Не мой типаж

Глава 1

— Мариночка, придётся сообщить о моём здоровье Грише.

Марина, складывающая тонометр в коробку, растерянно посмотрела на Нину Фёдоровну. Неужели всё настолько плохо? Уже бредит?

Её соседка, с которой они бок о бок жили уже два с половиной года, Нина Фёдоровна, неожиданно слегла три дня назад. До этого, несмотря на свои восемьдесят два года, вела активный образ жизни и была в полной ясности ума.

— Грише? — осторожно спросила Марина.

— Моему приёмному сыну. Я не хотела его беспокоить, но чувствую, что нам надо повидаться. Не выкарабкаться мне, Мариночка!

— Нина Фёдоровна! Отставить упаднические настроения! Вы слышали, что доктор сказал? Скоро побежите!

Сердце сжималось. Ей, Марине, доктор потом за дверью сказал совсем другое…

— Нина Фёдоровна! А где приёмный сын-то? Почему я ни разу не видела его?

— Гриша прилетал, но оба раза вы с Данюшей как раз в это время улетали в Турцию. Он живёт и работает в Москве, адвокат.

— Вы никогда не рассказывали о нём…

— Мой муж, Ян Карлович, был профессором, академиком. Он был старше меня на тридцать пять лет, я была его студенткой, дипломницей. Он овдовел на ту пору, и детей у него не было, не могло быть. А когда он скончался, мне было пятьдесят. Я чувствовала, что проживу ещё долго, и используя все связи, взяла в доме малютки мальчика, Гришу. Ему было около годика. Хороший мальчик, очень умный. Ему скоро тридцать три.

— А почему же вы здесь одна⁈

— Он звал в Москву много раз. Но в мои годы переезд сильно бы сократил мою жизнь. Нас, стариков, нельзя выдёргивать с привычного места. Да и квартира… Я не смогла бы оставить нашу с Яном квартиру.

Они жили в первой «высотке» их города, построенной в сороковые годы прошлого века. В доме было семь этажей, высоченные потолки, винтовая лестница и старинный решётчатый лифт. Марина продала квартиру в самом центре, в приличной новостройке, и ещё брала кредит, который два года выплачивала, чтобы купить квартиру в этом доме.

Не то что бы она так мечтала тут жить… Но им нужна была прописка, чтобы Данька попал в нужную школу. Они жили на шестом этаже, и их соседкой по общему огороженному коридору оказалась Нина Фёдоровна, с которой они сразу подружились. Марина была искусствоведом, а Нина Фёдоровна всю жизнь преподавала историю искусств в институте культуры.

— Гриша будет звонить в девять часов по нашему времени. Он звонит мне каждый вечер после работы. Нужно будет ему сказать, чтобы срочно прилетел.

— Я приду к девяти, Нина Фёдоровна. Если что-то нужно раньше, звоните мне. Пойду Даню ужином кормить.

— Хорошо, Мариночка! Спасибо!

Марина встала и поковыляла к себе. Три дня назад Нина Фёдоровна дала ей ключи от своей квартиры.

Марина впервые порадовалась, что она на больничном. А то кто бы присматривал за Ниной Фёдоровной? Хорошо, что нога болит уже меньше.

Две недели назад она навернулась со стремянки в галерее. Чёрт её понёс рыться в фондах на антресолях. Получила растяжение связок, еле-еле уговорила врача не фиксировать это как травму на рабочем месте. А то самой ещё пришлось бы и отдуваться — она же директор галереи.

Она как раз успела сварить борщ, когда пришёл от репетитора по английскому Даниил. Сын учился в девятом классе, готовился к экзаменам.

— Как хорошо, когда ты сидишь дома, мам. Прихожу, а тут борщ.

— Можно подумать, ты обычно голодаешь!

— Нееет, но это же самому накладывать, разогревать…

— Может, мне на пенсию выйти? — усмехнулась Марина. — Что сегодня сказала Светлана Петровна?

— Норм всё. Не будет проблем с английским, говорит.

— Ну-ну.

Сын учился в лучшей школе города. Когда-то, после пятого класса, он не прошёл туда вступительные испытания, и Марина затеяла переезд, чтобы попасть в школу по прописке. Теперь же сын был одним из лучших учеников школы. Значит, всё не зря.

В двадцать сорок пять она вновь пришла к Нине Фёдоровне. Измерили давление и ждали звонка от некоего Гриши. Мистера икс, который носа к матери не кажет. Он оказался пунктуален.

Сначала с ним говорила Нина Фёдоровна, потом трубку взяла Марина. Взяла, главным образом, для того, чтобы запомнить номер.

— Здравствуйте, Мария… — раздался звучный приятный голос, достаточно низкий.

— Марина Леонидовна, — поправила она.

— Насколько всё плохо?

— Нина Фёдоровна вам всё сказала, прислушайтесь, будьте любезны.

— Ситуация осложняется тем, что я сейчас в командировке в ближнем зарубежье. Мне нужно некоторое время, чтобы утрясти формальности.

— Что ж, постарайтесь быстрее.

Она не могла говорить при Нине Фёдоровне в полную силу. Быстро занесла номер в свой телефон. Позвонит ему потом, из дома.

Распорядившись, чтобы Нина Фёдоровна звонила ей в любое время, хоть среди ночи, откланялась.

…Он сидел в гостиничном номере «люкс» и напряженно думал о том, насколько плохо всё с мамой? Никогда она так не говорила раньше, не звала к себе так срочно. И всё же он сможет вылететь только послезавтра рано утром, в воскресенье. Иначе вся учёба насмарку. И огромная неустойка. И урон репутации, которую он нарабатывал годами.

Зазвонил телефон. Номер был ему не знаком, и в свете последних новостей, Григорий испугался.

— Да, — осторожно ответил он.

— Снова здравствуйте! — этот низкий женский голос он уже сегодня слышал.

Какая-то соседка мамы. Не видел он никаких соседок, когда прилетал.

— Мария Леонидовна, всё в порядке?

— Марина Леонидовна. Всё очень плохо, Григорий Янович. Боюсь, счёт идёт на дни. Нина Фёдоровна очень хочет видеть вас. Поспешите, пожалуйста!

— Я прилечу послезавтра утром. Раньше не могу никак, у меня будут огромные неприятности.

— Не знала, что у вас там рабовладельческий строй. Что ж. Я вас предупредила. Не смею больше отвлекать.

Она нажала отбой, не попрощавшись. Противный столичный хлыщ! По голосу слышно. Послезавтра он сможет! А если бы уже всё⁈ Тоже бы послезавтра смог?

Он раздраженно отшвырнул телефон. Терпеть не мог баб с низким голосом, да ещё таких, которым до всего есть дело и больше всех надо. Как пить дать, она там какой-нибудь управдом. Иван Васильевич Бунша в юбке. С любопытным носом.

В воскресенье с утра, несмотря на конец марта, пошёл снег огромными хлопьями. Марина терпеть не могла весну, вплоть до двадцатых чисел мая. Весной в её жизни вечно происходили какие-то беды. Вот и в этот раз — растяжение, потом болезнь Нины Фёдоровны. Вчера она вызывала скорую дважды. А сегодня у Нины Фёдоровны было очень низкое давление. Марина не отходила от неё ни на шаг. Они ждали «Гришу». Марина молилась, чтобы он успел. Не ради него. Ради Нины Фёдоровны.

Метель всё не кончалась. Огромные белые хлопья летели со свинцового неба и бились прямо в окно. Наконец кто-то открыл двери ключом и вошёл. Резко прошёл в комнату прямо в пальто. Марина встала, уступив ему место, но не покинула квартиру соседей. Она чувствовала, что Нина Фёдоровна уходит.

— Гришенька, — прошептала та.

— Тихо, мама, не говори, тебе тяжело, — он держал мать за руки.

«Где ж ты раньше был?».

— Как хорошо, увидела тебя, сынок, — она прикрыла глаза, снова открыла. — Мариночка, это Гриша, мой сынок.

— Да, Нина Фёдоровна, я поняла. Хорошо.

— Мариночка, спасибо. Дай бог вам с Данюшей. Вы хорошие люди.

Марина чувствовала, что глазам становится горячо.

— Гриша, ты сильный. Ты привык один, ты справишься. Помнишь? «Делай что должен и будь что будет», — она закрыла глаза и больше не открыла.

Марина бросилась к ней, проверяя пульс. Совсем слабый.

— Скорую, — она схватила телефон. Позвонила.

— Всё, больше не придёт в себя, — устало сказала она.

— Не каркайте! — резко обернулся он и сверкнул на неё глазами.

— У меня мама так уходила три года назад. Я знаю, что говорю. А вы могли бы и поднапрячься ради человека, которому всем обязаны!

— А вы могли бы не совать нос, куда не следует, Мария Леонидовна!

— Марина Леонидовна. До вашей славной персоны мне дела нет. Дождусь скорую и уйду, не переживайте. Холёная столичная с… штучка, — прошипела она.

— Заткнитесь уже, — устало сказал он, поднялся и снял пальто, оставшись в джинсах и сером свитере крупной вязки.

Сходил до ванной, умылся, вернулся к кровати Нины Фёдоровны. Он был ростом немного выше среднего, широкоплечий, смуглый; с буйными русыми кудрями, немного спускавшимися на шею, лежащими, будто в беспорядке, но видно, что беспорядок этот стоит не одну сотню ненаших денег. Глаза то ли голубые, то ли зелёные, сразу и не поймёшь; скулы высокие, подбородок упрямый, почти квадратный, греческий профиль. Марина, будучи искусствоведом, всегда очень быстро выхватывала взглядом и оценивала лица. Иногда приёмные дети похожи на родителей. Григорий Янович совсем не походил на мать.

Приехала скорая, и Марина ушла домой. По суете, которая возникла примерно через полчаса, она поняла, что всё кончено. Нины Фёдоровны не стало. Тело увезли. Ей очень не хотелось идти к новоявленному соседу, но было поручение, данное при жизни Ниной Фёдоровной. Она постучала, хоть у неё были ключи. Он открыл. Вид у него уже был не такой холёный; Григорий Янович осунулся.

— Мне нужно отдать вам то, что просила Нина Фёдоровна. Иначе я бы не стала беспокоить.

— Проходите, беспокойте. Не очень весело тут одному.

«Ну сочувствия моего ты вряд ли дождешься».

И всё же она сочувствовала.

— Вот. В этом пакете одежда, в которой Нина Фёдоровна просила её похоронить. В этом — деньги на похороны; она говорила почему-то «смёртные». Здесь список, кого позвать на поминки. И адреса ближайших агентств. И комплект ключей, который Нина Фёдоровна давала мне. Всё.

— Спасибо. Похороны завтра в три. Вы же будете?

— Буду, только на обед не поеду.

Он кивнул. Марина скрылась за дверью, он проводил её взглядом.

На следующий день, сразу после похорон и обеда, он отбыл в Москву. А ещё через пару дней в соседней квартире начался ремонт. Несколько месяцев Марина наблюдала в общем коридоре кучу незнакомых лиц, слушала звуки перфоратора, заставляла рабочих убирать из общего коридора горы строительного мусора. Григорий Янович, видимо, руководил ремонтом дистанционно.