Улица отчаяния

— Нет, и все тут. Дурацкое название.

— Роскошное название. Интригующее.

— Дурацкое оно, а не интригующее. Люди просто скажут «Чего?» и тут же о нем забудут, а кто и запомнит, попросту постесняется спросить в пластиночном магазине такую дурь.

— Чепуха.

— Вот и я говорю.

Я успешно прошел по извилистой дорожке, переброшенной через наполненную водой ванну с помощью планок от детского конструктора. Дейви преодолевал эту ванну словно играючи (словно?), я же утопил в ней уже две машины.

— Нам нужно быть посмелее. Удивлять людей, поражать.

— Только не таким дурацким названием.

— Послушай, ты же не должен приводить какие-то там доводы, просто поддержи меня. Я уже говорил с Крис, она будет как ты. Уэсу это по фонарю, а Микки не станет спорить.

Дейви набивал трубку травой, параллельно он поглядывал, как я медленно, аккуратно прохожу волнистый участок; по его методике здесь надлежало разогнать машину, чтобы она взлетела на вершине горба в воздух с таким расчетом, чтобы снова встать на колеса до того, как дорожка свернет в сторону, но мне было не до таких изысков, я твердо решил пройти этот круг.

— Вот что, — сказал Дейви. У меня упало сердце. Я знал этот тон. Мне следовало ответить: «Ладно, забудем», но я этого не сделал. — Давай устроим еще одну гонку. Выиграешь — значит, я с тобой. Обещаю, я буду когтями и зубами бороться за твою драгоценную миссис Макноти [56], или как уж там эту старую суку зовут.

— Макналти, Макналти ее фамилия, и не делай вид, что ты забыл. И — нет, мне же все равно не выиграть. Ты же вон сколько тренировался, а я первый раз.

— Я дам тебе фору. Четыре круга. Ровно столько, сколько ты сейчас проиграл, а в конце ты водил уже лучше, чем вначале, так что все честно.

Словно в подтверждение, я завершил седьмой круг и остановил свою машину на стартовой сетке. Дейви раскурил трубку, затянулся и повторил:

— Четыре круга, так будет честно.

— Пусть будет для ровного счета пять.

— Не умею я торговаться, — вздохнул Дейви, передавая мне трубку. — Ладно, пять так пять.

Столь быстрая капитуляция выглядела весьма и весьма подозрительно.

— Ну, а что… — начал я и закашлялся от едкого дыма. — Что, если выиграешь ты?

— Если я? — пожал плечами Дейви, выставляя две машинки на старт. — Тогда я покатаю тебя на самолете.

— Сейчас?

За обедом (повар/буфетчик/слуга на все руки, живший обычно в особняке, взял недельный отпуск, а потому Дейви готовил сам) мы загрунтовались парой бутылок вина, а затем перешли на виски вперемежку с травой. Памятуя водительскую манеру Дейви, я изо всех сил старался отложить намеченный полет до завтра. Завтра многое может случиться: поднимется туман, хлынет ливень, выпадет снег (в августе? В Кенте? Вряд ли, конечно, но я готов был цепляться за любую соломинку). Мне и так-то не очень хотелось лететь с Дейви, а уж с пьяным и подкуренным — ни за какие коврижки.

— Да, — кивнул Дейви. — Сейчас.

— Нет, — сказал я, возвращая ему трубку. Когда мы ее докурили, Дейви потянулся к висевшему на спинке его стула пиджаку, извлек из кармана кожаный футлярчик, содержавший зеркальце, бритвенное лезвие и маленькую табакерку; вид этого набора вызвал у меня смешанные чувства.

— А кой, собственно, хрен, — сказал я через десять минут. — Гонки так гонки.

— Сучий кот!

— Десять — восемь. Первое место присуждается мне.

— Сучий кот! Да ты же в тот раз и не старался!

— Да не то чтобы очень. Ха-ха.

— И все равно я с тобой не полечу. Ведь я так юн, мне еще пить да пить.

— Да не, я и сам уже раздумал. Давай-ка лучше надеремся.

— А вот теперь, — провозгласил я, скрестив руки на груди, — я слышу речь не мальчика, но мужа.

К тому времени мы уже почти прикончили бутылку «Гленморанги». Первую, хотя я в этом и не совсем уверен. Мы сидели в комнате, превращенной Балфуром в небольшой частный кинозал; он смотрел какую-то дико безвкусную шведскую порнуху, а я слушал через наушники Pretenders да крутил косяки, чтобы руки зря не простаивали. Через какое-то время я осознал, что такой работой лучше заниматься на свету, в темноте большая часть травы сыплется куда-то на пол, а потому перестал крутить косяки и начал их курить, выпуская облака голубоватого дыма прямо в луч кинопроектора. Потом Дейви это надоело, он сунул мне в руки банку крепкого лагера и сказал, чтобы я пил и не мешал ему смотреть.

Банку я вроде бы выпил, а потом проектор потух, и Дейви вытащил меня (я хихикал и вроде бы продолжал смолить косяк) из кресла. После кинозала свет в коридоре казался ослепительно ярким; направляясь к лестнице, я сдернул со стоявшего в полукруглой нише бюста пробковый шлем и нахлобучил себе на глаза. Мы спустились по лестнице, держась за руки. Я начал бродить по холму, натыкаясь сослепу на вещи и хихикая, а потом Дейви схватил меня за руку и вывел наружу, в благоуханную летнюю ночь.

— А чего теперь? — спросил я, закидывая голову и пытаясь хоть что-нибудь увидеть из-под краешка шлема.

— Покатаемся, — сказал Дейви, запихивая меня на заднее сиденье «роллера». — Трехтрубный тур. Для меня это будет третий раз, хочу побить свой прежний рекорд.

— Трехтур… да хрен с ним, — пробормотал я, обвисая на сиденье и глядя через окошко в непроглядную тьму. — Разбуди меня, когда вернемся.

«Роллер» замурлыкал и тронулся с места. Я лежал, глядя в потолок, и вскоре задремал, а может, и вообще уснул. Когда машина остановилась, я очнулся, посмотрел через спинку водительского сиденья и увидел впереди большое темное здание; Балфур пристроил на приборной доске зеркальце и готовил на нем солидную понюшку кокаина. Я сдвинул шлем на затылок, полюбовался на две дорожки белого искрящегося порошка и спросил:

— Так что там, все? Мы его, этот твой, уже кончили?

— Еще нет. — Дейви занюхал одну из дорожек через пластиковую соломинку, передал зеркальце и соломинку мне, а сам начал громко сопеть и фыркать носом.

— Ты там не рассыпь, — сказал он, чуть отдышавшись.

Предупреждение запоздало: я уже потребил свою дозу, правда — одной ноздрей, а потому чувствовал себя странно, вроде как перекошенно. Потом я лег на сиденье и стал ждать прихода, но Дейви безжалостно выдернул меня наружу, мы поковыляли по траве к тому темному зданию, открыли здоровенную дверь, и я некоторое время тыкался от стенки к стенке в каком-то просторном помещении, где не было никакого света, кроме Дейвова фонарика. Один раз я врезался во что-то головой, но не слишком больно, спасибо пробковому шлему.

— Осторожно! — сказал Дейви, распахивая передо мной дверцу; плохо понимая, что тут происходит, я залез вроде бы — в машину, лег на сиденье и закрыл глаза.

Потащило меня в тот самый момент, как рядом раздался мощный рев, ничуть не похожий на вкрадчивый шепот «роллсовского» движка; оглушенный пониманием, я начал подниматься, заметил краем глаза, что мы уже покинули то здание и катим, чуть подпрыгивая, по траве, а затем поскользнулся и упал на гулко вибрирующий пол. Мой шлем куда-то закатился, я кое-как его нашарил, снова нахлобучил на голову, встал, протиснулся вперед, где тускло светились огоньки приборной панели, и увидел, что Дейви старательно пристегивается к пилотскому креслу.

— Да мы же… — взвыл я, почти не веря в реальность происходящего; ну да, Дейви псих, но ведь не настолько же… — Ты… мы… да ведь это же…

Но тут самолет рвануло вперед, отбросив, как то и положено, меня назад. Дейви включил фары, я увидел впереди взлетную дорожку и взвыл пуще прежнего:

— Не-ет!

— Сядь и заткнись, — сказал Дейви, глядя на приборы; мы снова рванули вперед и понеслись по неширокой, поросшей травой полосе.

— Ты сбрендил, — бормотал я, отчаянно пытаясь высмотреть ручку, которой открывается дверца! — Прекрати сейчас же! Да ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Выпусти меня отсюда!

— Слушай, не ори ты, пожалуйста, — сказал Дейви, втискивая мне в руку секундомер. — Ну как я могу сосредоточиться, когда ты тут под ухом орешь? — Самолет несся по траве, кренясь и подскакивая на каких-то кочках.

Отчаявшись найти проклятую ручку — мне и в машинах-то это редко удается, а тут самолет, да еще темно, — я перегнулся через спинку сиденья и не очень умело схватил Балфура правой рукой за горло (левая была нужна мне для поддержания равновесия).

— Выпусти меня! — орал я. — Выпусти меня, сумасшедший ублюдок! Я убью тебя! Убью, безо всяких шуток, мы же угробимся!

— Слушай, кончай мелодраму. — Дейви аккуратно, не оборачиваясь, отцепил мою руку от своей шеи. — Я же иду на взлет, а ты меня отвлекаешь. Знаешь, чем это может кончиться?

— На взлет ?— завопил я, бросаясь ничком на задние сиденья (бог уж знает почему, но мне казалось, что там побезопаснее). Я лежал, судорожно вздрагивая, высоко оттопырив задницу и прикрывая голову вместе со шлемом руками, однако все шло как-то не так. Вместо того чтобы задрать нос и перестать бумкаться о кочки, самолет притормозил и резко повернул, бросив меня (все еще поскуливавшего) к правой дверце. Затем двигатель надсадно взвыл, меня вдавило в спинки сидений, частота и амплитуда подпрыгивания резко возросли.

— Что… что там случилось? — взвизгнул я, стараясь перекрыть оглушительный рев.

— Да я тогда, в общем-то, не взлетал, а просто выруливал на старт, — сообщил мне Дейви.

— Ублюдок!

Я кое-как поднялся на ноги и сделал новый заход на его шею, однако Дейви резко пригнулся, уворачиваясь от моих грабок.

— А вот теперь, — услышал я, — я действительно взлетаю.

— А-а-а! — завопил я во весь голос. Самолет вздыбился, фонари взлетной полосы быстро остались позади, земля исчезла из вида, слева и справа замелькали верхушки деревьев, но потом исчезли и они, ускорение вжимало меня в спинку сиденья.

На некоторое время я впал в полный ступор; мои руки намертво вцепились в спинку сиденья, соседнего с пилотским, глаза таращились прямо вперед, все мое тело — а казалось, что даже и сердце — замерло, застыло, окаменело.

— Эй, ты там часы уронил, возьми. — Дейви обернулся и вложил в мои онемевшие пальцы секундомер. Я смотрел в круто скошенное стекло фонаря и не видел ничего, кроме чернильной, без единой звездочки, тьмы; мои зубы клацали в такт прилежно работающему мотору.

— Садись сюда, Дэнни, — сказал Дейви, чего-то там подстраивая на панели. — Удобнее будет.

Я пробрался на сиденье второго пилота и даже как-то сумел пристегнуться. Теперь мне стали видны строчки проплывающих внизу огней — желтый свет натриевых уличных фонарей, белесые стрелки и тусклые рубины оживленного шоссе. На какое-то время это зрелище меня заворожило, затем я снова взглянул на Балфура. По его лицу бродила мирная, счастливая улыбка; если бы не рев мотоpa, я наверняка бы услышал, как он мурлычет себе под нос.

Дейви принял меньше моего, вговаривал я себе. Он и пил поменьше, и курил поменьше, да и вообще марихуана не слишком влияет на скорость реакции, а еще кокаин, он ведь должен частично нейтрализовать… так, что ли? Мои пальцы крепко сжимали секундомер, я тупо взглянул на него и снова поднял глаза; мы пролетали над широкой, совершенно черной полосой (река, что ли?), явно направляясь к тесной кучке светлячков, появившейся на горизонте.