Любимая невеста

— Я имею в виду, что больше этого не будет. Я не подчинюсь этому, и если ты все равно это сделаешь, ты можешь забыть ту часть своего морального кодекса, где ты веришь, что не причиняешь вреда женщинам и не принуждаешь их, потому что ты будешь принуждать меня. Больше не будет наказаний, больше ты не будешь заставлять мое тело отвечать тебе против моей воли, больше никаких соблазнов. Больше не ложись спать, чтобы утешиться со мной, больше никаких ночей, подобных сегодняшней.

— О чем ты просишь, жена? — В моем тоне слышны опасные нотки, и я знаю, что она это слышит, но все равно бросается вперед.

— Я хочу свою собственную комнату, — твердо говорит она. — Я больше не буду спать рядом с тобой. Мы трахаемся, когда время месяца будет подходящим, я буду отслеживать это и делиться с тобой результатами, чтобы ты знал, что я не лгу. Мы трахаемся так быстро, как это необходимо, и ты не прикоснешься ко мне за пределами этого.

Я смеюсь. Я ничего не могу с этим поделать. Минуту назад я чувствовал себя на грани потери рассудка, готовым выбросить все прочь, пока я был погружен в нее ради чистого удовольствия от того, что, как я думал, мы делили. Сейчас Катерина говорит со мной так холодно, как я когда-либо обращался к ней, устанавливая для меня правила точно так же, как она пыталась делать в начале нашего брака.

— Я думаю, мы уже проходили это принцесса, — мрачно говорю я ей. — Что именно заставляет тебя думать, что я…

— Если ты вынудишь меня, — тихо говорит она, прерывая меня. — Или если ты не пойдешь на этот компромисс, тогда все получится так, как было с твоей первой женой. Сделка не будет нарушена, если наш брак не закончится моим отъездом и возвращением к Луке. Если я просто умру, не будет причин для войны. Никаких оправданий для разрыва контракта.

Я смотрю на нее в ужасе, когда до меня доходят ее слова. Я медленно сажусь, чувствуя, как все внутри меня становится холодным и темным. Я хотел дать ей презумпцию невиновности, поверить, что она хотела, чтобы все изменилось, но это угроза, с которой я не могу смириться.

— Ты бы так поступила с девочками? — Тихо спрашиваю ее. — Вот так отняла бы у них еще одну мать?

— Не используй их как оружие, — говорит Катерина, ее голос становится жестче. — Не делай этого, Виктор. Я не прошу многого. Я прошу тебя…

— Трахать свою жену так, как будто я дрочу. — Я фыркаю, свешиваю ноги с края кровати и тянусь за халатом. Катерина отшатывается, и я смеюсь.

— Не веди себя так, будто я принуждал тебя, принцесса. Ты умоляла о том, что я сделал с тобой сегодня вечером, и ты умоляла об этом раньше. В любом случае, что же было сегодня вечером, если не то, что ты хотела меня? Что ты имела в виду, говоря все это, если ты только собиралась…

— Я хотела узнать, на что это было бы похоже, — тихо говорит Катерина, избегая встречаться со мной взглядом. — Я хотела узнать, каково это, испытать такое удовольствие, всего один раз. Подчиниться тебе и прочувствовать все это, как бы далеко это ни зашло. Всего один раз, прежде чем я…

— Прежде чем ты меня бросишь? — Я свирепо смотрю на нее. — Я хотел быть другим для тебя, Катерина, мягче…

— Ты не можешь сделать то, что мне нужно от тебя.

Я качаю головой, закатываю глаза и отворачиваюсь.

— Опять это. Мы говорили об этом…

— Да, опять это! — Катерина перемещается так, что снова оказывается в поле моего зрения, ее руки скрещены на груди. Кажется, она забыла, что она голая. Что-то в ее свирепости, когда она стоит там совершенно обнаженная, ее бедра все еще блестят от моей спермы, настолько эротично, что я почти забываю, что злюсь на нее. — Я говорила с Сашей…

— Да, я знаю. Мы обсуждали это. И мы также обсудили мои причины…

— Тебе просто никогда не следовало забирать ее. Или любую из них. Ты лишил их выбора…

— Какого? — Я поворачиваюсь к ней, мой голос повышается от разочарования, когда я сталкиваюсь лицом к лицу со своей красивой, упрямой, приводящей в бешенство женой. — Жить в сточной канаве, выброшенными людьми, которые покончили с ними, как только они вышли из системы? Голодать? Становиться шлюхами за самую низкую цену, просто чтобы выжить? Выходить замуж от отчаяния за мужчин, которые будут причинять им боль, избивать их, красть их красоту и молодость? Подвергаться изнасилованию, ограблению и обращению как с мусором? Ты знаешь, что происходит с детьми в этих приютах, Катерина? Ты знаешь, что происходит с ними после того, как они вырастают и уезжают? — Я с отвращением качаю головой. — Ты не знаешь, потому что ты избалованный, эгоистичный ребенок, который жил с серебряной ложкой во рту с того момента, как ты с визгом вырвалась из чрева своей матери…

— Саша была в шоке! — Катерина теперь тоже кричит, делая шаг вперед, затем еще один, пока не оказывается так близко, что почти кричит мне в лицо, ее темные глаза полны ярости и страсти. — И с ней бы ничего не случилось, если бы ты не забрал ее и не привез сюда к этому ужасному мужчине…

— Я убил его! — Я смотрю на нее, моя собственная ярость соответствует ее. — Одного из моих людей. В качестве наказания я выстрелил ему в голову на глазах у всех. Я отомстил за нее…

— Этого бы никогда не случилось, если бы она не была на том складе. — Катерина не отступает ни на дюйм. — Может быть, это случалось и с другими девушками, а ты этого не знаешь. По крайней мере, с некоторыми из них это определенно происходит после того, как ты их продаешь. Я гарантирую, что не все они отправляются к своим новым хозяевам и сдаются с радостью, как послушные собаки. Ты привез Сашу сюда, и ты несешь ответственность за то, что с ней случилось с того момента, как твои люди похитили ее…

— Я знаю. — Я твердо выдерживаю ее взгляд. — Катерина, мне нелегко убивать мужчин. Меня боятся не потому, что я жесток, как другие в моем мире, независимо от того, что ты, возможно, слышала. Меня боятся, потому что я безжалостен, когда меня предают или переходят дорогу. Я убил очень мало людей в своей жизни, и я надеюсь, что так будет и впредь. Но я убил его без колебаний.

— Потому что он украл у тебя. — В голосе Катерины слышится насмешка. — Как будто он украл деньги или какую-то другую собственность…

— Да, потому что он украл у меня. Но также и потому, что он украл у нее, а он не имел права делать ни того, ни другого.

Слова тяжело повисают в воздухе между нами. Катерина долго смотрит на меня, ее лицо внезапно становится печальным и усталым.

— Ты тоже, — тихо говорит она. — И у тебя тоже не было никакого права.

— Катерина…

— Остановись. — Она поднимает руку. — Просто остановись, Виктор. Я не могу быть той женой, которую ты хочешь, пока ты не изменишься так, как я теперь вижу, что ты не можешь. Я сделаю то, о чем ты договаривался. Но близость, наказания, удовольствие, то, что мы делали вместе… я не торговалась за это. И если я скажу Луке, он не воспримет это легкомысленно. Особенно теперь, когда я сказала тебе нет. Больше не буду. Ты трахаешь меня, пока я не подарю тебе сына, только когда это необходимо. Или…

— Или ты выбираешь легкий выход. — Я свирепо смотрю на нее. — Выход труса.

— Или я воспользуюсь единственным выходом, который ты мне оставил. Точно так же, как это сделала твоя первая Катя.

Что-то обрывается внутри меня при этом, что-то хрупкое и болезненное. Я хватаю ее за руку, хватаю другой халат и набрасываю его ей на плечи так, что он обволакивает ее, прикрывая большую часть ее наготы. Она пытается отстраниться, но я не уступаю ни на дюйм, мои пальцы погружаются в ее плоть, когда я тащу ее к двери.

— Виктор!

Я не отвечаю. Я не смотрю на нее. Я веду ее по коридору, к одной из пустых гостевых комнат дальше, и толкаю дверь, толкая ее внутрь. Она пошатывается, когда я отпускаю ее, ее руки обвиваются вокруг талии, когда она прижимает к себе халат, ее лицо внезапно бледнеет и пугается.

— Не смотри на меня так, — огрызаюсь я на нее. — Прекрасно. Если это то, чего ты хочешь, достаточно, чтобы угрожать такого рода вещами, если ты так себя чувствуешь, я вообще не прикоснусь к тебе. Я никогда больше не буду тебя трахать. Мы воспользуемся ЭКО, когда уладим это дело с Алексеем и вернемся домой, пока ты не родишь мне наследника, и тогда мы будем говорить как можно меньше. Я, блядь, никогда больше к тебе не прикоснусь, если для тебя это так ужасно. Если мой член внутри тебя, это судьба хуже смерти. — Я смотрю на нее, моя грудь вздымается, гнев, который я редко ощущал, поднимается внутри меня. — Но я предупреждаю тебя, Катерина, не заходи слишком далеко. неразумно загонять медведя в угол. Алексей скоро это поймет. Мне бы не хотелось, чтобы ты тоже узнала.

У нее отвисает челюсть, но прежде, чем она успевает сказать еще хоть слово, я захлопываю дверь, оставляя ее по другую сторону. Моя рука сжимает дверную ручку достаточно сильно, чтобы причинить боль, буйство эмоций поднимается во мне так быстро, что я не могу разобраться ни в одном из них. Я вне себя от ярости, но за этим кроется и что-то еще, что-то, на что я не хочу смотреть слишком пристально.

Я верил, что сегодняшний вечер что-то значит для Катерины. Что это был шаг в нашем браке, поворотный момент. Она позволила себе пойти со мной, и я сделал то же самое, вопреки всем своим инстинктам. Вопреки всему моему здравому смыслу. Я сказал себе, что никогда больше не скажу ни одной женщине.

Любовь моя. Люблю тебя.

Я не говорил этого очень долго. Я никогда не планировал этого снова. Я сказал себе, что мое сердце закрыто. Катерина взломала его против моей воли. И когда я отпускаю дверную ручку, я чувствую нечто иное, чем холодную, черную ярость, наполняющую меня. Я чувствую боль, у меня сжимается грудь, тот прилив горя, который угрожал поглотить меня после смерти Кати, несмотря на то, в какой ярости я был из-за нее. Чувство потери, которое я надеялся никогда больше не испытывать.

Я слышу, как она начинает плакать по другую сторону двери, и я хочу открыть ее. Подойти к ней. Держать ее в своих объятиях и сказать ей, что я могу измениться. Что я могу быть лучшим мужчиной для нее. Что мы можем устроить какую-то другую жизнь, если это означает, что между нами не будет закрытой двери, когда моя жена плачет с одной стороны, а я киплю с другой.

Но потом я вспоминаю ее угрозу, и моя рука опускается.

Она вытащила единственную вещь, которая, как она знала, могла причинить мне боль, взяла кинжал, который я ей доверил, и вонзила его мне в грудь. Я не уверен, смогу ли я когда-нибудь простить ее. Я двигаюсь по коридору, ее приглушенные рыдания затихают вдали, возвращаюсь в комнату, которую мы делили.

И я закрываю за собой дверь, отгораживаясь от нее.

Может быть, навсегда.

8

КАТЕРИНА

Я не уверена, что когда-либо чувствовала себя такой несчастной.

Когда Виктор захлопывает дверь, это ощущается как физический удар. В этот момент я захотела взять обратно все, что сказала, особенно свою угрозу, но слишком поздно. Он на другой стороне, более разъяренный на меня, чем я когда-либо видела, и я в ужасе от того, что это означает.

Я обхватываю себя руками, опускаясь на колени на пол, дрожу, даже в теплом халате, стоя на коленях в темноте, и начинаю плакать. В считанные мгновения все так резко изменилось, и я чувствую себя опустошенной, не в силах пошевелиться.