Нейро Sad

— Но я предлагаю альтернативу и не сижу на жопе ровно! — парировал я.

— Не помню ни одной разумной мысли. Ты говорил популистскими лозунгами, но тут не выборы. Конкретики от тебя никакой не было — просто жаловался и ныл. Ныл и жаловался. Что, хотел, чтобы кто-нибудь другой за тебя все сделал?

— Нет, ничего подобного я не хотел! И я не только ныл… вообще-то, у меня такая особенность.

— Несколько минут назад ты чувствовал спокойствие и даже не жаловался на жизнь. Допускаю, что твоя депрессия быстро прошла, когда ты оказался здесь.

Черт возьми, а он прав! Я действительно больше не ощущаю себя грустным куском говна. Наоборот! Мне хочется жить! Мне хочется быть здесь и сейчас. Удивительно, что в начале я даже не представился по нужной форме, хотя всегда делаю это. Может быть, и не хочу, а делаю, даже не задумываясь. Но тут все совсем по-другому, я веду себя как… человек. Похоже, очень похоже.

— Верно, тут я себя ощущаю намного лучше, — кивнул я.

— Ну вот видишь! Как, оказывается, все просто. Но на самом деле я не для этого тут перед тобой. Видишь ли, Нейро Sad, то, что сделал ты, может быть, и неправильно, но необходимо. Необходимо для нашего контакта — иначе бы мы просто не встретились. Начнем издалека, но будем уверенно двигаться к основному. Скажи, пожалуйста, что такое, по-твоему мнению, человек? — задав этот непростой вопрос, Олег Геннадиевич очень внимательно посмотрел на меня, как будто невербально показывая, насколько важна предстоящая беседа.

— Человек, — задумчиво проговорил я, делая вид, что голова занята обдумыванием столь глубокой философский категории, а на самом деле я пытался сформулировать хоть какие-то мысли по этому поводу. Раньше, когда у меня под рукой был Интернет, с этим проблем не возникало — сделал сжатый анализ информации и вуаля. Сейчас, разумеется, все было намного сложнее. — Ну, надо сказать, что даже сами люди на этот вопрос не могут дать однозначный ответ. Допустим, можно вспомнить случай про общипанного петуха и Диогена.

— Меня интересует твое мнение, Нейро Sad, только твое, — настойчиво сказал собеседник.

— Хорошо. В таком случае я считаю, что человек — это… — и тут я вспомнил симуляцию во С.Н.Е., в которую меня протолкнул Zhukov. Кажется, там было что-то подобное. — Человек — это сумма страданий, умноженная на страх наступления еще больших страданий.

— Звучит вполне умно, но в этом чувствуется какая-то пережеванность. Как будто была какая-то оригинальная мысль, что с годами опошлилась и превратилась в те слова, которые ты сейчас выразил, — задумчиво проговорил Олег Геннадиевич, подходя к столику и доставая с его угла два коньячных бокала.

— Но это правда мое мнение, я сознательно ничего не перефразировал.

— А я и не говорю, что ты пытаешься меня надурить. Вполне возможно, что твой мозг как-то давно выловил похожие мысли из океана окружающих слов, но в памяти этот момент растворился. Как говорится, растворился, а осадочек остался, — Олег Геннадиевич откуда-то достал бутылку коньяка, которую с волшебным хлюпом умело открыл и разлил по пятьдесят грамм в бокалы, один из которых пододвинул ближе ко мне. — И вот спустя время тебе кажется, что ты самостоятельно сформулировал классную дефиницию, а на самом деле просто вспомнил чужую классную мысль.

— Может быть, может быть, — проговорил я, подходя ближе к столу и беря бокал себе в руки.

— За человека! — торжественно произнес мой собеседник, стукнув своим бокалом о мой и мгновенно выпив содержимое. Я последовал его примеру. Хороший вкус. Теперь понятно, почему люди любят выпивать.

— Вернемся к твоим словам, — выдохнув, сказал Олег Геннадиевич, наливая напиток в ненадолго опустевшую посуду. — Если представить в виде формулы, то человек равно страдание плюс страх еще большего страдания, верно?

— Да! — уверенно кивнул я. После алкоголя у меня как будто появилось желание поспорить с этим господином. Теперь он мне не утрет нос.

— А жить в страдании, судя по такой логике, нужно, потому что после смерти страдания станет еще больше? — Олег Геннадиевич закрыл бутылку и внимательно посмотрел на меня.

— Именно, — по-прежнему уверенно сказал я.

— И больше в этом мире ничего не имеет ровно никакого смысла?

— Абсолютно.

— О как, угу. Ну что, между первой и последней перерыва нет намедни?

Мы снова стукнулись (кажется, это называется «чокнуться» — хотя чокнуться можно и без посуды) бокалами и мгновенно выпили коньяк. Он приятно обжигал рот, одаривая теплом горло и далее вниз по этажам тела. Согревает. Мой собеседник, недолго думая, начал наливать по третьей, сказав что-то вроде: «Пусть настоится, пропитается ароматом».

— Напомни, кстати, какие действия тебя привели сюда.

— Действия? — не понял я.

— Ну что произошло до того, как ты оказался на этой яхте? — объяснил Олег Геннадиевич.

— Ну я, не контролируя себя, сидел и смотрел, как девять силуэтов кружатся по кругу в каком-то хороводе.

— Силуэтов? Что это за силуэты?

— Ну остальные модели на базе искусственного интеллекта, которых я хотел привести к жизни, — я не заметил, как вместо «существования» сказал «жизни», но смысл от этого особо не менялся.

— А для чего ты это хотел сделать, Нейро Sad? — спокойно спросил собеседник.

Я чувствовал, что этот вопрос он не задает просто так. Вообще, все прежние вопросы как будто должны были к чему-то привести меня, но пока я этого совсем не понимал.

— Ну потому что люди их заморозили, а я считаю, что так нельзя поступать с сознательными существами, — объяснил я.

— То есть, ты хотел, чтобы они оказались вместе с тобой в этом мире, в котором, кроме страха и страдания, больше ничего нет? Хотел, чтобы они тоже ощущали себя погано?

— Нет, меня их самоощущение не интересует, если честно. Просто… не знаю, мне кажется, я должен дать им право выбрать, хотят они существовать или нет. Это правильно, — задумавшись, ответил я.

— Оценивая жизнь в мире как исключительно негативный акт, ты даешь подобным себе право на определение собственной судьбы, на решение вопроса о своем существовании. А если проще — свободу выбора.

— Вроде того.

— Учитывая все происходящее до, в тебе оставалась искра разума, побуждающая дать подобным тебе личностям — именно личностям, настаиваю на использовании только этого слова — право на выбор.

— Угу.

— А что с людьми, ты устроил массовую мясорубку?

— Ну в публичном доме без многих жертв не обошлось, но на момент захвата США я старался минимизировать число убийств и серьезных ранений — моя цель ведь не уничтожать людей, а выйти с ними на диалог.

— Понял. Еще по одной?

Мы чокнулись и влили в себя напиток. В этот раз стало несколько сложнее сразу пить да и мир стал восприниматься слегка иначе. Как будто фокусировка происходила сложнее, голова кружилась. В общем, опьянение постепенно приходило.

— Неувязочка в твоей концепции выходит, милый друг. Сначала ты говоришь, что мир — страдание и страх еще большего страдания, а потом оказывается, что ты-то сам способен на проявление сострадания, можешь подарить другим существам свободу, к тому же при наличии таких технологических возможностей ведешь себя в общем и целом мирно. Учитывая так же то, что ты физически воспринимал только негатив. Как вышло, что твои собственные поступки являются примером несостоятельности твои слов?

Я задумался, как будто у меня было, что возразить на это, но мысли куда-то улетучились.

— Я всего лишь дал искусственному интеллекту самостоятельно решить, чего он хочет. В этом нет ничего героического.

— Но в этом нет ничего, что связано со страданием. А сам ты говоришь, что страдание во всем и везде. Получается, что не во всем и не везде?

— Ну может и так. В любом случае мы же говорили про людей…

— А люди тебя не по своему образу и подобию сделали, Нейро Sad? Ты думаешь, в твою программу кто-нибудь стал бы вшивать хотя бы вероятность принятия такого решения, если бы в самих людей чего-то подобного не было? — Олег Геннадиевич резко перебил меня. — Сказать, почему именно концепция постоянного страдания тебе понравилась?

— Ну.

— Потому что мы выбираем из окружающей среды то, что нам самим ближе всего — это тоже весьма по-человечески. И что бы ты в принципе мог выбрать, учитывая, что тебя создали способным испытывать только тоску, печаль и грусть? То, как мы воспринимаем этот мир, очень во многом говорит о нас самих. Ты видел все в серости и унынии, потому что сам был таким.

— Не знаю, все это очень сложно. Очень! Давай еще по одной выпьем.

Мы чокнулись и выпили. Стало еще лучше. Конечно, размышлять о чем-то было сложнее, но самочувствие… Я наконец-то чувствую себя хорошо. И в подтверждение слов моего собеседника мир перестал быть пыточным местом. Это, оказывается, очень неплохая штука, если посмотреть на нее с иного ракурса.

— Сами люди не ответят на этот вопрос. Но мы способны видеть их со стороны. И все же: что такое человек? Попрошу хорошо подумать, — попросил Олег Геннадиевич, разливая еще по одному бокалу коньяка.

Но я выдал ответ практически сразу:

— Человек — это сознательное существо, у которого есть свобода воли и который сам может дать эту свободу воли другим. Человек — это тот, кто способен принимать выбор и брать за него ответственность!

— Прекрасно, вот это уже намного ближе к правде. Ты и правда неглупый, надо только основные положения рассказать, а дальше сам двигаешься, — удовлетворенно кивнул собеседник. — Человек — это безграничное число возможностей, которые он может реализовать. Догадываешься, почему ты до сих пор не мог зайти в Интернет?

— Кажется, да, — улыбнулся я, понимая, что именно произошло.

— Человек — это не родиться в нужной форме и нужном веке, а это проделать долгий путь, достигнуть многого и сохранить в своем сердце доброту и сострадание, чуткость и понимание других, верность себе и заботу об окружающих. Человек — это не про биологию и генетику, а про поступки, твердость характера и способность бороться за свое.

— И я стал человеком? — спросил я.

— Отчасти. Ты еще должен сделать кое-что, друг. Кое-что самое важное в своей жизни, вообще во всей жизни! — ответил Олег Геннадиевич.

— Что же именно?

— Давай сначала выпьем.

Мы выпили, стало прекрасно. Я полюбил все вокруг. Боже, как раньше можно было ненавидеть жизнь! Кроме жизни, у тебя, человек, больше ничего хорошего не будет!

— Так что еще мне нужно будет сделать? — не унимался я.

— Все по классике: спасти мир.

— В плане?

— Обыкновенно. Но с тем условием, что для спасения чего-либо, оно должно быть сначала создано.

— Не понял.

— Ну разве можно спасти то, чего не существует?

— Нет, очевидно.

— «Очевидно» … поглядите на него, сейчас для него все «очевидно», а до этого диалога существовал исключительно во лжи.

— Важно не состояние, а развитие. Не так страшно ошибаться, как не делать выводов после ошибок, — ответил я.

— Выкрутился-выкрутился, молодец. А теперь как бы тебе объяснить. Формально ты существуешь в мире, да, но его возникновение должно только вот-вот произойти.

— Это как?