Я – Рассвет

Часы показали без пятнадцати семь, и я поняла, что мне пора. Тяжело, на ватных ногах я встала с дивана и остановилась посреди помрачневшей комнаты. Окна по-прежнему были раскрыты, и всей грудью я вдохнула свежий воздух, слегка нахмурившись, словно не разрешая себе расслабляться.

Я медленно двинулась к белому комоду, расписанному розовыми цветами, и, выдвинув второй ящик, достала оттуда блестящий чёрный пистолет. Он тотчас удобно лёг в моей руке, и я погладила мушку пальцами, желая как можно лучше прочувствовать последние минуты. Подойдя к креслу и аккуратно опустившись на сиденье, я придвинулась к спинке и возложила свои слегка трясущиеся руки на холодные кожаные подлокотники.

В номере по-прежнему было тихо как в гробу, и лишь тиканье часов нарушало это тревожное молчание. Полупрозрачные занавески слегка струились по полу от дуновения лёгкого летнего ветерка. Воздушный поток летел через раскрытые настежь двери балкона и окутывал собой всё свободное пространство, заглядывая в каждую щель, проползая по моим босым ногам и заставляя их вздрагивать. Тело моё вмиг покрылось мурашками, то ли от прохлады, то ли от страха. Я судорожно выдохнула и на минуту откинула голову назад, приготовившись к неминуемому финалу. Во рту пересохло, и я задрожала. Тяжело дыша, закрыла глаза и зажмурилась.

Пальцы сжали пистолет, и холодное дуло упёрлось мне в висок. По телу пробежалась лихорадка, к горлу подступил ком, а губы задрожали, когда по щекам забила мелкая рябь. Указательный палец напрягся, приготовившись нажать на курок. Ледяной металл обжёг пальцы, и я боялась шевелиться. Левая рука вцепилась в подлокотник мёртвой хваткой, горячий пот стекал по лбу, и я вся оцепенела.

Всё вокруг отвлекало и не давало сосредоточиться. Шуршащие занавески, крики за окном и едва уловимый свист ветра сбивали меня с толку. Странные чувства одолевали моё тело, бросая его то в жар, то в холод. Ветряной поток, скользящий мимо ушей, что-то зашептал, и среди стука собственного сердца, я вдруг отчётливо услышала голоса. Сотни голосов, что были мне так хорошо знакомы и одновременно неизвестны вовсе. Кто-то умолял не совершать глупостей, а кто-то — напротив — подначивал скорее спустить курок. Они шептали наперебой, становясь всё громче и непонятнее, вторили друг другу и пытались подступиться ко мне всё ближе. И среди всех них был он — тот, по чьей вине я здесь оказалась. Словно прижимая пистолет невидимой ладонью мне к виску, его голос молвил в самое ухо:

— Я знаю, как тебе будет лучше. Ты ещё всё поймёшь.

Всё вокруг смешалось в кучу. Голоса, воспоминания, давно ушедшие события разрывали мне голову. Что-то глубоко внутри сдавливало грудную клетку и будто пыталось выпрыгнуть от волнения, но, сжавшись, я держала эмоции внутри. Еле дыша, я зажмурилась, а затем резко раскрыла глаза и обессилено выдохнула. Отяжелевшая рука упала на колени, и пистолет полетел вниз, громко ударившись о пол. Я схватилась за голову, закопавшись пальцами в волосы, и на моих глазах проступили слёзы.

— Слабая, — тяжело произнесла я, пытаясь отдышаться. — Даже уйти достойно не могу. Что сказал бы отец, если бы увидел меня такой?

Взгляд мой скользнул на пол. Прямо у моих ног, на идеально чистом паркете валялся заряженный пистолет, дулом направленный куда-то в сторону. Только сейчас я заметила, что пол под ним залило ало-розовым светом вечернего неба, а тени белого полупрозрачного тюля скользили по гладкой поверхности номера. Я резко оглянулась, вцепившись пальцами в подлокотники: позади меня, на распахнутых дверях балкона еле слышно шептались белые игривые занавески, а снаружи…

… снаружи пылало небо.

Я привстала, будто завороженная, небрежно пихнула ногой валяющийся у кресла пистолет, и осторожно подошла к балкону. Где-то вдалеке небо горело алым закатом, заливая бордовой краской весь город, но за огромной серой многоэтажкой, возвышающейся прямо напротив гостиницы, было совсем ничего не видно.

Меня распирало от любопытства. Тут же, позабыв обо всём на свете и боясь потерять из виду алый закат, я бросилась вон из номера. Перепуганные работницы ресепшена сопроводили меня ошеломлённым взглядом, когда я с грохотом пронеслась мимо них по лестнице и выбежала на улицу в чём была в поисках чего-то. Взгляд же мой был устремлён далеко ввысь: среди громадных серых домов, закрывающих собой всё и вся, глазами я искала небо. Не желая терять драгоценные минуты, я тотчас бросилась по переулкам, пытаясь найти выход из города, из этого лабиринта бесконечных зданий, похожих друг на друга. Я знала, вернее, помнила, что на окраине есть огромное поле рядом в железной дорогой. Я видела его, когда ехала сюда на машине. И будто на ощупь, сама не понимая, куда идти, я принялась делать то, чего ещё не делала ни разу в жизни — искать выход.

Когда надежды выбраться из этой кутерьмы одинаковых улиц и дорог почти не осталось, я вдруг свернула в один из переулков, такой же, как остальные переулки этого странного города. Как и все прочие, он был сер и мрачен, захламлён мусором и противно пах, и лишь сквозь небольшую щель меж домов я сумела разглядеть пробивающийся лучик света. Я сделала усилие над собой, и, не замечая запаха и грязи, двинулась сквозь стоящие совсем близко друг к другу дома. Стены давили на меня со всех сторон, обувь увязла в тёмной гадкой жиже, но морщась и кривясь, я продолжала двигаться наружу, царапая себе грудь и руки острыми бетонными углами. Наконец, я вырвалась из этих жадных холодных объятий бездушного города и оказалась в том самом чудесном поле, что видела из машины. Чуть отдышавшись, отряхнула брюки от пыли, с досадой обнаружив на них дырку, а затем медленно подняла голову наверх.

Взору моему предстала картина, удивительнее которой в жизни мне не приходилось наблюдать. Небо полыхало в кровавых тонах, захватывая дух и всё моё внимание. Белые полосы, оставленные самолётами, резали небо на кусочки, а ватные облака ветер с силой гнал вдоль рдяного зарева прочь. Огромное горячее солнце готовилось провалиться за горизонт, чтобы забрать всё это великолепие за собой, но нарочно тянуло время, чтобы хоть кто-нибудь мог насладиться этой восхитительной картиной, не поддающейся описанию.

Дыхание спёрло. Нечто подобное я видела раньше лишь на картинках, в старых географических журналах школьной библиотеки. Но наяву всё представилось мне куда более захватывающе, чем на плоскости печатных изданий. Сейчас мне не хотелось думать ни о чём, а только созерцать и созерцать. Мои волосы и одежду трепал яростный полевой ветер, а в глазах отражался финал дня, передающего своё место ночи. В голове не было ничего, кроме прекрасной разливающейся по всему сознанию сладостной музыки, наполненной звоном хрустальных колокольчиков. Я не могла припомнить ни одного подобного заката в своей жизни. Сколько себя помнила, я видела лишь серое небо, одинаковые виды, а оказавшись дома, даже не пыталась выходить наружу. В детстве отец часто твердил, чтобы я смотрела себе под ноги, а не отвлекалась по сторонам. И даже повзрослев, я и представить себе не могла, что небо способно быть таким необыкновенным.

Я простояла там до самой темноты, наслаждаясь этим неописуемым зрелищем, меняющимся каждую минуту и предстающим передо мной каждый раз по-новому. Я не думала ни о чём, не переживала и не боялась, а лишь наблюдала. А когда закат кончился, утянув свой багряный шлейф за линию горизонта, и небо окончательно стало тёмным, я вернулась обратно в номер, не переставая думать об увиденном. На ватных ногах я протащилась мимо кресла и вдруг вспомнила про пистолет, всё также валявшийся на полу посреди комнаты. В раздумьях, я застыла на месте, не решаясь ни подойти к оружию ближе, ни отклониться от него вовсе. Навязчивая идея, цель с которой я приехала сюда, всё ещё крутилась в моей голове, но закат… Пылающее небо не покидало моих мыслей.

Я знала: конца уже не избежать, и песенка моя спета. Но внезапно мне подумалось: раз уж финал так близок, почему бы мне не посмотреть на то, какой закат будет завтра? В конце концов, пускай это станет моим последним желанием. Тем, что напоследок хоть немного скрасит существование. И с этими мыслями я завалилась на кровать, проспав до следующего дня. Мне снились маки на лугу, весёлый шум прибоя и маленькая пекарня со свежей выпечкой, и так оттуда веяло теплом и любовью, что мне совсем не хотелось просыпаться.

Я встала вечером, когда солнце вновь готовилось катиться к горизонту. Недолго думая, схватила сапоги и пальто и снова выбежала на улицу, на этот раз прекрасно зная, куда следует идти. Я вновь любовалась огненным закатом, таким же неописуемо прекрасным, как и предыдущий, но, что странно, уже совершенно иным. В нём бушевали новые краски, белые облака проходили сквозь свет рябью и сами приобретали нежный розовый оттенок. На сей раз закат не угасал так медленно, будто истекая кровью, как вчера. Теперь небо скорее напоминало яркий летний платок на шее зрелой женщины, что свободно развивался на ветру и звал с собой куда-то вдаль. Будто завороженная я глядела в небо до тех самых пор, пока оно вновь не потемнело и не оделось звёздной россыпью.

Когда же наступила ночь, я опять вернулась в номер и, захваченная любопытством, решила оставить себе ещё один день, чтобы посмотреть ещё на один закат. Так я провела в городе, который должен был стать мне последним пристанищем, ещё целую неделю, день за днём откладывая задуманное ради созерцания величайшего из всех чудес, что когда-либо видела. Каждый вечер пейзажи менялись, а один и тот же небосвод представал предо мной во всё новых и новых одеяниях, не повторившись ни разу. И в один из дней, когда небеса вновь горели ярким пламенем, ко мне вдруг пришло озарение, как тогда, в комнате родителей. Мысли с новой силой хлынули в голову, и я внезапно вспомнила обо всём, что оставила позади, и какую непоправимую ошибку едва не совершила здесь, в этом холодном гостиничном номере.

Я вспомнила отца, насильно ставшего мне примером — того, кто дал мне смысл жить, а потом отнял его, оставив одну. Я вспомнила ящики, набитые яркими рисунками, красками и кистями, как я собственными руками сожгла их все до единого, как только это велел мне сделать папа. Взглянув на небо, я увидела в нём все свои картины, и даже те, что не могла припомнить много лет. Все, до одной, явились мне чёткими и ясными воспоминаниями, и я поняла, как была счастлива, когда писала их. Я вдруг услышала смех, звенящий колокольчик на ручке детского велосипеда, узрела добрые папины глаза сквозь его строгие очки. И вновь кто-то взял меня за плечи, но на сей раз совсем тепло, по-отечески. Тогда мягкий низкий голос зашептал мне свистом ветра прямо в ухо:

— Собирайся.

Как небо вспыхнуло, так оно и погасло. И вот тогда до меня дошло, наконец. В один миг я осознала, что чуть не натворила, и бросилась бежать в гостиницу, чтобы всё исправить.

В спешке, я бросала свои вещи в сумку, вытряхивала пепел из стеклянной вазы для фруктов и выбрасывала бутылки из-под вина. Одним рывком я вытащила из пистолета магазин и отвела затвор, избавив его от патронов, после чего замотала в платок и спрятала на дно сумки. Белые полупрозрачные занавески по-прежнему яростно трепал ветер, и настойчиво тикали настенные часы. На камине статуэтка маленькой кошки, прищурившись, наблюдала за тем, как я суетливо собираю вещи и судорожно приговариваю себе под нос: