Безликий

– Чего тебе? – Спросил Толя.

– Толя… – замялся Саня, – я тут хотел попросить тебя… совсем немного, чтобы опохмелиться, понимаешь?

– Чего он просит? – Спросил Иван у Толи.

– Денег он просит, вот чего. – Ответил он.

– Да как он смеет! Ведь это совсем низко; более того, это подло. – Продолжил Иван. – Насколько я понял, фотоаппарат стоит денег. Вы копили на него несколько месяцев, работая сверхурочно. Этот тип разбил подарок и у него хватает наглости просить еще у вас денег. Почему у него нет чувства гордости?!

– Ему уже все равно. – Безразлично ответил Толя, по-инерции извлекая купюру из кошелька и передавая ее Сане, который со словами благодарности поспешил сгинуть прочь. – И гордыня один из самых тяжких грехов…

5

Впрочем, Толя быстро вернулся в свое нормальное расположение духа, если можно применить к описанию внутреннего состояния эпитет «нормальное»; «нормальное» – означает такое, что не привлекает внимание, что остается с человеком в тихом спокойствии, но и в состоянии легкой возбужденности – в состоянии парящего остатка того, что ранее выходило за рамки размытого понятия «нормы». Так, и Толя остановив машину около девятиэтажного дома, чувствовал и досаду за сломанный подарок, но в еще большей степени – скрытое довольство: последнее было тем, что появилось в душе по той причине, что он смог простить и дать денег Сане после того, как тот разбил фотоаппарат, на который он несколько месяцев копил скрупулезно деньги. И способность простить крушителя подарка освободила Толю от какого-либо сожаления и сетования на произошедшие события.

Иван все-таки был поражен в высшей мере: он не мог понять, как Толя в сложившейся ситуации может сохранять относительное спокойствие, и чуждое его понимаю смирение. Он думал, что Толя не то, что обязан – у него просто нет иного выхода, кроме как отстаивать свои нарушенные права и всеми силами стараться восстановить справедливость. Для Ивана все произошедшее было сравнимо с театром абсурда, в котором герои постоянно поступают так, как они поступать не должны, но поступают так, как не должны исключительно во имя самого абсурда. У него – на несколько коротких мгновений – появилось ощущение, что все происходящее вокруг – это розыгрыш, неправда или дурачество какой-то группы людей, желающей поставить на нем социальный эксперимент. То ощущения было странным, и Иван сразу же пожелал от него избавиться, тряхнув несколько раз головой и невольно чертыхнувшись.

– Это мой дом. – Сказал Толя. – Один из множества пчельных ульев, как ты недавно заметил.

Они вышли из машины и направились к подъезду. Заметно похолодало; дождь по-прежнему моросил. В подъезде пахло мочой и сыростью, на лестничных клетках горел тусклый желтый свет, освещая совсем малую часть внутреннего организма девятиэтажного дома.

– Сейчас придем, – запыхавшись, начал Толя, поднимаясь на третий этаж, – не обращай внимания на обстановку: мы живем бедновато, понимаешь… ну да я тебе немного рассказал уже… в общем, можно без критики?

Иван неуверенно кивнул, не поняв до конца, чего от него желает добиться Толя; но подумать о смысле слов того у него не хватило времени. Он уже зашел в узкий коридор, и ему в нос ударил приятный запах еды; где-то в глубине квартиры шумел напор воды, который создавал бытовую симфонию со звуками работающих газовых конфорок и бесполезно играющего телевизора. Толя разулся, снял куртку и жестами начал подгонять Ивана, чтобы тот тоже поспешил раздеться. Толя заметно волновался, но не до такой степени, чтобы придать его замешательству сколько-нибудь пристальное значение; он позвал свою жену, Надежду, и когда в коридор вышла средних лет женщина с аккуратно убранными в хвостик волосами, одетая в старый красный фартук, на котором можно было заметить несколько свежих следов чего-то жирного, он познакомил ее с Иваном и добавил, что этот человек поживет немного в квартире. Надежда безразлично пожала плечами, тем самым показав свое согласие, и добавила, чтобы они мыли руки и проходили за стол ужинать. Иван жадно осматривал квартиру; он словно старался не упустить не одной детали интерьера, не оставить без внимания ни едино интересующей его вещи; когда он вошел в ванну по настоянию Толи, то Иван ахнул, не в силах более себя сдерживать.

– Я понимаю, – начал оправдываться Толя, – что обстановка не из лучших, но все-таки мы живем неплохо – скромно и с некоторым вкусом.

– Отнюдь! – Вскрикнул Иван. – Вы живете прекрасно. Никогда я еще не видел таких квартир, такой красоты и подобной роскоши. В селении А. с вашей квартирой сравниться только дом главного судьи.

– Неужели? – Поинтересовался с недоверием Толя. – У нас в городе Р. такая квартира – стандартное жилье для семьи. Единственное, нам повезло с тем, что квартира имеет три комнаты, а не две, как по общим правилам принято иметь людям нашего достатка и положения.

Толя вкратце рассказал, как они получили эту квартиру, и, подводя итог, добавил:

– Короче говоря, дело случая. Если бы не везение, то ютились бы мы в задрипанной двушке, и даже тебя не было бы места разместить. А в трешке, – Толя не скрывал своей некоторой гордости, – всегда есть место гостю. Спасибо за все Анне Дмитриевной, – он посмотрел на неровный потолок, – пусть земля ей будет пухом.

– Благодарю. – Лаконично ответил Иван.

В следующее мгновение они прошли на кухню, размер которой был таким, что умещал не более трех человек: Иван, Толя и Надежда находились близко друг к другу (кухни квартир многоэтажных домов всегда предполагают некоторую интимную близость), от чего вначале появилась вполне ожидаемая неловкость, но постепенно и она рассеялась, ведь все трое были увлечены разговором и вкусным ужином.

Некоторое время Иван не принимал участие в разговоре супругов, но с аппетитом кушая ужин, который состоял из макарон с котлетами, слышал, как они говорили о вещах бытовых и его никаким образом не касающихся, то есть о тех вещах, которые были понятны только двоим и никому больше. Так, Надежда спрашивала Толю: «Петрович все также?», на что получала ответ, который ее вполне устраивал, но только по той причине, что она была причастна к первоначальному контексту и понимала сущность того, что вмещает под собой «Петрович», как человек и личность, которую они знают. «Без изменений. Все висит под окнами» – отвечал Толя. Петрович был другом их семейства, который хочет найти себе новую работу, но все никак не может; его старая работа была связана с некоторой опасностью: Петровичу каждый день приходилось парить на уровне многоэтажных домов, чтобы устанавливать кондиционерное оборудование в офисы. Под пятьдесят лет такая работенка его, конечно, не прельщает, но делать нечего: работы другой нет, поэтому приходиться парить в воздухе и устанавливать кондиционеры. Поиском работы для Петровича уже как месяц занимается Толя (который и сам себе найти работу не может, чтобы она его устраивала), но занимается поиском он усердно и старательно, от чего тема про Петровича и его работу стала бытовой для Толи и Надежды. Потом супруги немного поговорили о своей дочери, Свете, и по тону было вполне понятно, что ни отец, ни мать недовольны ее поведением и образом жизни.

– Где Света? – Спрашивал Толя.

– Как ты думаешь?

– Понимаю. У него… надеюсь, что она образумиться.

– И не мечтай: она упряма как баран. Ее толстокожесть ничем не пробить: если решила, то ничего не изменишь. – Сказала Света.

– Такой возраст…

– Вскоре он пройдет…

– Как уберечь Свету от всего этого ужасного? Страшно за нее бывает. – Тихо пролепетал отец.

– Лучше бы с самого начала того типа спровадил с лестницы и ничего бы этого не было.

– Откуда я знал, что так выйдет?! – Толя немного раздражился, но было заметно, что подобная раздраженность была умело наигранна (для жены) и привычна для него, ведь подобные разговоры с недавнего времени стали постоянными и вошли в привычный обиход.

– Ладно, ладно, – снисходительно сказала Надежда, – никто из нас не пророк, но со Светой стоит поговорить. – Она вскинула руки в негодовании. – Не смотри так на меня: да, да, нужно еще раз с ней поговорить. Не качеством, так количеством до нее, быть может, мы когда-нибудь достучимся. – Надежда нервно коснулась волос. – Дурит она, ой как дурит. Сама понимает это, а все равно признаться не хочет в собственной дурости. В кого же она такая гордая? И при своей гордости еще и любить умеет.

Немного помолчали; Иван с аппетитом кушал; между Толей и Светой повисла напряженность, каждый прокручивал в голове, что еще можно добавить к предыдущему разговору. Первым спохватился Толя:

– Представляешь, Саня – пьяница, ты его знаешь, – разбил фотоаппарат, который я на день рождение Светы купил.

– Как так?! – Вскрикнула Надежда, от отчаяния обхватив голову руками. – Ты же ведь кучу денег отдал.

– Ничего не поделаешь, так, вот, вышло…

Толя вкратце, но, не упуская главного, рассказал о произошедших событиях с Саней; единственное, он умолчал о том, что дал ему потом денег.

– Жаль, конечно, но что еще в такой ситуации сделаешь?

– Вот, и я о том же… Толя тяжело вздохнул и раскашлялся.

Иван вскоре закончил ужинать: в селении А. он привык питаться размеренно и небольшими порциями, поэтому, даже, чувствуя сильнейший голод, многолетняя привычка не уступила: он с трудом доел тарелку макарон и две котлеты. На Ивана удивленно посмотрела Надежда; в ее взгляде чувствовался легкий укор или, лучше сказать, непонимание, но сама суть ее взгляда была неизменна: два голубых и выразительных глаза источали тепло и доброту.

– Иван, – начала Надежда, – неужели мой ужин тебе невкусен? Мне сейчас Толя сказал, что ты с самого утра ничего, не евши, а на деле, так вполне сытый человек.

– Нет, нет. Ужин вкусен: правда, макароны мне показались пересоленными, но это пустяки. – Иван пожал плечами. – Я привык в селении А. кушать понемногу и небольшими порциями: так с самого детства учили. Даже чувствуя сильный голод, никак не могу скушать много.

– О… – протянул Толя, – селение А. – это чудное место. Мне иногда не вериться, что существует такое на нашей земле: и денег там нет, и все справедливо, и каждый трудоустроен, и достаток зависит от твоей полезности обществу… сказка, а не место. – Подытожил Толя не без нотки иронии. – И теперь, вот, узнаю, что питаются там дозировано и в меру. Мечта, а не место обитания.

Надежда в недоумении посмотрела на Толю, и он, увидев ее взгляд, сделал характерный жест рукой, говорящий о том, что при случае постарается все ей объяснить; она незаметно кивнула и с еще большим вниманием посмотрела на Ивана; тот, смутившись под ее пристальным взглядам, сказал:

– Вы очень славно живете. Я бы сказал, что шикарно; совсем недавно, когда я проснулся утром и понял, что я сомневающийся, и пошел докладывать на самого себя к судье домой, то я видел примерно такую же обстановку. А судья у нас считается самым полезным членом общества. Ваш мир становится интересен для меня.

– Шикарно? – Недовольно брызнула Надежда. – Это ты называешь шикарно?! – Она обвела крохотную кухню взглядом. – Видимо, в вашем селении А. многого не знают и не понимают.