Айтиот

* * *

Мы и правда были тогда счастливы до одури. Женились на скорую руку — как семейной паре нам обещали отдельную комнату в общаге; хоть я и был москвичом, но Катька как-то обаяла комендантшу. Платье, лимузины, кольца — всей этой шелухой мы не озаботились. С утреца жахнули с друзьями-студентами шампанского из пластиковых стаканчиков — и всей ватагой повалили в ЗАГС.

На узком тротуаре мы уткнулись в семейную сцену: тетка с красным лицом орала на мужика, который вяло огрызался, ссутулившись и держа руки в карманах. Хихикая, студенты обошли по бордюру самозабвенно ссорящуюся пару. Катька прижалась ко мне и прошептала: «мы никогда, никогда такими не станем».

Мы были тогда сами не свои. В любой удобной и неудобной ситуации, изрядно смущая окружающих, стремились прикоснуться друг к другу. Хотя бы за руки подержаться, но лучше, конечно, прильнуть всем телом — Катька обожала тереться о меня бедрами, чувствовать мою реакцию и заливисто смеяться, запрокинув голову, так что я видел все ее маленькие белые зубы. Люди в метро зыркали на нас возмущенно и пересаживались подальше. А что творилось, когда нам удавалось остаться где-нибудь вдвоем… секс у меня был и до Катьки, но я не представлял, что им можно заниматься ночами напролет, до рассвета, едва оставляя пару-тройку часов на сон.

В перерывах между сексом мы разговаривали — тоже взахлеб и до глубокого утра. Мы читали одни и те же книги, мечтали об одном, ценили в людях одинаковые свойства. Любовь не замыкала нас на себе, у нас тогда было много, как мы полагали, друзей. Недели не проходило без гулянки, или вылазки на природу, или тусовки, или любой движухи. Нас постоянно куда-то звали: мы были легки на подъем, веселы, счастливы — и люди тянулись к нам.

Потом умерла моя бабушка, и мы переехали в ее подмосковную квартиру. До работы оттуда было ехать два часа в одну сторону. Можно было устроиться и поближе, в райцентре, но мы понимали, что настоящих перспектив там нет. Впрочем, тогда сил хватало на все: и на работу, и на учебу, и на секс каждую ночь. И, конечно же, на первые ссоры, куда без них. Ругались мы так же бурно, как трахались: Катька рыдала, я уходил в ночь, хлопая дверью. Но больше чем на пару часов нас тогда не хватало — притяжение молодых здоровых тел брало свое, и примирение завершалось на стареньком продавленном диванчике.

Когда тест показал две полоски, Катька светилась от счастья. Нам едва стукнуло двадцать четыре, мы были бедны и много работали, но все это вообще не казалось препятствием. Просто наша любовь получила естественное продолжение, и мы были готовы всё преодолеть, лишь бы его реализовать. Но случился выкидыш, свет внутри Кати погас — и, кажется, так никогда и не загорелся снова.

Беременность сделалась ее идеей-фикс. Первая-то была случайностью, Катька просто забыла принять таблетку; но теперь она подошла к вопросу со всей ответственностью. Поставила меня перед фактом, что ради будущего ребенка мы переходим на здоровый образ жизни. Мы и прежде не курили и почти не пили, теперь же вместо картошки со свининой на столе воцарились некрахмалистые овощи, белое мясо и какая-то невероятно полезная зеленая дрянь, которую я всякий раз старался втихаря сбросить с тарелки в мусорку. Но и через год желанная беременность не наступила. Катька прошерстила женские форумы и постановила: сексом мы теперь занимаемся строго в овуляцию, а в остальное время мне надлежит воздерживаться даже от мастурбации. Мои попытки предложить другое решение были бескомпромиссно отвергнуты. С Катькой вообще сложно стало разговаривать, она быстро переходила на крик, а там и на визг.

Моя жизнь превратилась в тоскливый кошмар. Рядом была женщина, которую я безумно хотел, но секс теперь происходил строго по графику. К моему стыду, в таком режиме я не всегда оказывался состоятелен, что вызывало упреки и новые скандалы. Впрочем, повод для сцены мог быть уже любой: я задержался на работе, не доел ужасно полезный ужин, думаю о чем-то своем… Мы стали позорно напоминать супружескую пару из тупых анекдотов. Однажды Катька накинулась на меня с кулаками за то, что я не успел собрать какой-то дурацкий шкафчик к тому сроку, который она считала правильным.

Как-то само собой получилось, что студенческие друзья перестали навещать нас и зазывать на тусовки; ну, у всех своя жизнь… Да и сами мы потеряли вкус к вылазкам на природу или в театр. Хотя стали прилично зарабатывать и сняли квартиру ближе к работе, быт затягивал все сильнее, и по выходным если чего и хотелось, то разве что лежать на диване или резаться в онлайн-игры. Тогда я много играл, это стало почти зависимостью, которая после развода прошла сама собой — просто потерял к играм интерес.

Я все терпел, ведь я любил Катьку и понимал, что она тяжело переживает потерю первой беременности. Конечно же, я хотел ребенка от нее, но ведь ребенок не существовал пока даже в виде двух слившихся клеток, а вот вполне реальный муж для Катьки словно бы существовать перестал. Я вяло надеялся, что со временем все как-то устаканится. Но прошло три года, и становилось только хуже. Мы теряли друг друга.

Последней каплей стала безобразная уличная сцена. Я помог выйти из автобуса женщине с коляской — даже не молоденькой красотке, а бабуле, измотанной вертлявым внуком. Катька принялась орать на меня прямо на улице, под злорадными взглядами прохожих. Она кричала, чтобы я не смел, что она не станет этого терпеть, что раз у меня семья, то все мои силы должны тратиться на семью, а не на посторонних! В этот момент я с некоторым даже облегчением понял, что просто проиграл эту войну; сказал, что раз так, то я, видимо, не готов к семейной жизни. Повернулся и ушел, оставив перекошенную Катьку на тротуаре одну.

Откуда взялся этот монстр, когда он поглотил смешливую девушку, которую я любил, и почему я не заметил, как это произошло?

Когда мы шли разводиться, я вспомнил скандальную парочку, встреченную в день свадьбы, и наше обещание никогда ей не уподобляться. Не знаю, думала ли о них в тот момент Катька.

И вряд ли когда-нибудь узнаю.