Тяжелый хлеб
- Автор: Андрей Зарин
- Жанр: Русская классическая проза
- Дата выхода: 1910
Читать книгу "Тяжелый хлеб"
Сходя к Денисовой, к Ахалцыковой, к Селивановой. Я, покажу тебе дорогу! Идем...
-- Иди, -- сказал Антон: -- я присмотрю. А то все околеем!
В его голосе послышалось дружеское чувство. Сусликов взглянул на него с благодарностью и вышел вместе с доктором.
IX.
Уездная казначейша Денисова видела несколько раз уездную предводительницу и переняла от нее "все хорошие манеры", поэтому, когда ей доложили о приходе Сусликова, она послала девку Парашку узнать, кто такой Сусликов и что ему надо, хотя отлично знала о нем по рассказам доктора. Потом она заставила прождать себя и прихожей с добрые четверть часа и, наконец, вышла к нему, окидывая его с ног до головы холодным взглядом.
Сусликов низко поклонился и, заикаясь от смущения, обратился к ней с речью.
Только в ней одной и надежда. Доктор говорил, что ее благородие может во многом помочь, если бы можно устроить спектакль. Он бы поработал. Денег ни гроша, жена больна, исправник гонит.
Голос Сусликова дрогнул; он замолчал и опустил голову.
-- Да-а, -- протянула Денисова в ей показалось, что она сама предводительница, а перед нею бедный проситель о пособии. -- Да-а, мне говорили о тебе, голубчик! Что же, я все сделаю, я не отказываюсь. Вот я скажу исправнику, чтобы он не гнал тебя, а потом -- подумаю. Если можно будет... Ты зайди ко мне послезавтра.
-- Ваше благородие, да где же время-то? У меня и так уже ни гроша.
-- Что же я сделаю тебе, мой друг? Будь терпелив! Сразу ничего не делается... -- и она повернулась к нему спиною. Сусликов спохватился.
-- Ваше благородие, если я добьюсь спектакля, позвольте вам место оставить!
-- Оставь, я никогда не отказываю в помощи! -- она кивнула головою и, шурша юбкою, вышла из прихожей.
Сусликов грустно повернулся к дверям, а казначейша на целый день была в хорошем расположении духа, чувствуя себя на вершине общественной лестницы в сравнении с этим жалким фокусником.
Ахалцыкова, жена частного поверенного, была в противоположность казначейше, нигилисткой и к своему удовольствию замечала, что ее резкие суждения приводят подчас в содрогание исправника, с которым она принципиально была во враждебных отношениях.
Она считала себя погибающей в глуши и поэтому, скупив где-то по случаю чуть не все книжки "Современника", целый день лежала на диване, курила папиросы и с замиранием духа читала полемические статьи.
Сусликова она велела ввести в гостиную и предложила ему папироску.
-- Я уже слыхала, -- сказала она, -- об омерзительном поступке исправника и, поверьте, не оставлю так этого дела. Я уже послала корреспонденцию!..
Сусликов униженно поклонился ей и повторил свою речь, сказанную перед этим казначейше.
-- Да, да, я понимаю ваше положение, -- произнесла Ахалцыкова, бросая докуренную папиросу на пол: -- положение пролетария среди сытых, откормленных буржуа. Сегодня же вечером я предложу устроить литературный вечер в вашу пользу,
-- Спектакль бы! -- робко сказал Сусликов: -- я бы поработал.
-- Хорошо, хорошо, я подумаю, -- согласилась Ахалцыкова.
-- Сусликов понял, что ему не дождаться помощи и попросил на случай чего не отказать купить билетик.
-- Всякий нуждающийся может на меня рассчитывать, -- ответила Ахалцыкова: -- если у меня что и есть, то только для того, чтобы помогать! -- и, кивнув Сусликову, она опустила глаза на раскрытую страницу "Современника".
Каждое новое посещение Сусликовым кого-нибудь поражало его новым ударом и увеличивало горечь его положении.
Он шел по улице и не чувствовал холодного пронзительного ветра, рвавшего на нем пальто. Все его мысли были заняты изысканием способа достать денег, чтобы удрать из этого проклятого места, и в то же время сердце его мучительно ныло тоскою по хворающей Ольге.
Он вошел в кухню Селивановых. Сама Селиванова стояла в кухне и что-то делала у кухонного стола, перебраниваясь с кухаркою, от которой ее трудно было отличить, если бы не властный голос: также кругло и красно было ее лицо, также объемиста была ее талия и также были засучены рукава простого ситцевого платья на ее жирных мясистых руках.
-- Знаю, знаю, слыхала про тебя, рассказывали, -- встретила та Сусликова, едва тот начал излагать ей свою просьбу, -- Только что ж я могу тебе сделать, горемычный? Вот разве муж с завода приедет...
Сам Селиванов был водочный заводчик и богатейший кабатчик.
-- А на счет исправника -- не беспокойся! -- Я уж прикрикнула на него. Поесть чего не хочешь ли? -- окончила она ласково.
Сусликову было не до еды.
Он еще раз поклонился и попросил позволения иметь ее на случай.
-- За место, заплачу, а уж от скоморошества избавь, -- ответила Селиванова: -- с измальства считаю дело это богопротивным. А билет пришли. Может, Анисим Спиридонович надумается. -- Она кивнула Сусликову головою и снова начала перебранку со своею стряпухою.
Сусликов вышел я чуть не бегом отравился к своему дому.
Что ждет его там? Может быть, смерть... и Сусликов, не разбирая дороги, по лужам и грязи бежал, готовый встретить самое ужасное известие...
С Ольгой было худо не на шутку; Антон сразу протрезвел и внимательно следил и ухаживал за больной. Время от времени он выплескивал прямо через окно из колпака воду и наполнял его снова снегом.
Несвязный бред Ольги пугал его и он ежился от холода и страха, с нетерпением поджидая Сусликова.
Сусликов, запыхавшись от скорого шага, вошел в комнату к обмер увидев Ольгу. Она стала страшною. Ее лицо отекло и распухло, полуоткрытые запекшиеся губы жадно ловили воздух, а потускневшие зрачки глаз смотрели недвижно тупо ничего не видя перед собою.
Сусликов, молча, с сурово нахмуренным лицом снял пальто и спросил шепотом:
-- Давно?
-- Все время. То бредит, то так лежит!
X.
Сусликов машинально сошел вниз и, увидев Аверьяна, спросил обед себе и Антону. Аверьян бросил шлею, которую чинил, перевязывая узенькими сыромятными ремнями и равнодушно сказал!
-- Деньги!
-- Возьми, сделай милость! -- торопливо ответил Сусликов, вынимая два двугривенных, Аверьян взял их, спрятал, потом достал семь копеек и отдал их Сусликову.
-- Получай сдачи, -- сказал он -- хозяйка тебе сейчас обед пришлет. Иди!
Сусликов с недоумением посмотрел на полученные семь копеек, а потом на Аверьяна,
-- Как же, брат, маловато что-то? -- проговорил он.
-- А кто снег брал?
Сусликов растерянно взглянул на него.
-- Шутишь что ли? Кто за снег деньги берет?
-- Шутят скоморохи, а мы, слава Господи, людьми зовемся, -- ответил Аверьян и взял брошенную шлею в руки.
Сусликов побледнел. Накипевшая за два дня горечь вдруг поднялась в его груди, и он дрожа от обиды, закричал:
-- Люди? Живодеры окаянные, а не люди! Люди пожалели бы!
-- Ну, ты небольно! -- ответил холодно Аверьян: -- иди пока што!
-- Живодеры и есть! На-ка, за снег деньги! А небось в холод не топишь?
-- Купи дров и топи! Нам тепло!
-- Купи! А ты не должен топить? Я вот молчу, а за снег, чуть не зимою, так подай деньги! Бога нет в тебе, жалости этой! Сам видишь, какие дела! Сам видишь больная, а тебе все деньги! Нет, чтобы по душам! На, мол, а потом сочтемся... -- Сусликов говорил, задыхаясь от волнения, и все ближе и ближе подступал к Аверьяну.
-- Да ты что, словно клещ вцепился, а? -- вдруг закричал Аверьян, бросая работу: -- али хочешь, чтобы я тебя в три шеи отсюда? Исправник какой тебе наказ говорил, забыл?
Сусликов сразу стих. Он понял безвыходность своего положения и поневоле смирился.
-- Исправник-то все же оставил...
-- Оставил, а я вот не оставлю, -- угрюмо проворчал Аверьян,
В это время в горницу вошла хозяйка.
-- Ну што, как жена-то? -- спросила она ласково, спуская с головы платок.
-- Что! -- махнув уныло рукою, ответил Сусликов: -- совсем плоха!
-- Анфису позвать бы тебе, а не доктора. -- наставительно сказала хозяйка: -- доктор супротив ее и вниманья не стоит... Теперь эта Анфиса...
-- Замолола! -- грубо перебил ее Аверьян: -- собери-ка вот на двоих щей, да хлеба, да пошли с Никитой!
Сусликов робко выскользнул из двери и осторожно стал подниматься к себе. Горечь его положения все усиливалась.
-- Последнее ограбили, -- сказал он Антону, войдя в комнату. -- За снег взял!
-- С кого и драть? -- ответил Антон: -- жрать-то дадут?
-- Пришлет! Ироды окаянные... и подвел же этот Кусков! -- вздохнул Сусликов, присаживаясь возле Ольги. -- За первый сорт!..
Никита с шумом распахнул дверь и внес большую деревянную чашку щей с краюхою хлеба.
-- Дверь-то запахни!
-- Ништо.
-- Тут с одной двери смерть придет, -- с горечью сказал Сусликов и, взяв свое пальто, бережно окутал им ноги Ольги.
Антон с жадностью приник к чашке со щами.
-- Иди, что ли! -- позвал он Сусликова.
Она ели молча, торопливо, громко чавкая губами. В комнату уже заползли вечерние сумерки. Кошка проснулась и с жалобным мяуканьем стала тереться у ног Семена.
-- Ишь тварь, проголодалась! -- прошептал он, подставляя ей чашку с остатками щей.
-- Что же делать будем? -- уныло спросил Антон.
Сусликов вздохнул.
-- Хоть умри!
-- Доктор-то что же?
-- Что доктор? Гольтепа какая-то! -- одно теперь! -- через минуту произнес Сусликов: -- тут вот трактир есть. Туда сходить!
-- Кто пойдет-то? Я боюсь!
-- Чего?
-- А как накостыляют?
-- Что ж -- боишься, так я пойду. Мои вина. Эх, Ольга бы поправилась! -- сказал Сусликов с тоскою.
В комнате наступила тишина, Сумерки наполонили комнату и среди них только смутно рисовались силуэты трех ее обитателей.
Антон с Сусликовым задремали, но Сусликов дремал недолго. Мрачные мысли не девали ему покоя и через полчаса он встрепенулся. Он встал со стула в разбудил Антона.
-- Ты, братец, уж пожалуйста, -- проговорил он: -- присмотри за ней-то!
-- Идешь, что ли?
-- Надо!
Он подошел к Ольге и осторожно стал снимать с ее ног свое пальто. Ольга застонала.
-- Что больно, милая, а? Что с тобою? -- зашептал он тревожно, наклоняясь над воспаленным лицом Ольги и не видя его. Ольга не отвечала. Сусликов несколько мгновений прислушивался к ее хриплому дыханию.
-- Помоги ей Бог! -- прошептал он набожно и тихо поцеловал ее горячий лоб, -- Ну, я пойду!
-- Иди! -- ответил Антон: -- да скажи, чтобы Никита снегу принес. Опять, лампу заправить. Керосину нету.
Сусликов вышел из комнаты и спустился на двор. У крыльца он встретил Никиту.
-- Снегу, Никитушка, -- проговорил он ласково, отдавая последнюю серебряную монету: -- да керосину купи!
Никита взял деньги и, идя по двору рядом с Сусликовым, горячо заговорил:
-- Хозяин, возьми меня к себе! Я тебе как пес сослужу! Мне ваше дело страсть нравится! А тут што! Руби дрова, убирай лошадь, вози навоз. Что, возьмешь что ли?
Никита жадным взором впился в лицо Сусликову.
-- Что ты? Али белены объелся? -- сказал он с горечью: -- или ты не видишь житья нашего? Собаке лучше живется! Мы и холодаем, и голодаем, нас всякий обидеть может. С чего ты?
-- Возьми, Христа ради! -- просил Никита.