилась артритом.
— Да все примерно так же, — сказала Джин, покручивая в стакане недоразлитые мною остатки рома с колой. — Врачи направляли ее на обследование и на физиотерапию, но, в общем-то, ничего они сделать не могут. Зато Алекс нашел себе работу в Инверкипе. — А вот Алекса я помнил, это был один из тех братьев, страстно мечтавших обломать мне руки. — Ну так все-таки, — вскинула глаза Джин, — когда ты отчаливаешь в Лондон?
— Н-ну-у… я и сам еще точно не знаю. Я уже подал заявление, увольняюсь с понедельника. А уезжаем мы, может, недели через две, может, чуть позже. Во всяком случае, к концу октября альбом должен быть готов, хоть кровь из носу. У записывающей компании есть квартира в двух шагах от студии, вот там они нас и поселят, бесплатно. Это рядом с Оксфорд-ст-т-трит, слыхала такую? На которой все эти магазины.
— Да, — кивнула Джин, и мне на мгновение показалось, что что-то в моем вопросе ее мрачно позабавило. — Слыхала, кто ж такого не слыхал.
Я смотрел на нее и вспоминал наши свидания и как я ее обнимал, как хорошо было с ней целоваться, если, конечно, я не расшибал ей губу, а то ведь еще бывало, что я совсем промахивался и вместо губ целовал ее в нос… И еще я вспомнил тот раз, в комнате, чуть освещенной голубым экраном онемевшего телевизора, ее кожу под своей рукой, прикосновение ее губ и жаркий, головокружительный запах.
И я ни на секунду не забывал, что обещал этой девушке забрать ее отсюда, и пусть она была тогда совершенно уверена, что этого никогда не будет, что я строю воздушные замки, я-то ей вроде как поклялся, дал ей нечто вроде обета, так ведь?
Мне дико хотелось здесь же, сейчас же ее обнять, схватить ее за плечи, посмотреть ей в глаза и сказать: «Поехали со мной, поехали в Лондон, и ты сама увидишь, как я становлюсь знаменитым. Будь моей подружкой или просто другом, только не оставайся здесь, поехали!» Тогда я настолько кипел энтузиазмом, жизнь в целом и мое собственное будущее в частности представлялись мне настолько прекрасными, что все, абсолютно все казалось возможным тогда. Я мог сделать все, чего ни пожелаю, я мог направлять события, мог повелевать миром. Если я хочу, чтобы Джин поехала со мной, я могу сделать так, что она поедет. Все трудности и проблемы сдадутся и рухнут перед блистательной силой моего твердо предрешенного будущего. Так почему бы нет? Кой хрен я ее не зову?
Я чуть задумался. А и действительно — почему? Мы нравились друг другу, а может, даже любили друг друга, к тому же мы были почти любовниками или почти-почти любовниками. Нас развела исключительно моя ни в какие ворота не лезущая неуклюжесть, но ведь за последнее время я сделал колоссальные успехи. И заикаюсь гораздо меньше, и ног оттаптываю меньше, и стаканов меньше проливаю — ну да, конечно, пару минут назад я расплескал немного из ее стакана, но это сущая ерунда, если сравнить с тем, что бывало раньше, а главное, ведь что я теперь ни сделаю, я не теряю голову от смущения, теперь я ни за что не уехал бы, не повидав ее, не попрощавшись. Так почему бы мне не загладить окончательно тот случай, когда я уехал, не навестив ее в больнице? Почему не сделать так, чтобы мне никогда с ней больше не прощаться? Почему?
Думая так, я ощущал где-то внизу живота напряженную, чуть пугающую, но необыкновенно приятную, почти сексуальную дрожь. Нечто подобное случалось со мной при игре в шахматы, когда я готовил противнику ловушку или вдруг замечал блестящий выигрышный ход, а очередь ходить была не моя, и я изо всех сил себя сдерживал, старался не потеть и не дрожать и самым настоящим образом молился, чтобы он, противник, не заметил нависшую над ним опасность. А еще так бывало на уроках, когда я знал что-то такое, чего не знали остальные, и я набирался храбрости, чтобы поднять руку…
Слова выстраивались в моем мозгу сами собой, как текст песни, я только не знал, нужно ли их говорить, правильно ли это будет?
Так что же все-таки делать? Пока что мне непристойно везло; удачи, которая привела меня к теперешнему моему положению, хватило бы, пожалуй, на полдюжины нормальных жизней, другой такой возможности не представится, можно и не мечтать. Так имею ли я право пытать свою удачу еще дальше, на одного ее пока хватает, а вот хватит ли на двоих? Разумно ли, да и вообще — посильно ли для меня обременять себя дополнительными заботами, брать на себя ответственность за судьбу другого человека?
Ну вот я сейчас заговорю, расскажу ей о своих чувствах, добьюсь, чтобы она поехала со мной, а потом везение мое кончится, и все рухнет. И даже если все рухнет и так и так, вне зависимости от того, будет она рядом со мной или не будет, если моя жизнь в любом случае пойдет наперекосяк, имею ли я право подвергать этому риску и Джин?
И вообще… не будет ли разумнее подождать? Посмотреть, как оно все повернется, ничем себя не обременять, окунуться в омут большого, недружелюбного города со свободными руками, рисковать своей, и только своей, судьбой, а затем, если под ногами появится твердая почва, я всегда могу вернуться и позвать Джин. Избавить ее от суеты, изматывающей работы и нервотрепки, от периода, когда все тревожно и неопределенно, так ведь будет гораздо лучше.
И еще. При всей жестокости подобных рассуждений, чтобы хоть как-то разобраться в своем прошлом, неразрывной частью которого являлась Джин, я должен был уйти от него, взглянуть на него со стороны.
Я отчаянно хотел принять хоть какое-нибудь решение — и не мог.
— Извини, Дэниел, но мне нужно бежать. — Джин допила из стакана последние капли и взглянула на часы. — Мама боится, когда я задерживаюсь, а сейчас уже вон сколько времени. Ты только не обижайся, мне правда пора.
Ну и что я должен был делать, если так и не успел разобраться в своих мыслях?
— Да нет, — стоически сказал я, — какие тут обиды. Надеюсь, я тебя не слишком задержал.
Джин поднялась, я тоже. И снова передо мною встала неразрешимая проблема: чмокнуть ее в щеку? Или обнять? Или пожать ей руку? Или сделать что-нибудь, не входящее в этот перечень? Но Джин только кивнула, окинула меня взглядом, глубоко вздохнула и сказала:
— Ладно, Дэниел, ты только не забывай старых знакомых, когда станешь знаменитостью.
— Да ты что, — рассмеялся я, — да я…
— Пока, Дэниел, — улыбнулась Джин. Улыбнулась одним уголком рта.