Сказки зимней серии

Снежный трепет декабрьской ночи

Ночь так глубока и прекрасна в своем черном одеянии. Идет. Шаг за шагом. Пышный подол ее роскошного кружевного, расшитого звездами, платья бесшумно накрывает землю. Словно музыка, сменяя пьянящий, рубиново-алый закат.

Идет снег, бесконечный, густой, ночь сливается с падающим снегом, и уже не различить, где заканчивается снежная мгла и начинается ночь.

Тройка белых лошадей мчит среди пурги и метели, не видя дороги, а только чуя ее неведомо каким наитием. Звенят веселые бубенцы, разгоняя завывающую вьюгу. Тройка несет деревянные сани, крытые белыми мехами, на облучке сидит и правит кучер в белом одеянии. И лошади мчат во весь опор.

Заяц-беляк пересек им дорогу. Тройка промчалась и потонула в снежной пыли. Заяц остановился, встал на задних лапах, поднял уши, как ни задувал в них ветер, и, проводив проезжих, ускакал дальше в степь.

Медведь, запоздало пробиравшийся в берлогу ко сну, замер на мгновение, когда мимо пронеслись сани, встряхнул мохнатой головой, оторвал левую лапу от топкого снега, протер ею глаза и продолжил свой путь. "Привидится же, — думает косолапый, — добрый хозяин собаку на двор в такую погоду не выгонит". Но сани умчались в ночь, в бураны, метели. И мишка потопал вперед сквозь усиливающийся ветер, отворачивая лохматую морду, словно кланяясь седовласой зиме.

А перед санями тем временем стеною встал лес. Кони, ничуть не мешкая, ворвались прямо в лесную чащу, взрывая сугробы меж вековых деревьев.

Внезапно метель стихла, облака растворились в воздухе, и в небе возникла луна. Полная, гигантская, сияющая, она величественно плыла по темно-синему небу. И стало вдруг совершенно светло вокруг. И зловещий лес преобразился. Тройка остановилась как вкопанная, кучер привстал и огляделся. Они очутились на берегу лесного озера, замерзшего и уснувшего. Озеро было покрыто гладким льдом. В его безупречной зеркальной поверхности отражались и березки, одетые в сверкающие полушубки, и круглолицая госпожа луна: ее отражение то замирало, то плавно текло по озерной глади. Смотришь, и глаз не оторвать.

Кучер спрыгнул с саней, погрузившись по пояс в снежный плен. Он скинул с головы капюшон, обнажая густые волнистые волосы и девичьи черты вечно молодого лица. Снег расступился перед ней, образовав богато убранную, переливающуюся всеми цветами. дорогу.

Кони стояли, фыркали, выпускали пар через разгоряченные ноздри, били копытом, поднимая серебристую пыль. Воздух наполнился звездами утонувшего в ночи вихря.

Кучер подошел к кромке остекленелого озера, достал из-за пазухи расписанный морозными узорами посох, занес и ударил по гладкому льду.

— Проснись! — повелела девица. Но мир по-прежнему спал. И ни один уголок этого мира не дрогнул и не внял ее слову. Кем возомнила она себя? Лишь пара снежинок, хихикая, покатились кубарем с ветвей ближайшей сосенки. И только-то.

Да девица не угомонилась, вновь занесла свой посох и с грохотом опустила его на лёд. Лёд затрещал. Идеальная гладь взорвалась, и из-под нее поднялось крылатое чудовище немыслимых размеров. Оно зарычало, шумно вздыхая, недовольное тем, что его покой потревожили.

Девица в белых мехах смотрела на чудовище снизу вверх и все равно повелела:

— Лети по всем временам года, по всем сторонам света, собирай всех голодных, хромых, косых и немощных. Собирай и неси сюда — будем хоровод водить.

И недовольное взъерошенное чудовище расправило массивные крылья чернее воронова пера, взмахнуло ими и легко оторвалось от земли. Оно полетело по всем временам года, по всем сторонам света собирать всех голодных, хромых, косых и немощных.

Там, где оно пролетало, замирало время, останавливались войны, раздоры и страдания. Где оно пролетало черной тучей по темному небу, закрывая своими крыльями луну и звезды, дети спали сладко в своих кроватках, никто не умирал, а злые и жестокие люди пропадали без следа.

Чудовище летело, бесшумное, вселяющее ужас и трепет в сердце того, кто увидел бы его. Но никто, кроме голодных, хромых, косых и немощных, не видал этого чудовища. И оно собирало их на свою широкую спину и неслось вокруг земного шара, догоняя ночь.

Наконец, чудовище взмахнуло последний раз крыльями и с грохотом опустилось наземь, где поджидала гостей девица. Огромная, наряженная снегом, ель красовалась в лунном свете.

— Что, добрались?! Да неужели, заждались уже! — негодовала девица, — И что вы только нашли в этом захудалом мирке?!

— Зря ты так строга, королева, — подал голос нищий оборванец-старик с красными от ветра и холода руками и лицом. Руки вдруг оказываются в пурпурных рукавичках, а обветренное лицо зарделось румянцем и заискрилось белой бородой. Грязная шапка превратилась в червоный колпак с меховой оторочкой, а рубище стало шубой в тон колпаку и рукавичкам.

— Люди заслуживают шанс, их дети мудрее своих родителей. Да будет так, и мир изменится к лучшему.

— Хорошо, Николай, — сказала девица, — твоя просьба услышана. Будь моя воля, я бы все покрыла безупречным снегом и совершенным льдом. И мир, измотанный бесконечными войнами, уставший от бреда и людской гнили и смрада, спал бы вечным спокойным сном. …Но! Раз святой Николай заступается за людских детишек, пусть пока живут, авось возрадуются рано или поздно. А мы пока будем водить хоровод.

И все лешие, святые, эльфы, ведьмы, феи и волшебники, приняв свое истинное обличье, в шелковых и бархатных одеждах, расшитых золотыми нитями, взявшись за руки, стали водить хоровод вокруг наряженной ели.

Пролетела сначала одна, затем несколько и вот уже закружились веселой гурьбой снежинки. Снова пошел снег. Мир уснул. Чудовище широко зевнуло, потянулось, выгнув свою широкую, разлохматую спину, и улеглось на дно синего лесного озера, свернувшись калачиком, спать. Озерная студеная вода вмиг сомкнулась над ним, застыла и стала гладким льдом, в котором отражались звезды и снег, и луна. И стало так тихо-тихо. Ночь вздрогнула и проснулась.