Костры амбиций

* * *

Нет, это нестерпимо. Снова взорвался телефон. Фэллоу открыл глаза и, щурясь, смотрит на залитую солнцем модерновую мерзость запустения. Но с открытыми глазами еще хуже. С открытыми глазами — что его теперь ждет? Такая безнадежность! Такое ледяное отчаяние! Он скривился, передернулся и снова закрыл глаза. Вот она, харя. И сразу же опять открыл. Что-то он такое сделал в пьяном виде… К отчаянию и раскаянию теперь еще прибавился страх.

Настойчивый звон телефона начал внушать тревогу. Что, если это из «Сити лайт»? После того как Грязный Мыш последний раз отчитал его, он дал себе слово каждый день являться в редакцию к десяти утра, а сейчас уже начало второго. И раз так, лучше совсем не отвечать. Нет, не ответив, он навсегда погрузится на дно, туда, где чудовище. Он выкатывается из постели, ставит ступни на пол — кошмарный желток внутри черепа болтнулся. И сразу свирепо заболела голова. Потянуло рвать, но при головной боли это слишком мучительно, лучше не надо. Пошел к аппарату, сначала несколько шагов на ногах, потом опустился на колени, затем на четвереньки. Дополз, взял трубку и растянулся на ковре, чтобы желток перестал болтаться.

— Алло?

— Питер? — Слава богу, акцент английский.

— Да?

— Питер, что за хриплый голос? Разбудил я тебя, что ли? Говорит Тони.

— Нет, нет! Нет, нет, нет. Это я просто… я был в другой комнате. Я сегодня работаю дома. — Он сам заметил, что как-то воровато басит.

— Ну знаешь, ты очень удачно изображаешь разговор спросонья.

— Значит, ты мне не веришь, да?

Слава богу, что это Тони. Он тоже англичанин и приехал работать в «Сити лайт» одновременно с Питером. Они — два коммандоса в этой дикой стране.

— Я-то тебе, конечно, верю. Но по этому вопросу я в абсолютном меньшинстве. На твоем месте я бы сейчас же, как можно скорее приехал в редакцию.

— Ммм. Понял.

— Только что ко мне подошел Мыш и спросил, где ты. Не из праздного любопытства, между прочим. У него был чрезвычайно раздосадованный вид.

— А ты что ему сказал?

— Что ты находишься в Опекунском суде.

— Ммм. Не сочти за бестактное любопытство, но чем хоть я там занимаюсь?

— Да ты что, Питер, в самом деле, похоже, только-только глаза продрал? Наследство Лейси Патни, помнишь?

— Ммм. Лейси Патни. — Головная боль, тошнота и сонливость накатили как гавайская волна. Голова плашмя лежит на ковре. Внутри болтается ядовитый желток. — Ммм…

— Не умолкай, пожалуйста, Питер. Я не шучу. По-моему, тебе надо приехать сюда показаться.

— Понимаю. Понимаю, понимаю. Спасибо, Тони. Ты совершенно прав.

— Приедешь?

— Да. — Он ясно представил себе, какая мука будет даже просто встать на ноги.

— И сделай мне одолжение.

— Все что тебе угодно.

— Постарайся не забыть, что ты был в Опекунском суде. В связи с наследством Лейси Патни. Вообще-то я не уверен, что Грязный Мыш мне поверил. Но все-таки.

— Да, да. Лейси Патни. Спасибо Тони.

Фэллоу положил трубку, с трудом поднялся на ноги и, качнувшись, ткнулся мордой в жалюзи. Разрезал губу. Эти янки делают жалюзи из узких металлических полос, острых как бритвы. Костяшкой указательного пальца стер кровь. Прямо держать голову не получается. Ртутный желток в черепе нарушает чувство равновесия. Кое-как добрел до двери в ванную и закрылся там при чахоточных иссиня-бледных отсветах флюоресцентной лампы из коридора. В таком больном освещении кровь на губе кажется в зеркале аптечки фиолетовой. Ну и ладно, он готов жить с фиолетовой кровью. А вот если включить свет в ванной, тогда конец.