Шлемазл

ПЛАТОН (прислушиваясь к себе и внезапно твердея): Нет. Я тебя убью.

Скованными руками он хватает второй полицейский пистолет и пытается выстрелить в Изю. Изя отбивает руку с пистолетом, происходит выстрел, стрелка с присоской попадает Даше в висок и прилипает. Платон не замечает этого, он борется с Изей, пытается ударить его игрушечной дубинкой. Они дерутся, Платон пытается драться даже ногами. Изя побеждает, обхватывает Платона сзади, и тут они видят, что Даша сидит с закрытыми глазами, прислонившись головой к окну, а из виска торчит стрела. Они застывают.

ИЗЯ: Что ж ты натворил? Укокошил родную мать!..

ПЛАТОН (в ужасе, находясь в объятьях Изя): Мама! Мамочка! Не умирай!

ИЗЯ (в изумлении): О, Господи! Только не в висок!

ПЛАТОН (брыкается и рвётся к Даше): Пусти! Пусти!

Изя отпускает Платона, тот бросается к Даше, трясёт её, но она не реагирует. Изя хватает Дашу за руку, потом прикладывает пальцы к сонной артерии.

ПЛАТОН (крайне встревожено): Нет пульса? Делай ей искусственное дыхание! Рот в рот!

ИЗЯ (несколько смущённо): Сам делай!

ПЛАТОН: У меня рот маленький. А у тебя как пылесос!

Изя кладёт Дашу на скамейку, присоску отцепляет от её виска, делает несколько быстрых глубоких вдохов, и припадает к устам Даши, вдыхая в неё жизнь. Рука Даши как-то обхватывает его голову и всё это как-то переходит в поцелуй. ПЛАТОН опять обнаруживает, что у него на ноге висит дашин новый лифчик, он бережно его снимает и пытается обратно завернуть в красочную бумагу и уложить в пакет. Когда он справляется, Даша и Изя сидят рядом, у Изи весь рот в помаде, у Даши тоже размазана помада по всему лицу. Даша как-то странно улыбается, Изя смущенно глядит в пол.

ПЛАТОН (внимательно всматривается в Дашу, потом в Изю, и расплывается в улыбке, радостно указывая на Изю): Ма, мы с ним хоть и менты, но нормальные мужики!

Даша делает вопросительную гримасу.

ПЛАТОН: Я думаю, он нас не посадит. Мы столько всего прошли с ним вместе!

ИЗЯ: Вина должна быть заглажена. Только так можно избежать наказания.

ПЛАТОН: Мам, ты меня прощаешь? Я тоже игрушка своих страстей! Это как бабушка про тебя говорит, типа, у нас это фамильное.

Даша молча улыбается и кивает. Изя смотрит на неё с пониманием и тоже улыбается.

Платон смотрит на Дашу, и видно, что в нём борются противоречивые чувства. Потом он поднимает с полу свою свинью-копилку и протягивает её Даше.

ПЛАТОН: Ладно, поехали обратно, куплю тебе новые лифчики. И колготки целые. Тут хватит на все! (И кивая на Изю) А бандитов пока повозим на его машине. Я подумал – у меня же прав ещё нет!

ГОЛОС АВГУСТА: Стоп! Снято!

Свет и экраны гаснут.

ГОЛОС МАРКА (из темноты): А что, неплохо!

ГОЛОС ИЗИ (из темноты): Мама будет довольна. Но всё же мне хотелось бы сыграть что-то эпохальное, а не зацикливаться на роли донжуана из электрички. Нужен другой конфликт, эпохальный, настоящая драма!

На сцене зажигается свет. В большой гостинной за столом с ноутбуками сидят Марк и Август, вокруг ходит Изя.

АВГУСТ: Значит, ты настаиваешь на чём-то драматическом?

ИЗЯ: Мне бы хотелось сыграть что-то противоречивое. Сыграть две роли – добра и зла, человека хорошего, сообщающегося с человеком не особо хорошим, и показать всю противоречивость человеческой натуры, и в то же время открыть как божественное начало в человеке, так и нечто призёмлённое, как это мы сделали в Банкире.

МАРК: Ну, тут действительно напрашивается какая-то вечная тема. Только не Христос с сатаной в пустыне. А то получится ещё один Гамлет.

АВГУСТ: Пилат! Давай попробуем сыграть Иисуса и Пилата. Но не в доме префекта Иудеи, а потом.

МАРК: Ты про их встречу в вечности? Что может сказать убиенный убившему? Конфликт палача и невинной жертвы? Один делает свою работу согласно своим представлениям о правильном, а другой делает свою и оба правы, только один принимает безвинно смерть, а другой… Мучаться ему или не мучаться? Вот в чём на самом деле вопрос, а в том, кто прав и кто виноват.

ИЗЯ: Это неожиданно. Мне нравится! Сыграю за обоих!

АВГУСТ: Тогда попробуем. Так и напишем: Пи-лат!

Август печатает на компьютере, на экране возникает надпись

“Новелла “ПИЛАТ”

Гаснет свет, гаснут экраны. Тёмная сцена. Появляются две головы как два световых пятна. Они над сценой как бы висят в воздухе. Одна голова римлянина, это Понтий Пилат, другая голова иудейская, это Иисус Христос. Экраны над сценой показывают лица крупным планом. Экран один – Христос, Экран два – Пилат. Обе головы принадлежат Изе, но в изменённых нейронной сетью обличиях.

ПИЛАТ: Слушай, Иисус, я тебе в тысячный, в миллионный раз повторяю – я тут ни при чём! Ты мне уже две тысячи лет выносишь мозги – а был ли у тебя выбор? Ну какой выбор? Я ж этим твоим поганым соплеменникам сказал – не нашёл я вины в этом человеке, и даже руки помыл, как у вас, евреев, принято в таких случаях. Это ты им претензии предъявляй, не мне.

ИИСУС: Понтий, драгоценный ты мой человек… А что ты чувствовал, когда меня к тебе привели?

ПИЛАТ: Да что я мог чувствовать? Башка лопалась с похмелья, сушняк долбил, тётку накакнуне не смог оприходовать, потому что конь мой не встал, с деньгами проблемы были, легионеры безобразничали, жалобы на меня в Рим строчили твои соплеменники, дескать, я казну разворовал и дороги не построил, хотя деньги выделялись… Тут этот твой кагал галдящий вваливается, тебя волочёт, и хором несёт какую-то околесицу про вашу эту религиозную хрень. И, прошу тебя, со мной оставь эти высокопарные обороты: из чрева твоего потекут реки воды живой и тому подобное. Не вода живая из меня выходит, когда живот прихватывает.

ИИСУС: Что было в сердце твоём?

ПИЛАТ: В сердце? Не было у меня сердца. Вместо него был геморрой. Я сидеть не мог, только лежать или стоять. И кровь хлестала из задницы. И пописать не мог толком – подцепил где-то гонорею. А тут ты, такой красивый, величавый. Очень меня взбодрил.

ИИСУС: Понимаю.

ПИЛАТ: Что ты понимаешь? Да, конечно, ребята перестарались мои. Я им сказал: дайте ему пару плетей, чтоб поменьше болтал и не дразнил этих пейсатых мудил, и отпустите с миром. А они в раж вошли. Садюги хреновы. Профессиональная деформация личности.

ИИСУС: Ты где был?

ПИЛАТ: Да пошёл похмелиться. Винца прохладненького попил в подвале. Разморило на жарюке. Закемарил. Проснулся – а тебя уже мои черти отрихтовали. Даже мне не по себе стало. Зачем же так с живым человеком, пусть он даже и еврей.

ИИСУС: Ты не любил евреев?

ПИЛАТ: Что значит – не любил? Публика вы достаточно склочная, скандальная, в головах у вас какие-то непонятные мысли, смесь дельного с бредятиной, религия какая-то странная – один бог на все случаи жизни, и которого ещё никто никогда не видел. Хоть бы статую ему какую-нибудь поставили, как у нас, у нормальных людей. А то ж вообще ничего не понятно.

ИИСУС: Ты пробовал разобраться?

ПИЛАТ: Поначалу. Позвал ваших ученых мужей, говорю: рассказывайте. Один начал, другие тут же стали его перебивать и поправлять. Возник у них спор промеж себя, на каждый вопрос у них по семь мнений, и все кричат своё одновременно. Дошло у них дело до драки, пришлось охране выкинуть их вон.

ИИСУС: Ты бы кого-то одного позвал. Самого толкового.

ПИЛАТ: Да как определить, кто у них самый толковый? Надо же от чего-то оттолкнуться, а от чего? Все друг про друга говорят гадости, доносы мне пишут. Анонимные.

ИИСУС: Ты сказал, что не нашёл на мне вины. Но отправил на смерть. Невиновного человека.

ПИЛАТ: Издержки демократии и местного самоуправления.

ИИСУС: И ты ничего не мог сделать?

ПИЛАТ: Мог. Но не стал.

ИИСУС: Почему?

ПИЛАТ: Ты был встроен в систему власти, знаешь, что такое иерархия?

ИИСУС: Вообще-то, я и Мой Отец – это верховная власть во Вселенной.

ПИЛАТ: Это ты тут власть. А ты вспомни себя тогда: нищий оборванец с завиральными идеями. Бродит повсюду и баламутит общественность. Живёт как альфонс. За счёт баб. Собрал шайку каких-то нищебродов, какие-то лекции читал народу, толпы собирал; говорят, целительствовал, воду заряжал, слепым глаза вставлял, парализованных бегать заставлял, мёртвых воскрешал. Что может подумать нормальный человек?

ИИСУС: Что Бог воплотился в человеке.

ПИЛАТ: Знаешь, Иисус, при всём моём уважении, ты ничего в реальной жизни не понимаешь. Потому что в реальной жизни чудес не бывает, и если про кого-то рассказывают, что он воскрешает уже разлагающиеся трупы, то это – либо фокусник, либо шарлатан.

ИИСУС: Но ведь я творил чудеса.

ПИЛАТ: Я этого не видел. А что записано с чужих слов – это всего лишь чужие впечатления.

ИИСУС: Ты не веришь людям?

ПИЛАТ: Верю. Тем, кому можно верить. Кто проверен. А к чему ты клонишь? Я понял. Ты, догадываюсь, хочешь сказать, что я поверил старейшинам и первосвященникам, что оклеветали тебя, и отдал тебя, невинную овечку, на казнь. И не перепроверил эти сведения?

ИИСУС: В том числе.

ПИЛАТ: Так какого хрена ты молчал, когда я тебя допрашивал по существу вопроса? Ты же ничего не сказал в своё оправдание!

ИИСУС: В чём я должен был оправдываться? Я же ни в чём не был виноват.

ПИЛАТ: У твоего начальства была другая точка зрения.

ИИСУС: Они мне не начальства.

ПИЛАТ: Теперь-то конечно. Но это они тебя приволокли и выдвинули обвинения. С чего бы им притаскивать невинного человека к префекту? Да ещё к такому, как я.

ИИСУС: Как ты?

ПИЛАТ: Я на свой счёт не обольщаюсь. Да, я обращался с казной по-свойски. Да, в милосердии меня сложно упрекнуть. Но как было с вами всеми управляться? Вы ж по-хорошему не понимали, бузили всё время против цезаря.

ИИСУС: Зачем вы вообще пришли в Иудею?

ПИЛАТ: Не ко мне вопрос. Я чиновник прежде всего, а политик поневоле. Зачем Рим пришёл в Иудею – это вопрос к Риму. Я же исполнял служебный долг и делал всё, чтоб было тихо. Чтоб цезарь не волновался и чтоб меня не выкинули со службы на улицу, как собаку.

ИИСУС: Ты испытываешь раскаяние?

ПИЛАТ: В чём мне раскаиваться? Я действовал по обстоятельствам. В рамках имевшихся полномочий. Решал возникавшие проблемы. Ты был одной из них.

ИИСУС: Ты мог поступить по-другому.

ПИЛАТ: Хватит мне морочить голову. Давай начистоту. Если б мои орлы тебя не распяли, кто б ты был? Ну так, по совести? Бродячий тунеядец, несущий какую-то ахинею, говорящий загадками и софизмами. Думаешь, я не знаю, что ты ответил, когда тебя спросили, позволительно ли платить подати кесарю? Ты спросил: что изображено на денежке? Кесарь? Так отдайте кесарю кесарево, а Богу божье. Ловко передёрнул, не хуже учёных греков. Провёл даже своих хитросложных соотечественников.

ИИСУС: Где я тут передёрнул?

ПИЛАТ: При чём тут изображение кесаря? А если бы там было изображение задницы, что бы ты сказал? Засуньте золотой динарий в задницу, а Богу воздайте божье? Тебя же конкретно спросили – надо ли платить налоги? А ты отвечал всякими головоломками. А сам при этом платил налоги. Помнишь, когда к тебе прискакал этот слабоумный Пётр, и говорит: ой-ой-ой, пришло время платить налоги. Что ты ему сказал? Иди, поработай, пусть тебе заплатят, и отдай часть заработанного на налоги? Нет, ты сказал: иди, вылови без рыбку из пруда с золотой монеткой за жабрами, и заплати за меня и за себя.