Акционерное общество женщин

* * *

Катька вернулась в Лондон. Аленины откровения ее особо не поразили, этих добровольно-принудительных совокуплений на пути карьерной женщины… как на субботник выйти. Она была верна себе и продолжала наслаждаться «Фаустом». Хорошо в Лондоне, вдали от этих уродов, префектов, зампрефектов, их рассольников и «Пулиньи-Монтраше». У нее есть Клаус. И Фауст…

Фауст чем ближе к старости, тем больше старался найти что-то новое, собственное, причем в самых что ни на есть изученных вопросах веры, бога, религии. Ко времени Фауста на эти темы уже были написаны горы трактатов и книг, но Фауста не устраивали никакие объяснения мира и веры, и он упорно старался, тщился найти свое собственное. При помощи дьявола. Похоже, он так и не нашел истину. Может, потому, что мужчине просто не дано слышать дьявола?

Да неважно, нашел Фауст истину или нет. Важно, что искал. Все беды от запретов на познание, от табу, стыдливых умолчаний. Поиск истины – это, пожалуй, единственный процесс, который важнее результата. А женщина странным образом забыла о познании… Хотя ей просто всегда запрещали познавать свою жизнь и естество, изобретая всевозможные табу.

Они с подругами столько лет обсуждали громоздящиеся друг на друга истории нелепых первых жен и цепких юных телок, подлостей мужчин и подлянок баб, которые – верно сказала Полина – плодят одни миазмы. И что они из этого вынесли?

Только теперь Полинина болезнь связала все воедино, а где раньше были их головы и глаза? Занимались всякой мурой, собачились с женами начальников, психовали из-за протеста детей, разрешали себя бросать всяким вадимам-костям, давали волю всему мужскому сословию следовать лишь одному правилу – жить без правил.

Катьку особенно занимал вопрос, продал ли Фауст душу дьяволу в обмен на вечную молодость, высшее блаженство, соблазн Гретхен или в обмен на истинное познание. Вопрос этот тоже был не нов, но Катьку, как и Фауста, не устраивали его многочисленные трактовки в литературе. Ей требовалось свое объяснение, ибо поиски Фауста представлялись ей странным образом связанными с поиском столь необходимым и сложным для женщины. Если целью Фауста была вечная молодость, то он не более чем ученый предшественник эстета Дориана Грея. А вот если он заключил сделку с сатаной ради обретения истины – это совсем иное.

…Познание предстает вызовом богу. Оно и является таковым. «Блаженны нищие духом», – сказал Господь, ибо лишь они придут в царствие его. Далее Он призывал: «Будьте более дети, чем дети, не стремитесь изведать причины и цели, ибо лишь в Боге все прошедшее и грядущее». Это запрет на познание! Именно его ниспровергает дьявол, который возвел в абсолют высокомерие, отвагу, властолюбие и гордость. Значит, он дал человечеству науку, философию, он дал волю инстинктам, которые, если верить Юнгу, породили фантазию, а она в свою очередь – искусство…

Вечная молодость или познание как два разных толкования сделки Фауста с Мефистофелем… Да, именно в этом все дело. Неважно, что это лишь ассоциации, важно, что все женщины, которых они с Полиной, Аленой, Кысой столько лет обсуждали, сделали когда-то свой выбор путей поиска. Первые, взявшие от дьявола лишь гордыню и тщеславие, бегают от одного пластического хирурга к другому, спускают как игроки состояния на спа-курортах, ищут все более эффективные стволовые клетки. Вторые берут от дьявола страсть к свободе и воле, познают себя, свое место в мире и управляют метаморфозами своей жизни.

Алхимия как наука о трансформации человеческого организма в его физической и духовной ипостасях, как стройная система, призванная заменить наивные противовозрастные теории, построенные на надерганных воззрениях от раздельного питания до китайской медицины, – вот чему посвящала Катька все свободное время.

Конечно, можно считать, как это удобнее ленивым, что понятия метаболизм, свободные радикалы, разрушающие кожу и ткани, токсины, которые мы впихиваем в себя при помощи ножа и вилки, – это чушь. Но ведь результаты упорного, управляемого мыслью и волей процесса контроля над своим телом у нее, Катьки, а также и у Алены были налицо. Точнее – на лице! Какое еще нужно доказательство?

Конечно, алхимия возраста – это стремление обращать время вспять. Не говоря уже о том, что это анализ собственного процесса умирания и управлением им. Занятие точно сатанинское. Но раз дьявол – покровитель процесса познания, то он друг женщины вдвойне, потому что именно эти занятия позволяют женщине жить в гармонии. Осталось только понять, как управлять тем ядром процесса старения – переходом «за грань», который так посылает в нокаут, что не каждой женщине по силам и подняться.

Алена тоже заразилась мыслями о жизни «за гранью». Ее собственный опыт, совсем иной, чем Катькин, подсказывал, что управление метаморфозами жизни женщины – это замечательно, но надо менять и многое иное.

«…Мир надо менять, – писала она Катьке. – В нем такие неуправляемые метаморфозы, которые мне лично нравятся все меньше. Мужики прибрали к рукам все: нефть, золото, алмазы, горы, реки и моря, вооружение, алкоголь, кино и буквально космос. Бабам не оставили ничего. Предел женской карьере ставит то, что она никогда не сможет голой решать вопросы с мужиками в бане. Никогда не станет своей. У женщин осталась только преходящая женская власть, а потом климакс. Хочешь, Кать, или нет, а надо на этом построить бизнес. К чертовой матери отсосать у мужиков все. Не их отстойную сперму, а бабки и власть…»

Катька ржала, читая Аленины письма, но понимала, что каким-то образом для снятия табу, душившего женщину, надо менять отношение общества к ней. Как? Этого она пока не понимала, упирая в своих письмах прежде всего на то, что требуется сначала найти идею, которая ляжет в основу объединения женщин. На это Алена отвечала, что лучше бабла идеи не придумать.

При следующем приезде в Москву Катька застала на даче у Полины – помимо Кысы с Аленой – и Иноземцеву, а та поведала им такое!..

Алена с Катькой только переглядывались, слушая рассказ Иноземцевой о том, как она первая претворила их еще не конца додуманную теорию в жизнь. Пережив изгнание из банковского рая, Иноземцева открыла в Лос-Анджелесе практически… бордель. Катька даже подумала, что ослышалась, но подруги, которые слушали Иноземцеву уже третий день, заверили ее, что со слухом у нее все в порядке.

Иноземцева наконец приладила себя к делу, для которого была создана. Взяла в управление местную библиотеку, набитую книгами по теории фитнеса, здоровому питанию и безопасному сексу, а также бесчисленными книгами по психологии, которые в Америке издаются в таком количестве и написаны так примитивно, что их связь с психологией уже забылась, и они приобрели общее коммерческое название self-help books.

К этому было добавлено изрядное количества чтива по эзотерике, вплоть до вращения столов… Спекулируя на интересе лос-анджелесского общества к подобным темам, Иноземцева превратила библиотеку то ли в избу-читальню, где обсуждались теории, препарированные в чтиво, то ли в клуб гейш.

Гейшами были вновь прибывающие девушки из России, Украины и других славянских стран, у которых было хорошее образование, но не всегда была работа.

Под руководством Иноземцевой они быстро осваивали теории здорового питания и основы китайской медицины. Помогали мужчинам и женщинам в интерпретации чтива, объясняли, как пользоваться астрологией. Полной профанацией это назвать было нельзя: Иноземцева была дамой неглупой и образованной, не ленилась использовать обширную переписку между Катькой и Аленой, заставляла гейш читать «Алхимию возраста», и этого посетителям ее избы-читальни вполне хватало. Гейши не только вели умные разговоры с клиентами, но и подрабатывали массажами, раскрывающими чакры или врачующими меридианы, а то и стимулирующими либидо. За массажами они нашептывали мужчинам, как завоевывать женские сердца, женщинам – как поворачивать мужика к себе лучшей стороной без помощи психоаналитика и утомительных семейных консультантов, к которым партнера так трудно вытащить. Возможно, особо выдающимся мужчинам они оказывали и иные милости… Но главное, что читальня, или бордель, посещалась охотно, дань за вечера с интересными дискуссиями или пожертвования на продолжение учебы девушек собиралась легально, а если кому-то из мужчин нравилась одна из девушек, а кто-то и влюблялся – это дело глубоко личное.

Главным критерием отбора Иноземцевой было то, что девушки должны быть по сути своей не бл…дями и даже не нимфами, а барышнями из хороших семей с образованием, воспитанием и светлой головой.

Катька никогда бы не подумала, что Иноземцева первая из них поставит на их идее создать общество женщин, познающих себя и раскрывающих другим загадки жизни женщины, такое крепкое дело.

Полина же, оставив попытки найти ответы на свои вопросы в литературе и Интернете, втянула Кысу – как единственную из подруг, уже пережившую климакс, – в осмысление жизни «за гранью». Все еще нездоровая, с торчащими в разные стороны короткими волосами, вьющимися почему-то мелким бесом, она расхаживала по даче в джинсах и ковбойке и рассуждала.

Кыса же сидела с ноутбуком и стаканом мартини со льдом за кухонным столом. Не углубляясь в теорию, они сводили в одну папку все известные им истории: самой Кысы, Аллочки, Инны, Ирины, истории разных форточниц, фотомоделей, трофейных жен, шлюх, называющих себя «нимфами», карьерные провалы Иноземцевой, Катьки и других женщин.

Часами обсуждали переписку Катьки и Алены, хохотали над бесспорной истиной, что невозможность голой тереть терки в бане с мужиками – это естественный предел женской карьере. Полину смущало то, что Алена, как ей казалось, цинично разворачивает ее великую мечту в сторону власти и особенно денег. Она подбивала Кысу идти по пути просвещения. Кысе – правда, в силу иных причин, – тема денег тоже была безразлична, но ей хотелось признания. Она склонялась в пользу собственного журнала или передачи на телевидении.

Кыса уже не говорила о бредовости идеи «Клуба первых жен», а соглашалась, что для осмысления травм женщин, которые наносят им мужчины, время и общество, эти травмы необходимо обсуждать, причем в закрытом, элитном сообществе.

Все прожитое и пережитое набирало критическую массу, и осталось лишь понять, каким именно образом реализовать осмысленное. Зарождающее учение было обречено стать всесильным, ибо оно было верным и приложений ему было не счесть.