Кто же всё же Я такой?

Моего закадычного друга с которым вместе росли, почти родного брата — до такой степени мы с ним были близки — соседа Мишки в тот момент у себя дома не было. По тем временам все мы были уже достаточно самостоятельными людьми. Почему-то в то время подростки ментально взрослели на несколько лет раньше нынешних сверстников. И когда я сумел вновь приехать на родину, то Мишки там не оказалось — у него были какие-то свои достаточно продолжительные и, видимо, важные где-то дела.

Не знаю, нужно ли это рассказывать, но по традиции юга России, первые дни проходили у нас во встречах с роднёй. Либо я ездил к своим ближайшим родственникам, либо они приезжали в гости в родовой дом, который на тот момент унаследовала младшая дочь бабушки — моя тётушка Наташа, которая была мне как старшая сестра, потому что бабушка нас с ней растила одновременно и вместе, как своих детей. Остальные же её дети во время моего малолетства, кроме меня и Натальи, были уже вполне самостоятельны.

В первые дни пребывания после приезда, мы обязательно ходили на могилки наших бабушки, дедушки и других родственников. И отдавали долг памяти, а женщины там прибирались. В этот раз я ещё сходить не успел, так как были будни, вся родня работала, а мы ходили на кладбище обычно в выходные. Поэтому я ждал выходных, чтобы посетить с Натальей и её детьми погост наших предков.

Но я очень хорошо знал, что после первых, практически обязательных, почти «протокольных» встреч, меня будет неудержимо тянуть на речку, на которой я вырос, на рыбалку. И я туда обязательно отправлюсь ещё даже до посещения кладбища.

И точно, и пары дней не прошло, как к нам во двор пришёл дядя Коля — отец Мишки — знатный рыбачок. Руки у него золотые, снасти его всегда были сделаны отлично и очень удобны. Обслужены с любовью и знанием дела: катушки смазаны, крючки наточены. Если бы не вполне традиционный по тем временам грешок, связанный с пристрастием к «пшеничному соку», то цены́ бы такому труженику не было. На все руки мастер.

Вот только этот бич человеческого рода — зависимость наших организмов от разной химоты*, непременно превращалась в полное рабское подчинение этому зловредному пристрастию. Не обошла такая участь и дядю Колю.

*химота — презрительное наименование всяких химических психостимуляторов, в том числе алкоголя.

Но первая наша настоящая любовь, любовь к рыбалке, была такой силы, что могла на короткое время, на день-два, выдернуть человека даже из той глубочайшей пучины. Друзья, вот говорю вам честно — настоящая любовь способна творить чудеса. Помните это всегда! Да и вообще, любовь, любить других как себя, должно стать жизненной потребностью. Это задача каждого в этой жизни. Когда это понимаешь, то живётся легко и радостно, и просто. Ни хитрить, ни обманывать никого не надо, ни придумывать оправдания и не путаться потом в своём вранье с чувством досады и стыда. А бывает, что получать вполне заслуженное, порой болезненное, наказание.

Когда в мире правит любовь — всем тогда живётся просто и душевно. Без обмана, войн, насилия и угнетения.

Вот и дядю Колю настоящая любовь, пусть даже и к рыбалке, взяла по времени настолько, насколько смогла, под свою опеку и вдохнула в него сил на несколько дней, чтобы бороться с той губительной привычкой.

Он зашёл утром совершенно трезвый, обрадовано меня обнял и попросил сходить с ним его напарником на рыбалку. Па́рой — оно всегда как-то сподручней. И вещи, а их приходится брать на ночную рыбалку много, легче таскать с собой. Да и рыбу вываживать вдвоём получается много лучше, когда она весит больше семи-восьми килограмм. Да всё получается попроще, чем делать это одному. И с уловом домой возвращаться.

Я всегда любил составлять ему в этом деле компанию — у нас очень хорошо получалось — мы здорово понимали друг друга и ощущали себя стопроцентными равноправными партнёрами. А Мишка, как я понял, ещё не скоро вернётся от своей длительной деловой отлучки. Лучше, чем дядя Коля, мне партнёра найти было просто невозможно, и я с радостью согласился с ним порыбалить.

Снасти у дяди Коли были уже подготовлены, черви накопаны и мы ближе к вечеру, ближе к шестнадцати часам, договорились тронуть на ночь. Намеревались прийти на мостик по времени так, чтобы успеть развернуть снасти и закинуть их часам к пяти, и застать вечернюю зорьку. Бывало, что как загаснет зорька, то частенько на заходе солнца могли клюнуть знатные коропчуки.

Часть снастей у нас была на сома, и дядя Коля полдня перекапывал огород, чтобы надыбать пару медведок — очень специфичных крупных насекомых, живущий в земле. Этаких жукоподобных «Франкенштейнов», у которых задняя часть туловища как у крупной броненосной гусеницы, а передняя, как у рака. Только вместо клешней у медведок, как у кротов, присутствуют лапы-лопаты, но и они тоже в хитиновом панцире. Очень мерзкое на вид создание. Да ещё и название совсем не в тему, а лишь обманывает, так как то, что эта животи́на может тебя больно укусить или ужалить, верилось моментально. А вот в то, что она мёд ведает — это нужно было иметь совсем больную фантазию.

Но как же их сомы обожают! Просто млеют! Они их захватывают в свою огромную пасть и сосут как сомо́вый деликатес. Гарантированная поклёвка тебе обеспечена, если в качестве наживки на крючке насажено это жучи́ло. Но мелкие сомы, как и люди, видимо, боятся такого «подарка», и на медведку практически всегда клюют только крупные рыбины.

Дядя Коля, чтобы этих медведок найти, полдня пахал как трактор по своему огороду. И теперь мы были в полушаге от большой рыбацкой победы, имея у себя в наличии двух этих созданий, рассованных каждую в свой пустой коробок из под спичек. Они были такими крупными, что даже в отдельные коробки́ помещались с трудом.

Их размеры были столь впечатляющими, а цена на них у рыбаков столь значительной, что, я думаю, на базаре дядя Коля мог бы сразу без всяких проблем продать пару таких грандиозных медведок рубля за четыре — пять. И без всякой рыбалки имел бы денег, чтобы поправить и своё сильно пришибленное здоровье, и заново набульбениться.

Но нет! Любовь выше этого ничтожного раболепия. Дядя Коля настолько твёрдо вознамерился быть достойным представителем рыбацкого племени, что был трезв, как стёклышко, и даже бутылку самарика* не взял с собой из дома на ночную рыбалку!

*самарик — просторечие, уменьшительно-ласкательное от слова «самогон».

К четырём дня мы были готовы и тронули в путь. Добрались, занесли наши вещи на мостик, развернули снасти и насадили наживку на ко́ропа и на сома. К пяти часам вечера снасти уже были заброшены и стояли в ожидании клёва. Мы были настроены самым серьёзным образом.

Стремительно, по-южному, темнело. День до заката был жаркий, на воде стоял полный штиль.

И от полного безветрия с берега до нас по вечеру устремились здоровенные «калиброванные» комары. Обычно они не залетают так далеко от берега, так как их мерзопакостная конструкция не была приспособлена бороться с ветром, особенно на воде. Они просто не в состоянии при ветре, который, как правило, стелется над водой с берега, отмахать своими зудящими крылышками обратно. И они становятся добычей ласточек, которые в огромном количестве гнездятся по отвесному глинистому каньону широкой нашей реки. Таким вот способом природа в нашей местности предусмотрела защиту рыбачков от этого гнуса. И механизм надёжно работает. В принципе, даже проблемы такой не существовало.

Но только не в этот раз! Жара, видимо, как-то подействовала на ласточек, что они решили отсидеться в своих гнёздах-норках по обрывистым берегам, которые от обилия этих норок напоминали огромные соты. Так как ветра не было совсем, то огромные камышовые комары с берега атаковали нас просто кучами. Я весь извертелся, отмахиваясь от них. Хлопал себя со всей силы по месту, где и как только почувствую их прикосновение. Но в тот вечер это было уже не «прикосновения», а сплошной топот по мне комариного стада. Это отродье своими тонюсенькими хоботочками умудрялись прокусывать даже толстенный бушлат, который я надел на себя в надежде хоть как-то укрыться от голодных кровопийц. Укусы чесались, да какой там "чесались" — зудили как изощрённая пытка.

Любой мало-мальски открытый участок тела был бы немедленно атакован эскадрильей комаров, которые были крупнее даже мух в свинарнике. Мне ничего другого не оставалось, как отвернуть воротник своего свитерка до самого подбородка, полностью натянуть на голову и лицо спортивную шапочку, укутаться в тот самый армейский бушлат, который, порой, на войне даже от осколков спасал, и постараться переждать эту массированную атаку ненавистных извергов. А руки я спрятал глубоко в карманы штанов. И в таком положении, весь укутанный, лежал на спине и ждал поклёвку.

Все это мои действия были бы в других обстоятельствах очень эффективны, но только ни в тот вечер и ни от этих диких зверюг. Сейчас польза от моих уловок оказалась минимальной.

Дядя Коля сопел рядом. Этот момент прошёл мимо моего внимания, но, похоже, атака комариного отродья каким-то образом обошла его стороной, потому что он лежал совершенно спокойно, не дёргаясь и только сопя своей носопырой. Даже странно, что они его не трогали. Или он сам на них не реагировал, или его кровь была для них смертельной… А то бы крови его насосалисьи стали бы в воду нырять — резвиться… Но те комары были абсолютно точно не дурни.

Вот лежу я так, замираю от каждого мерзкого звука насекомого, которые пронзительно и истерично визжали на подлёте как пикирующие бомбардировщики, и жду, когда эти животные сядут на меня и начнут вбуравливаться в мои доспехи.

Как вдруг сзади от моего левого плеча на расстоянии не более метра, я хоть и не вижу, но ощущаю и слышу знакомый, достаточно громкий голос, и очень характерную интонацию тёти Любы (именно о ней я вам рассказывал вначале). Было полное ощущение, что она стоит у меня за спиной. Но ведь там была вода! А она уже пару лет назад, как скончалась!

— Здрасте-е, — протянула она знакомым голосом и очень не гармонирующим с ней слегка вульгарным высоковатым тоном.

Она была хорошо образована и воспитана, и имела вполне культурный стиль общения. За исключением вот такой вот специфической манеры здороваться, в которую она, возможно, пыталась вложить демонстрацию своего несгибаемого под бременем неурядиц характера. Это была какая-то по блатному несколько развязная и вызывающая интонация, но лишь только в одной фразе, которая была настолько узнаваема, что спутать с кем-то иным тётю Любу было невозможно. Именно в этом слове, протяжной манере произношения и в дерзком высоком тоне — «Здрасте-е» был сокрыт тот уникальный отпечаток образа, который, как отпечаток пальца бывает у каждого человека свой единственный и неповторимый.

Спутать этот голос с каким-то иным было невозможно. Фраза была произнесена настолько отчётливо, громко и внятно, что я непроизвольно дёрнулся, мотнул головой и стал пытаться посмотреть назад. Когда я дёрнул головой, спортивная шапочка, которая до этого скрывала мой лоб и лицо от комаров, сдвинулась назад и освободила глаза. Я увидел чистое тёмное, но звёздное небо и яркую луну.