Тяжелый хлеб

Исправник представлял собою огромного, толстого мужчину с широким обрюзглым лицом, толстым красным носом и соловыми глазами. В сюртуке нараспашку, под которым пестрела грязная ситцевая рубашка, он вошел тяжелою поступью, заложив руки за спину и сердито насупив седые брови.

Сусликов низко поклонился ему и сделал шаг вперед. Исправник окинул его своим тяжелым тусклым взглядом и грузно опустился на стул, что стоял подле длинного стола.

Молодой человек юркнул на свое место.

-- Кто будешь? -- спросил Сусликова исправник.

Сусликов униженно поклонился и ответил:

-- Фокусник... акробат...

-- Фокусник, акробат, а по-моему: жулик... угрюмо перебил его исправник. Сусликов заискивающе улыбнулся.

-- Помилуйте! За что же!

-- Все вы такие! С чем приехал?

-- Хочу здесь несколько представлений дать. Жена больна, денег ни гроша, выехать не с чем, -- проговорил Сусликов и, еще раз низко поклонившись прибавил: -- ваше благородие! Смилуйтесь!

Исправник мрачно молчал, барабаня короткими пальцами по столу.

-- Бумага есть?

-- Все в исправности, -- встрепенулся Сусликов и полез в карман за бумагами.

Исправник взял от него засаленные бумаги, развернул их и, далеко отставив от себя, стал читать их вполголоса.

-- Какие же вы фокусники, черти? -- проговорил он хмуро, откладывая бумаги: -- коли один вот -- Михаил Сусликов -- слесарный подмастерье; Антон Громыхалов -- маляр, а эта девка -- крестьянка Крапивина? А? Какие же такие фокусники? -- повторил он.

Сусликов поклонился.

-- Помилуйте, Бога ради, ведь никогда нет этого, чтобы в паспорте был фокусник прописан! Завсегда так...

-- Ты меня не учи! -- крикнул на него исправник: -- молод! Ты кто же будешь?

-- Михаил Сусликов!

-- Так ты выходишь слесарный подмастерье вот тебе и все! Никаких фокусов не позволю. Обман!

У Сусликова упало сердце.

-- Ваше благородие! -- крикнул он дрожащим голосом: -- за что же? Бога ради! Жена больна, ни гроша денег. Вот у вас же Кусков...

-- А ты знаешь Кускова? -- перебил его исправник.

Сусликов не расслышал зловещей ноты, прозвучавшей в вопросе. Надежда оживила его.

-- Как же, ваше благородие! Вместе ездили, хлеб-соль делили! Вместе...

-- Воровали! -- как исступленный заревел вдруг исправник и, вскочив, затопал ногами: -- ага! Ты мне за него поплатишься! Он у меня, мошенник, волчью шубу из прихожей сволок, да новые валенки! Ты поплатишься! Куда он их девал, а? Куда? Не знаешь! Вот и посиди у меня в холодной. Авдюхин! -- заорал он во весь голос.

Из сеней быстро выскочил, сторож, стараясь спрятать за спиною дымящуюся трубку.

-- Авдюхин! -- налившись кровью и сверкая глазами, кричал исправник: -- сейчас этого каналью в холодную, да всю их шайку воровскую сюда! Живо! Я вам покажу!

На теле Сусликова выступил пот и облил его, словно холодною водою. Он понял, что попался, что его подвел Кусков и, бледный, испуганный, стоял перед исправником, тараща бессмысленно глаза. Но, услышав его последнее приказание, он вдруг опомнился и с криком повалился в ноги исправнику.

-- Ваше благородие! Помилуйте! Пощадите! Господи, за что ж? Жена больная, денег ни гроша! Ваше благородие!! -- вскрикивал он со слезами и тянулся за исправником, стараясь обнять его ноги.

-- А, теперь завыл! А где Кусков?

-- Да разве я знаю. Я всех знаю и его знаю, а где он? Мы все бродим! Разве я знал, что он вор, что он у вас...

-- Все вы воры! Вон от меня! А к вечеру -- из города! Не то перевяжу вас всех и с урядником! Вон!! -- швыряя бумаги Сусликова, крикнул исправник. Сусликов не поднимался.

-- Ваше благородие! -- продолжал молить он: -- разрешите одно представление, только одно! Господин доктор дают залу...

При слове "доктор" исправник пришел в окончательную ярость.

-- Доктор! -- заревел он: -- и лети к своему доктору! А от меня вон! Из города вон! К вечеру, слышь! Авдюхин, черт! Да что же ты, ирод, не вытолкаешь его? Гони его в шею!

Сусликов вскочил на ноги и в тот же миг почувствовал на своем вороте руку Авдюхина.

-- В шею! Вон! Чтобы к вечеру! -- орал вслед исправник, топая ногами.

VI.

Сусликов очутился на грязной улице с бумагами в руках, и мужество сразу покинуло его. По лицу его потекли слезы, жгучая тоскливая боль сжала его сердце.

Господи, что теперь делать! Исправник словно сбесился. Он наверное прогонит его из города, а куда деться? Да еще с больной Ольгою... Он взмахнул в отчаянье руками и поплелся к доктору.

Доктор завтракал. Он подвязал себе под шею салфетку, нагнул голову над тарелкой и громко чавкал, когда в комнату вошел Сусликов.

Увидев его, доктор что-то промычал, тряся головою и махая руками, и начал усиленно жевать, стараясь освободить набитый рот. От этих усилий у него выступил на лице пот, а на лбу налились жилы. Наконец, он проглотил кусок и заговорил:

-- Пришел? Ну, и отлично! Я тебе лекарства приготовил: будешь жене давать! Красивая шельма! -- его глаза на миг прищурились: -- чего стоишь, садись! Будем завтракать, выпьем. Да что с тобою? -- вдруг спросил он, перебивая свою речь.

Сусликов безнадежно махнул рукою.

-- Шабаш! -- проговорил он.

-- Что шабаш? Хуже жене? Дома был что ли?

-- Крышка! -- сказал Сусликов.

Доктор отложил ножик с вилкою и устремил на него недоумевающий взгляд.

-- Скажешь ты, наконец, в чем дело, или нет?

Сусликов поднял голову и с отчаянием произнес:

-- А то, что исправник затопал на меня, облаял всячески, а когда я про вас сказал -- велел в шею вытолкать, да вместо представления сегодня же город оставить! Вот что! Крышка теперь. Жена, я, Антон, кошка -- всем издыхать!

Доктор откинулся и хлопнул себя рукою по лбу.

-- Ах, я телятина! -- воскликнул он: -- да ведь это так и должно было быть, голубчик! Он тебя сам-то не съездил? Удивительно! Ведь он мог избить тебя, как каналью; ах, я телятина!

Он встал и прошелся по комнате.

-- С чего же вы не сказали, что он дерется? -- произнес обидчиво Сусликов.

-- Ах, ты! Да про что же я-то? Я все время это в голове имел. А тут ты, да жена твоя, да болезнь, ну -- и забыл! -- доктор развел руками.

-- Видишь, этот боров злится на меня, обругал я его как-то. Он и свирепеет. Имени моего слышать не может. А я и забыл сказать тебе. Так-то. Да ты не бойся! Я поправлю. Я тебе устрою.

Сусликов стоял у двери, прислонясь спиною к притолоке, и охватившее его уныние сменялось злобою... Мелет этот доктор, мелет, а о деле -- ничего. Так, пустой какой-то!..

-- Доктор, -- сказал он дрогнувшим голосом; -- будьте милостивы! Помогите!

-- Помогу, друг любезный, не хлопочи, а теперь выпей! Выпей для храбрости. Ну, садись...

Сусликов сел и подставил рюмку.

Доктор налил водки, чокнулся и сказал:

-- Что тебя не вышлет он -- это, как Бог свят! Не посмеет! Я на него казначейшу натравлю, да Селиванову. Не бойся!

Сусликов слушал его молча и пил. Долгий опыт горькой бродячей жизни показал ему, как дешевы ласковые слова и дорога ласка. Все мысли его теперь сосредоточивались на больной Ольге.

Как он увезет ее, больную, непокрытую, в такую погоду?..

-- Пей, я тебе все устрою!

Доктор наливал и чокался с ним. Он был рад, что нашел развлечение в своей монотонной жизни и не отпускал Сусликова. Сусликов сидел и томился. Время шло. Наконец, он решительно поднялся со стула.

-- Лекарства-то сделали?

-- Вот тебе и лекарство, -- уже заплетающимся языком говорил доктор, давая ему порошки и пузырек с микстурою: -- порошки эти дашь и микстуру тоже, а через час снова. Она, брат встанет: не бойся! Я тебе это верно. И дело поправим! Ты не робей! -- он засмеялся своим хихикающим смехом и хлопнул Сусликова по плечу.

Сусликов поспешно пошел домой и на дворе опять встретил Никиту с толстой палкою в руке. Его глупое лицо на этот раз приветливо улыбалось.

-- Чего это ты за мною, словно за вором, с дубиною? -- угрюмо спросил его Сусликов. Никита улыбнулся во весь рот.

-- Не бойся! Этто я для блезиру только: хозяин велит. А я вам -- вот! -- и Никита восторженно ударил себя ладонью в грудь. На Сусликова пахнуло водкою. "Пьян, верно; и Антон тоже", -- подумал он и торопливо поднялся по скрипучей лестнице. Его предположение оказалось верным.

Еще за дверью он услышал громкий, бессмысленный смех Антона, а когда вошел в комнату, то увидел, как он, связав кошке две лапы, дразнил ее куском мяса. Пьяный смех его раздавался на всю комнату; кошка билась и, волоча свои связанные ноги, громко мяукала, а Ольга лежала совершенно обессиленная, с крупными каплями пота на изнеможенном лице и при входе Сусликова, застонала.

Сусликов быстро подошел к кошке, развязал ее лапы и резко оттолкнул в сторону пьяного Антона. Антон отшатнулся, потом выпрямился и с мрачным лицом отошел в угол и сел на табурет.

Сусликов снял пальто и подошел к Ольге. Она приветливо улыбнулась ему.

-- Ну, как тебе? Лучше? -- спросил он, нежно кладя на ее лоб свою грубую руку.

-- Лучше! -- ответила она слабым голосом: -- голову, разламывает только: -- смерть. А тут они! Пьянство!

-- Ну, вот тебе доктор лекарства дал; я сейчас. Чай не пила? Нет! Хочешь? Я мигом справлю. А что же он-то? -- кивнул он на Антона.

-- Да с этим... Никитою... пили, пели. Я прошу, они смеются.

Сусликов нахмурился и посмотрел на Антона.

-- Что же... я тоже хочу выпить... ты, небось, с доктором-то клюнул... -- пробормотал Антон, смущаясь под взглядом Сусликова. Тот махнул рукою и снова обратился к Ольге.

-- Ну, я тебе лекарства дам, не робей: все поправится! Ты выздоровеешь, я тут заработаю -- и мы вон отсюда! Нелегкая нас занесла сюда!

Ольга улыбнулась.

-- Давай лекарство-то! -- сказала она. Сусликов ожил. Ей, видимо, было лучше. У нее не было палящего жара; она улыбалась и говорила. Он вынул из кармана пальто лекарство, достал воды и помог ей принять порошок и микстуру.

-- Теперь лежи, а я насчет самовара! -- сказал он, укладывая Ольгу и бережно оправляя под ее головою подушку.

-- А ты смотри! -- обернулся он, уходя, к Антону: -- не дыши, а не то -- вышибу!..

Антон съежился.

Сусликов вышел на лестницу. И едва он оставил Ольгу как его снова охватила тревога. Его беспокоили и Антон, и болезнь Ольги, и положение дел, и на минуту ему показалось, что исправник сейчас пришлет к нему урядника и велит тотчас же уезжать из города. Бледный, испуганный, он сошел с лестницы и робко вошел в избу Аверьяна. Тот сидел в обществе четырех осанистых мужиков, которые в торжественном молчании чинно по очереди опускали свои ложки в огромную деревянную чашку с дымящимися щами. Хозяйка хлопотала у печки.

-- Евдокиму-то внукой которая. Ну, она и говорит ему... -- рассказывал Аверьян и остановился, когда вошел Сусликов.

-- Чего тебе?

Сусликов поклонился,

-- Самоварчик бы, да еды какой ни на есть. Щец что ли, яичницу! -- сказал он.

Аверьян нахмурился.

-- Деньги-то есть?

Сусликов знал всю силу наличных денег в таких случаях и, заглушив сердечную боль, бойко ответил:

-- За этим дело не станет!

-- Третий, самовар будет. У меня по пятаку, -- стал быстро высчитывать Аверьян: -- шти на троих...