Симпатические чернила

* * *

Есть пробелы в этой жизни, белые пятна, которые угадываешь, если открыть «досье»: простой бланк в бумажной папке небесно-голубого цвета, побледневшего со временем. Этот бывший небесно-голубой тоже стал почти белым. И слово «досье» написано в середине папки. Черными чернилами.

Это единственное, что осталось у меня от агентства Хютте, единственный след моего пребывания в этой старой трехкомнатной квартире окнами во двор. Мне было немногим больше двадцати лет. Кабинет Хютте занимал дальнюю комнату, там же стоял шкаф с архивами. Почему это «досье», а не другое? Наверно, из-за белых пятен. И потом, его не было в шкафу с архивами, оно валялось, забытое, на столе Хютте. «Дело», как он говорил, еще не завершенное — да и будет ли оно когда-нибудь завершено? — первое, которое он упомянул в разговоре со мной в этот вечер, когда взял меня, по его выражению, «на пробу». А несколько месяцев спустя, другим вечером в тот же час, когда я отказался от этой работы и окончательно покинул агентство, я сунул в портфель, тайком от Хютте и уже простившись с ним, небесно-голубую папку с бланком, валявшуюся на его столе. На память.

Да, первая миссия, которую доверил мне Хютте, была связана с этим бланком. Я должен был спросить у консьержки одного дома в Пятнадцатом округе, нет ли новостей от некой Ноэль Лефевр, особы, задавшей Хютте двойную задачу: мало того что она исчезла в одночасье, вдобавок не было уверенности, что ее имя настоящее. После консьержки Хютте поручил мне зайти на почту, вручив для этого карточку. На карточке стояло имя Ноэль Лефевр, значился ее адрес и была вклеена фотография, это был документ для получения корреспонденции до востребования. Ноэль Лефевр забыла ее у себя дома.

Еще я должен был зайти в какое-то кафе, спросить, не видели ли там в последнее время Ноэль Лефевр, сесть за столик и посидеть до вечера, на случай, если Ноэль Лефевр вдруг появится. Все это в одном квартале и в один день.

Консьержка в доме долго не открывала мне. Я все сильнее стучал в стекло будки. Дверь приоткрылась, появилось заспанное лицо. Сначала мне показалось, что имя «Ноэль Лефевр» ничего ей не говорит.

— Вы видели ее в последнее время?

Она долго молчала и наконец ответила сухо:

— Нет, месье… я не видела ее месяц с лишним.

Больше я не решился задавать ей вопросов. Да и не успел бы, она сразу захлопнула дверь.

На почте в окошке «До востребования» служащий внимательно рассмотрел протянутую мной карточку.

— Ее нет в Париже, — пояснил я. — Она поручила мне забирать ее почту.

Тогда он встал и пошел к стеллажу с ящичками. Перебрал немногие лежавшие в них письма. И, вернувшись ко мне, отрицательно покачал головой:

— На имя Ноэль Лефевр ничего нет.

Мне оставалось только отправиться в кафе, указанное Хютте.

Было чуть за полдень. В маленьком зале никого, только мужчина за стойкой читал газету. Он не заметил, как я вошел, и продолжал чтение. Я не знал, как сформулировать мой вопрос. Просто протянуть ему карточку «до востребования» на имя Ноэль Лефевр? Мне было неловко в роли, навязанной Хютте, мешала моя робость. Он поднял голову и посмотрел на меня.

— Вы не видели в последнее время Ноэль Лефевр?

Мне казалось, что я говорю слишком быстро, глотаю слова от поспешности.

— Ноэль? Нет.

Он ответил так коротко, что велико было искушение задать еще вопросы об этой особе. Но я боялся возбудить в нем подозрения. Я сел за столик на маленькой террасе, выплеснувшейся на тротуар. Он подошел принять заказ. Было самое время заговорить с ним, чтобы разузнать побольше. В голове теснились невинные фразы, на которые он мог бы точно ответить.

«Я все-таки подожду ее… с Ноэль никогда не знаешь… Как вы думаете, она еще живет в этом квартале? Представьте себе, она назначила мне встречу здесь… Вы давно ее знаете?»

Но когда он принес мне заказанный гренадин, я ничего не сказал.

Я достал из кармана карточку, которую передал мне Хютте. Сегодня, век спустя, я остановил свое перо на странице 14 блокнота «Клерфонтен»[1], чтобы снова посмотреть на эту карточку, которая входит в «досье». «Сертификат выпуска разрешения на получение без доплаты корреспонденции до востребования. Разрешение № 1. Фамилия: Лефевр. Имя: Ноэль, проживает в Париже. Адрес: улица Конвансьон, 88. Фотография прилагается. Разрешение на получение без доплаты корреспонденции, адресованной ей до востребования».

Снимок гораздо больше обычного фото на документ. И слишком нечеткий. Невозможно определить цвет глаз. И волос тоже: темные? Светло-каштановые? На террасе кафе в тот день я пристально рассматривал это лицо, черты которого едва различал, и не был уверен, что смогу узнать Ноэль Лефевр.

Я помню, что было начало весны. Маленькая терраса находилась на солнечной стороне, и небо временами темнело. Навес над террасой защищал меня от дождя. Когда по тротуару двигался силуэт, который мог быть Ноэль Лефевр, я провожал его глазами и ждал, не зайдет ли он в кафе. Почему Хютте не дал мне более точных указаний, как к ней подступиться? «Сами разберетесь. Установите за ней слежку, чтобы я знал, ошивается ли она еще в этом квартале». Слово «слежка» вызвало у меня приступ неудержимого смеха. Хютте молча смотрел на меня, нахмурив брови, словно упрекал за легкомыслие.

День тянулся медленно, я все еще сидел за столиком на террасе. Представлял себе маршруты Ноэль Лефевр, от ее дома до почты, от почты до кафе. Она наверняка бывала и в других местах в этом квартале: в кино, в каких-нибудь магазинах… Два-три человека, которых она часто встречала на улице, могли засвидетельствовать ее существование. Или только один человек, с которым она делила жизнь.

Я решил: буду приходить каждый день на почту к окошку «До востребования». Когда-нибудь да попадет мне в руки письмо, одно из тех, которые так и не доходят до адресата. Уехал, не оставив адреса. Или я просто побуду некоторое время в квартале. Сниму номер в гостинице. Стану обходить треугольник между домом, почтой и кафе и расширю поле наблюдения, нарезая круги. Я буду внимательно наблюдать за прохожими и привыкну к их лицам, как человек, всматривающийся в раскачивание маятника и готовый уловить другие, невидимые волны. Нужно только немного терпения, а я в ту пору моей жизни мог ждать часами, хоть под солнцем, хоть под ливнем.

Несколько клиентов вошли в кафе, но среди них я не узнал Ноэль Лефевр. Я мог наблюдать за ними сквозь стекло позади меня. Они уселись на банкетки — кроме одного, который подошел к стойке и разговаривал с хозяином. Этого я сразу приметил, когда он вошел. Он был примерно моим ровесником, во всяком случае, не старше двадцати пяти лет. Высокий, темноволосый, в куртке из вывернутой овчины. Хозяин показал на меня едва уловимым движением, и я почувствовал на себе его взгляд. Однако нас разделяло стекло, и мне было легко; чуть повернув голову, сделать вид, будто я ничего не заметил.

— Месье, прошу вас… месье…

Эти слова я иногда слышу в снах, их произносят преувеличенно любезно, но в тоне сквозит угроза. Это был молодой человек в вывернутой овчине. Я опять притворился, будто не замечаю его.

— Прошу вас… месье…

Тон был суше, словно он поймал меня с поличным. Я поднял голову.

— Месье…

Меня удивило слово «месье» в его устах, мы ведь были одного возраста. Лицо его было напряжено, и я чувствовал, что он отчего-то меня опасается. Я широко улыбнулся ему, но моя улыбка его, казалось, только разозлила.

— Мне сказали, что вы ищете Ноэль…

Он так и стоял перед моим столиком, как будто провоцируя меня.

— Да. Я, кажется, могу узнать о ней от вас что-нибудь новенькое…

— По какому праву? — спросил он надменно.

Мне захотелось встать и уйти.

— По какому праву? Мы, видите ли, друзья. Она поручила мне забирать ее почту до востребования.

Я показал карточку, к которой была приклеена фотография Ноэль Лефевр.

— Вы узнаете ее?

Он долго смотрел на фото. Потом потянулся взять у меня карточку, но я не дал, резко отдернув руку.

Наконец он решился сесть за мой столик, вернее, просто рухнул на плетеный стул. Я видел, что теперь он принимает меня всерьез.

— Я не понимаю… Вы получали ее письма до востребования?

— Да. На почте, здесь, чуть дальше по улице Конвансьон.

— Роже был в курсе?

— Роже? Какой Роже?

— Вы не знаете ее мужа?

— Нет.

Я подумал, что, наверно, слишком быстро прочел бланк в кабинете Хютте, текста там было немного, всего три абзаца. Однако, насколько я помнил, в нем не упоминалось, что Ноэль Лефевр замужем.

— Вы имеете в виду Роже Лефевра? — спросил я.

Он пожал плечами:

— Ничего подобного. Ее мужа зовут Роже Бехавиур… А вы, собственно, кто такой?

Он приблизил лицо вплотную к моему и уставился на меня наглыми глазами.

— Друг Ноэль Лефевр… Я знал ее под девичьей фамилией…

Я произнес это так спокойно, что он немного смягчился.

— Странно, я никогда не видел вас с Ноэль…

— Меня зовут Эйбен. Жан Эйбен. Я познакомился с Ноэль Лефевр несколько месяцев назад. Она никогда не говорила мне, что замужем.

Он молчал и выглядел искренне раздосадованным.

— Она попросила меня забирать ее почту до востребования. Я думал, она больше не живет в этом квартале.

— Да нет же, — сказал он севшим голосом. — Она жила здесь с Роже. В доме тринадцать по улице Вожелас. С тех пор я ничего о ней не знаю.

— А как вас зовут?

Я тотчас пожалел, что спросил об этом вот так в лоб.

— Жерар Мурад.

Решительно, «досье» Хютте было далеко не полным. Жерар Мурад там не упоминался. Как и Роже Бехавиур, якобы муж Ноэль Лефевр.

— Ноэль никогда не говорила вам о Роже? И обо мне тоже? Странно все-таки. Меня зовут Жеpap Мурад…

Он повторил свое имя громко, по слогам, как будто хотел раз и навсегда доказать мне, что он — это он, или пробудить во мне канувшее воспоминание, а скорее убедить в важности персоны Жерара Мурада.

— …По-моему, мы говорим о разных людях…

Мне хотелось ответить ему, что он прав, что, в конце концов, во Франции наверняка есть много женщин по имени Ноэль Лефевр. И мы расстались бы в добром согласии.

Я пытаюсь как могу записать разговор, состоявшийся у меня в тот день с человеком, который назвался Жераром Мурадом, но прошло столько лет, что от него остались лишь обрывки. Хотелось бы, чтобы все это было записано на магнитофонную ленту. Тогда, прослушай я ее сегодня, у меня не было бы чувства, что разговор наш состоялся в очень далеком прошлом, он принадлежал бы к вечному настоящему. Были бы слышны фоновые шумы, навсегда запечатлен этот гомон весеннего дня на улице Конвансьон и даже голоса детей, возвращавшихся из соседней школы, — детей, которые сегодня стали взрослыми в солидном возрасте. И, вдохнув настоящего, которое смогло пересечь в сохранности около полувека, я лучше бы понял, каково было мое состояние духа в ту пору. Хютте дал мне место в своем агентстве — место, надо сказать, скромное, — но идти по этому пути я ни в коем случае не хотел. Я подумал, что эта временная работа может дать мне материал, который пригодится позже, если я всерьез решу посвятить себя литературе. Школа жизни в каком-то смысле.