Тяжелый хлеб

Annotation

Зарин Андрей Ефимович

Андрей Зарин

Тяжелый хлеб

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

ХIV.

XV.

XVI.

Зарин Андрей Ефимович

Тяжелый хлеб

Андрей Зарин

Тяжелый хлеб

I.

Наступил сквернейший осенний вечер, когда наши злополучные странники подъехали к уездному городишку, от которого ждали поживы.

Все время с неба сыпался мелкий частый дождь, перемешанный со снегом, и дул холодный ветер. Когда он налетал внезапным шквалом, то словно из ведра выплескивал на бедных путников массу ледяной воды и обдавал их таким холодом, что от него дрожала даже несчастная кляча, с трудом волочившая телегу по грязи.

Ольга совершенно закоченела и ее холодные руки уже не грели тела замерзшей кошки, равно как и оно не могло согреть холодных рук Ольга. Михаил Сусликов, сидевший рядом с нею на доске, положенной в виде скамьи на края телеги, тоже не мог согреть ее объятиями своих насквозь промокших рукавов и лязгал от холода зубами не хуже голодного волка.

Что же касается Антона, приютившегося на дне телеги у их ног, то он совершенно превратился в намокшую губку, несмотря на то, что прикрылся двумя флагами и даже, в отчаянии, обручами, обмотанными красным сукном.

-- Вот он и город! -- заявил мужичонка, балансируя на тонкой жерди передка телеги и опираясь, словно кавалерист в стремена, растопыренными ногами в жидкие оглобли.

-- Куда ехать-то?

-- К постоялому! -- ответил Сусликов: -- где он?

-- Подхлестни лошадь-то! -- взмолился Антон.

-- Дойдет! -- успокоил его мужичонка и зачмокал губами. Лошадь снова зашлепала по грязи, с трудом волоча телегу. Справа и слева среди непроглядной тьмы мелькнули бледные огоньки, раздался охрипший собачий лай и телега въехала в город.

Прошлепав добрых десять минут по грязи, лошаденка, наконец, дотащилась до постоялого двора, приветливо выставившего, наподобие маяка, фонарь, который в непроглядной темноте ненастной ночи казался висящей в воздухе звездою, и только жалобный визг его ржавой петли о ржавый шест разрушал эту иллюзию.

Михаил Сусликов быстро соскочил с телеги и забарабанил в ворота. Через минуту из калитки вышел сгорбленный старик.

-- Помещение нам, да самоварчик! -- торопливо заявил Сусликов.

-- А кто такие будете? -- кутаясь в зипун, спросил старик.

-- Артисты, представления давать! -- нетерпеливо ответил Сусликов. Его ответ произвел на старика магическое действие. Он моментально бросился назад в калитку, захлопнул ее и стал криком ругаться:

-- Шаромыжники! Впусти их? Вон -- от ворот, не то собак спущу! Дьяволы! Тальянцы куцые!..

Сусликов побледнел и грустно взглянул на телегу.

-- Поедем дальше! -- молящим голосом произнесла Ольга.

Сусликов молча уселся на прежнее место, а тем временем старик надрывался за калиткою от крика.

-- Я вас, оглашенные! -- Узнаете собачьи зубы! Арапка, Вертун! -- звал он откуда-то собак.

-- Не любит! -- заметил мужичонка, перебирая веревки, заменявшие вожжи; -- потому, что артист, что жулик -- все единственно!

-- Вези, братец, к следующему! -- ласково сказал Сусликов.

-- Этто можно! Только все один толк: по шее! Н-нну! -- крикнул он на лошадь.

-- И невдомек мне этто, -- рассуждал он по дороге: -- теперя что я с вами сделаю, а? Теперя и меня из-за вас не пустят. Черти, право, черти...

А холодный осенний ветер все свирепее обдавал их брызгами ледяного дождя и с яростным воем метался вокруг них.

Телега снова остановилась у фонаря.

Высокий с глупой рожею парень распахнул ворота, и Сусликов облегченно вздохнул.

-- Самоварчик! -- сказал он, входя в просторную горницу: -- да отведи, тетка, комнату!

-- Сейчас, кормилец! -- ласково ответила толстая баба и взялась было уже за огромный самовар, как на пороге показались: Антон с красными обручами в руках и Ольга с кошкою. Баба вдруг встрепенулась.

-- Никак -- фокусники будете? -- спросила она, ставя самовар на место.

У Сусликова дрогнуло сердце.

-- Фокусники, тетка! -- сказал он и прибавил: -- пусти, Христа ради! Мы тебе зла не сделаем! Смотри, какая погода!

Но баба не слушала его и, вся красная от досады, кричала:

-- Вон! Сей секунд вон! Степка! Паршивец! Нешто не видел ты, что за народ? Гони их в зашей!

Высокий парень вбежал в горницу. Ольга заплакала. Сусликов торопливо повернулся к сеням.

Мужик покорно влез снова на передок телеги.

-- Ишь, ведь, горемычные, словно псы какие? Везде в зашей! Вот горе-то! -- говорил он и в голосе его уже слышалось сочувствие.

Ольга плакала. Ей казалось, что внутри ее все сотрясается от мучительного холода. Михаил Сусликов с тоскою думал: прогонят или нет? А Антон в мрачном отчаянии старался спрятать мокрые флаги под пальто и предлагал выбросит кошку.

-- Последний, значит! Тпруу... -- остановил возница лошаденку у третьего фонаря.

-- Стучи! -- сказал он Михаилу Сусликову: -- Аверьян крут, а все же...

Сусликов дрожащей рукою стукнул в окошко. Окошко растворилось и в нем показалось суровое лицо, обрамленное седыми волосами.

-- Кто будете?

-- Пусти, дедушка, замерзли! Дай комнату и самовар! -- взмолился Сусликов.

-- Кто будете? Из каких? -- сурово повторил старик.

Сусликов похолодел.

-- Артисты, фокусники!

-- Тальянцы, басурмане?

-- Православные, дедушка, ей Богу!

-- С фокусами? -- спрашивал старик, грозно глядя на Сусликова.

-- Известно, артисты...

-- Глаза отводить умеешь?

-- Не умею! Ей Богу! Мы так больше...

-- Пожди! -- сказал старик и отошел от окна. Сусликов замер в тоскливом ожидании, Старик вернулся.

-- Православный, говоришь?

-- Православный!

-- А ну перекрестись.

Сусликов спал шапку и торопливо стал креститься, приговаривая:

-- Пресвятая Троица, помилуй нас! Господи, очисти грехи наши! свят, свят, свят! Отче наш, иже еси на...

-- Ладно! -- перебил его старик: -- сколько вас?

-- Трое, да мужик вот!

-- Тварь есть?

-- Кошка!

-- Пожди! -- сказал старик в отошел снова, на этот раз захлопнув окошко.

-- Пустит, пустит! -- радостно сказал Сусликов, подходя к телеге. Ворота со скрипом распахнулись. Мужичонка задергал веревками и телега закачалась. Сусликов шел рядом.

У входа в избу стоял старик, а подле него здоровенный парень. У обоих в руках были толстые палки и, кроме того, парень держал за ошейник огромного пса, который рычал и скалил зубы.

-- Забирайте вещи и прямо наверх! -- распорядился старик.

Сусликов, Ольга и Антон торопливо взяли свои вещи и пошли мимо хозяев наверх по узенькой скрипучей лестнице. Старик показал им крошечную каморку в мезонине и ушел, проговорив:

-- А самовар сейчас!

В крошечной каморке стояли: широкая лавка, два табурета и сосновый стол, на котором горела жестяная лампа с разбитым стеклом. Сусликов радостно вздохнул. Он торопливо устроил на лавке постель для Ольги, которая тотчас и легла на нее.

Минут через десять здоровенный парень внес самовар и грязную посуду. Сусликов занялся чаем. Ольга в полузабытье лежала на лавке, дрожа от лихорадочного озноба, Антон развязывал чемодан и доставал оттуда сухое белье, а кошка приткнулась на лавке к ногам Ольги и спала мертвым сном.

II.

Ночью с Ольгою сделался бред. Она лежала, разметавшись на лавке и, слабо отмахиваясь рукою, жалобно просила, чтобы от нее отогнали большую собаку; потом она вскрикивала и снова начинала стонать и плакать. Время от времени она раскрывала глаза и просила пить.

Когда Михаил Сусликов подавал ей питье, ему казалось, что с Ольгою сделалась горячка.

Он разбудил Антона, улегшегося на полу, зажег лампу и стал согревать водку, чтобы натереть ею Ольгу.

В дверь крепко стукнули.

-- Если вы, как оглашенные, -- прости Господи, -- всю ночь возиться будете сейчас выгоню! -- раздался сердитый голос старика.

Они замерли в страхе. В тишине громко заскрипели ступени лестницы, потом хлопнула дверь и все стихло,

Они сняли сапоги и молча, едва дыша, двигались и суетились, словно мыши.

Ольга, наконец, перестала бредить. В комнату закрался уже мутный свет серого осеннего утра. Внизу захлопали дверью и послышались голоса. Шум перешел на двор, заскрипели ворота.

Ольга крепко спала; Антон улегся на полу и захрапел; кошка, сбитая Ольгой, перешла к Антону, приткнулась головой к его лицу и снова заснула.

Сусликов разостлал на полу мокрое пальто и лег, чтобы отдохнуть; но тяжелые мысли тучей поднимались в его голове и мешали ему заснуть.

Надо непременно позвать доктора. Это -- рубль. Вероятно, лекарства нужно. Надо мужичонке, который их вез, отдать два рубля; у него же всех денег четыре рубля, которые он сэкономил дорогою.

Хорошо, если Кусков сказал правду и здесь будет нажива, а если соврал?..

У Сусликова прошли мурашки по телу.

В их жизни все случается. Бывает, что один другому нарочно наврет, чтобы подвести, а потом посмеяться. Положим, Кусков приятель. Сусликов не раз выручал его из беды... а, впрочем, кто знает!..

Сусликову стадо страшно. Он быстро встал и заглянул в окно. Городишко уже проснулся. В серой мгле ненастного утра, по густой грязи широкой улицы, проходили деревенские женщины и бабы; растрепанная девчонка гнала через улицу свинью; тощая клячонка тащила бочку, едва выволакивая ее из грязи. Серенькие домики, неровным рядом протянувшиеся вдоль улицы, раскрыли ставни и дымили трубами.

Сусликов осторожно отворил дверь, спустился с лестницы и вошел хозяйскую горницу.

Это была общая комната постоялого двора.

У огромной русской печи рядком стояло шесть самоваров, покрытых зеленой грязью, и тут же подле них сидел рослый парень, поджав свои длинные ноги. Наполняя комнату треском, в огромной печи ярко горел целый костер. У края стола, видимо, хозяйка в большой квашне замешивала тесто, а на другом концом стола сидели старик-хозяин с мужичонкой и пили чай.

-- Чай да сахар! -- бодро сказал Сусликов, переступая порог горницы: -- мир честной компании!

Никто не ответил на его приветствие; старик недружелюбно посмотрел на него и спросил:

-- Чего ночью возились?

-- Жена заболела! Шутка ли по такой погоде двадцать пять верст проехали!

-- И то еще меня встретили, -- вставил мужичонка: -- не то ходом пришлось бы!

-- Откудова? -- спросил старик.

-- Со станции! -- ответил тот, взмахивая рукою: -- я, значит, здеся Селиванову на станцию сундук возил, акцизному...

-- Знаю! -- кивнул головою старик: -- для чего же приехали? -- спросил он снова.

Сусликов сел на лавку и нерешительно ответил:

-- Хочу здесь представления давать! С недельку поживем -- да и дальше!

-- Это у нас-то?

-- Ты не говори, Аверьян, -- вмешалась хозяйка: -- у нас не хуже, чем у других! Тоже, и господа есть; опять, купечество! -- говоря это, она вытащила из квашни руки и сбрасывала с растопыренных пальцев тесто, словно стряхала в квашню и господ, и купечество. Ее слова ободрили Сусликова. Он встал.