Безликий

– О чем я говорю? – После продолжительной паузы переспросил Жан. – Я говорю о том, что я не могу быть собой; понимаешь, я – это и есть маска, которую выковали на моем лице культура, воспитание, общество, мой жизненный опыт. Но где же тогда я? Как мне понять, где я, а где: культура с их авторами и живописцами, где воспитание, заложенное моим отцом и матерью, где то, что я перенял от других людей. То есть, где я чистом виде?

Жан пододвинулся ближе к Свете и мальчишески уткнулся лицом ей в плечо. Он глубоко вдохнул ее запах и почувствовал спокойствие. Света погладила его по голове и не могла поверить, что это происходит на самом деле: подобные откровения были редким исключением для Жана, но все было по-настоящему, и она старалась зацепиться за время, сохранить в памяти каждое мгновение, которое ускользало, которое растворялось и превращалось в обрывки будущих воспоминаний. Света подумала о том, что, быть может, через несколько лет, она будет сидеть в каком-нибудь кафе или будет ехать на работу и неожиданно вспомнит то, что происходило между ней и Жаном ночью в этом захолустном и шумном баре и вспомнит она это со сладкой печалью и радостью. Света ничего ему не ответила; она отдавалась собственным ощущениям и той редкой атмосфере гармонии, которая странным образом нашла выражение при столь странных и незапланированных обстоятельствах. К ним подошел официант, молодая и высокая девушка, по лицу которой можно было угадать, что она уже порядком выпила и теперь настроена на то, чтобы «вытрясти» из клиентов как можно больше чаевых. Именно она и нарушила покой двоих, о чем ей сразу же сообщил недовольный взгляд Светы; официант под напором двух внимательных глаз ретировалась. Жан посмотрел на Свету; он в этот момент был похож на потерянного и ничего не понимающего младенца, который всеми силами пытается разобраться в том, что происходит вокруг него, и что происходит в его душе. Было понятно, что Жан взял лирическую ноту; ему хотелось говорить.

– Знаешь, – он приблизился к Свете, – с какого-то момента, – я этот момент не могу вспомнить отчетливо, – я ощутил, что моя жизнь просачивается сквозь пальцы: она лишает меня права чувствовать. Я бы хотел поймать ее, остановить – насколько это возможно – ее неумолимое течение. Но жизнь утекает, она утекает, как родниковая вода… свежая, сладкая, холодная и обжигающая.

Света внимательно слушала его; ей ничего больше не оставалось, опыт позволял ей обходиться без советов и скромных вопросов. Впрочем, Свете не мешало комментировать слова Жана в своей голове. Мысленно – без тени издевательства или насмешки – она подумала: «Попробуй постоять в длинной очереди к врачу или проехать от одного края города до другого в переполненном общественном транспорте, в общем, постарайся поставить себя в ужасное положение, и жизнь будет тянуться для тебя бесконечно. Ты ощутишь ее во всей полноте, но разве ты когда-нибудь испытывал подобное?».

– Иногда, – продолжил он, – у меня получается осознать жизнь, как момент настоящего, как мгновение, которое случается здесь и сейчас. Это редкость; он, этот момент, происходит тогда, когда я остаюсь один, когда я нахожусь в темной комнате и могу почувствовать, как время становится густым, как оно обволакивает меня всего с ног до головы; в эти моменты я чувствую, что живу. Я будто нахожусь выше природы собственной жизни; этой жизни, с которой приходится смиряться и принимать ее такой, какая она есть.

– Жан, – тихо сказала Света, – а сейчас… что происходит для тебя сейчас?

– Сейчас? – Переспросил он. – В данный момент я теряю жизнь.

Света отстранилась от Жана; она со злобой посмотрела на него; в эту секунду каждый из них заметил, как громко играет музыка, и как назойливо сливается в общий шум людские голоса.

– Продолжай терять свою жизнь дальше. Но без меня. – Процедила она.

– Ты не понимаешь… разве ты не понимаешь? Я уже давно потерял вкус к жизни. Когда-то я верил в любовь, когда-то я искал ее и желал отдавать себя своей любви. Потеряв способность любить, я утратил вкус к жизни.

– Как ты можешь такое говорить мне?!

– Я тебе всегда это говорил…

– Ты снова жесток со мной.

Света поднялась с места и прежде чем уйти прочь из бара и залиться слезами на прохладной и ночной улице, освещаемой тускло-желтым светом фонарных столбов, она сказала Жану, что, не смотря ни на что, все-таки она его любит.

7

Глубокой ночью Света вернулась домой. Она замерзла, но ей это не мешало продолжать изводить себя. На пути до квартиры, который составлял без малого около тридцати минут ходьбы, она выкурила несколько сигарет и успела несколько раз поменять свое «раз и навсегда решенное» мнение по поводу Жана и несколько раз мужественно решиться и с отвращением отказаться от поступка значительного и подводящего все прошлое под общий знаменатель. Света неторопливо разделась и, как можно тише, прошмыгнула в свою комнату; она не хотела беспокоить своих родителей, да и очередной нудный и бесполезный разговор «о насущном» был ей не по душе.

На следующее утро Света проснулась с тяжелым чувством безысходности; разочарование в очередной раз закралось в ее душу, но она смирилась с тем, что за тусклым лучом надежды следовала кромешная тьма – неопределенность и страдание.

Привычки в городе Р., как и во многих других городах, условно подразделялись на два вида: первый вид составлял тот уклад жизни, которым живут люди, и эти привычки не представляли большой ценности, поскольку они образовывали то, что можно увидеть и чему можно созерцать; второй вид привычек были тем, что скрыто в чертогах человеческой души, что невозможно заметить и о чем говорить вслух не принято. Света испытывала страдание, и это в какой-то момент стало ее привычкой. Разные люди, разные характеры, разные сердца… кто-то может сражаться с невзгодами и трудностями жизни, и, случается, что жизнь (как заядлый игрок) входит в кураж, чтобы узнать: «Насколько человека хватит, и сколько он еще в силах протерпеть» и с улыбкой насылает на человека беды; а кому-то не выпадает в жизнь больших трагедий и неудач, но такому человеку (например, Свете) достаточно было одного разочарования, одной неудачи, одной неразделенной любви, чтобы почувствовать страдание и находить в нем горе и утешение. Света никогда ни с кем не делилась своими переживаниями, гордо оберегая свое страдание от других людей. Наверное, ее родители порой замечали, что их дочь бывает временами слишком задумчива и молчалива; они догадывались о причинах, но никто их них никогда не находил тех нужных слов, чтобы растопить неприступность и замкнутость Светы, а если и находили слова, то они всегда оставляли налет бесчувственного морализма и нравоучений.

Света умылась, привела себя наспех в порядок и прошла на кухню; она увидела, как ее мама говорила с незнакомым молодым человеком, показавшийся ей очень большим, крепким и совершенно не вписывающимся в миниатюрное кухонное пространство.

– Доброе утро, Света. – Сказала Надежда. – Познакомься, это Иван.

Иван улыбнулся и неуклюже кивнул головой; Света смутилась, и ее взгляд требовал от матери объяснений.

– Иван поживет у нас немного… – начала Надежда, – он друг отца.

– Ну, хорошо. – Безразлично ответила дочь и протиснулась между Иваном и мамой к окну.

Минута прошла в молчании; Надежда возилась с чем-то у плиты, Иван, от смущения покраснев, разглядывал свои ногти и пол; Света задумчиво смотрела в окно.

– Совсем забыла! – Вскрикнула Надежда. – Мне нужно через полчаса быть на работе. Как я забыла! Какая безалаберность! Я оставляю вас: познакомьтесь, поговорите; еда в холодильнике. Света, накорми гостя, я ничего не успеваю.

Света издала звук, похожий на пшик, Иван зачем-то встал, Надежда вышла из кухни. Но через несколько мгновений вернулась и сказала своей дочери, чтобы та подошла к ней.

В коридоре произошел странный и сбивчивый разговор.

– Света, – начала ее мать, на ходу собирая вещи и одеваясь, – этот молодой человек очень необычный. Иван словно не с нашей планеты, причем он утверждает, что всю жизнь прожил в каком-то, бог знает каком, селении А. и никогда не бывал за его пределами. Не знаю, где здесь правда, а где игра воображения, но его поступки и желания говорят сами за себя. Подай мне, дорогая, куртку. – Ласково попросила она Свету. – Так, вот, – продолжила мать, – все подробности тебе потом отец расскажет или сам Иван тебе все объяснит, не знаю, как у вас получится, но отнесись к нему снисходительно и с пониманием. И еще: у него есть одна мечта в жизни: достичь горизонта, той линии, которая соединяет землю и небо.

– Чего? – Протянула Света и рассмеялась. – Что за бред!

– Это не бред! Может, в какой-то мере и бред, но человек он хороший. Нужно проявлять к людям сострадание и понимание. Поэтому прошу тебя, не говори ему, что такого места, где соединяется земля и небо не существует. Мы с отцом подумали, что пока что не время знать ему правду; все мысли у Ивана только об этом горизонте. Мы волнуемся за него; быть может, он очень ранимый и жестокая правда станет для него настоящим страданием. Ну, все, я ушла. Пока, пока. – Протараторила Надежда, обняла и поцеловала ничего не понявшую Свету, но у дверей на секунду остановилась, и, пригрозив пальцем, тихо процедила, что от нее пахнет сигаретами и вечером она с ней об этом еще поговорит.

Света немного постояла в одиночестве в коридоре, стараясь осознать только что услышанное от матери, но так ничего и не решив, прошла на кухню. Ей было забавно услышать от матери угрозу воспитательной беседы на счет курения, и она подумала о том, что воспитатели из ее родителей все-таки посредственные. Иван вновь зачем-то встал, как солдат, потом сконфузился под удивленным взглядом Светы и сел на место.

– Наверное, вы так смеялись, потому что вам что-то сказала про меня Надежда? – Спросил Иван.

Света ничего не ответила и подошла к окну, словно о чем-то размышляя. На небе повисли сырые тучи, их крохотные отражения рябили в маслянистых лужах; тонкие и костлявые деревья гнул сильный ветер. «Прекрасная погода, – подумала Света, – безысходная».

– Иван, ты когда-нибудь замечал, что твоя жизнь ускользает от тебя? Будто она просачивается у тебя сквозь пальцы, и ты не можешь жить эту жизнь, ты ее только теряешь и оглядываешься в прошлое?

Света говорила, не поворачиваясь к нему; она впервые в жизни обратила внимание на то, как плавно и спокойно облака передвигаются по небосводу. Ей показалось это забавным; она даже улыбнулась новому открытию.

– Я не знаю. – Медленно произнес Иван. – Зачем думать об этом? Ведь это бесполезные и бессмысленные мысли.

– Правда? – Безразлично спросила она.

– Да, правда. Для чего думать о том, что жизнь ускользает? Она есть и в этом правда, и правда в том, чтобы ее прожить.

– Прожить… – Протянула Света. – Или день за днем терять жизнь? – Тихо спросила она саму себя, но потом обратилась к Ивану. – Говоришь, что такие мысли бесполезны?

– Да.

Света резко повернулась и внимательно посмотрела на него. Она увидела его красивое, смуглое лицо и несколько секунд, словно изучала его печальные, голубые глаза.