Соловушка

Глава седьмая

Однажды в начале обеда к Милане пришёл Андрей и принёс какую-то выпечку к чаю. У Миланы было печенье и тёмный шоколад. Она быстро убрала со стола, застелила его специальной клеёнкой, включила чайник.

Морозов-старший обычно уезжал на обед в кафе или ресторан, но сегодня пока не выходил из кабинета.

Андрей редко заходил вот так, из-за учебного графика, и Милана всегда была очень рада ему. Вот и сегодня они пили чай, непринуждённо беседуя и смеясь.

Неожиданно двери «приёмной» без стука распахнулись, и на пороге возникла высокая светловолосая женщина лет тридцати пяти или чуть старше, с модной стрижкой и красивыми голубыми глазами, в которых пряталась усмешка.

— Здравствуйте. У Никиты Андреевича обед, — сообщила Милана, не вставая. Во-первых, у неё тоже обед. А во-вторых, вошла же эта дама без стука, как к себе домой.

Вежливый Андрей поднялся:

— Здравствуйте, Ольга Дмитриевна!

— Здравствуй, Андрей, — у дамы оказался приятный грудной голос. Затем она обратилась к Милане, так и не ответив на приветствие: — Я знаю, что Никита Андреевич здесь. Доложите обо мне, пожалуйста.

— Как прикажете доложить? — встала Милана.

— Ольга.

— Слушаюсь, — Милана кивнула.

Затем подошла к двери кабинета, постучав, распахнула двери и хорошо поставленным голосом сообщила:

— Никита Андреевич, к вам Ольга.

Ольга прошествовала в кабинет, окутав Милану облаком дорогущих духов. Милана закрыла за ней двери и вернулась за стол.

— Кто это? Ты знаком с ней?

— Любовница отца, кто же ещё? — криво усмехнулся Андрей. Судя по его реакции, он был не в восторге от этой Ольги.

— Не нравится мне она, — продолжил он, словно в ответ на мысли Миланы. — Ненастоящая какая-то, манерная, фальшивая. У обоих моих родителей нелёгкий характер, а мама всю себя отдаёт карьере и работе, и так было всегда. Иногда я удивляюсь, как вообще на свет появился. По их отчаянной молодости, видимо! А атмосфера в семье, тепло и уют, — это же зависит от женщины. У нас никогда этого не было. Бабушка и дед тоже все в работе. Слава богу, у меня теперь есть Рита! Родители еле дотянули вместе до моего взросления, потом развелись. Я надеялся, отец найдёт своё счастье. А эта Ольга Дмитриевна… Так хочется, чтобы он встретил добрую, любящую женщину, а не это вот всё…

Андрей вздохнул.

— Да ладно, Андрей, твой отец умный человек и знает, чего хочет. Значит, это его выбор, и ты должен уважать этот выбор. К тому же, он уже большой мальчик.

— Говоришь, прямо как Рита! Сорок три отцу, они с мамой на втором курсе поженились, она забеременела мной. И я уважаю его выбор. У меня другого выхода нет. Но помечтать-то мне можно?

— А кем эта Ольга работает?

— Стоматологом.

— Не зря я их всегда боялась, — пробормотала Милана, и Андрей рассмеялся.

В это время двери кабинета открылись, и вышли Морозов-старший со своей спутницей. Рука Никиты Андреевича лежала на талии Ольги.

— Привет, Андрей, ты почему здесь? — Никита Андреевич приостановился.

— Привет! А что такого?

— Как что? Ты мешаешь работать Лане!

— Пап, вообще-то у Милы сейчас обед!

— А у тебя?

— И у меня.

— Ну хорошо, — строго сказал Морозов-старший. — Но после обеда не вздумай задерживать Лану! Иначе придётся побеседовать с твоим научным руководителем, — узнать, почему у тебя свободного времени так много.

И парочка скрылась за дверью.

— Нет, ты слышала это? Каково, а? — возмущённо спросил Андрей, смешно подняв брови. — Старик мой совсем уже того! Будто я в первом классе учусь, а не в аспирантуре! А ты будто его личная раба!

— Никита Андреевич совсем не старик, ты что! У него девушка вон какая стильная, молодая!

— Я тебя умоляю! «Принцесса, вы так невинны, что можете сказать совершенно страшные вещи!». Там давно нет ничего своего, природного!

Почему-то Андрей был очень против этой Ольги. Хотя, он никогда не лжёт, значит, она фальшива. А Андрей и Рита оба очень искренние, как и она, Милана. У них всё построено на взаимном доверии. Потому они так сдружились с ней, зная, что от неё точно можно не ждать подвоха.

В конце обеда Андрей ушёл, а Милана убрала со стола и села печатать. Но она то и дело отвлекалась мыслями от работы, вспоминая руку Никиты Андреевича на талии Ольги.

В какой-то момент она так сжала в ладони карандаш (она даже не помнила, когда его взяла), что он, треснув, переломился пополам.

Глядя на половинки карандаша, Милана поняла, что ревнует. И она не знала, что выводит её из равновесия сильнее: рука Морозова-старшего на талии Ольги, или сам факт её, Миланы, ревности.

Больше Ольга в «приёмной» не появлялась, но Милана уже никогда не забывала о её существовании.

…Был конец февраля. Милана всегда уходила домой раньше босса, но в этот вечер доделывала срочную работу, задержалась. Она уже сложила в сумочку телефон и достала из шкафа куртку, когда в «приёмной» появился Никита Андреевич. Он был в тёмном полупальто, на плече висела сумка для ноутбука.

— Вы ещё не ушли? — удивился он, помогая ей надеть куртку.

— Доклад допечатывала.

— Тогда давайте подброшу вас до дома?

Они вместе вышли в коридор, Морозов закрыл двери.

— Нет, что вы, и так работа сидячая, а общага совсем рядом. К тому же, нужно зайти в магазин за продуктами.

— Хорошо. У меня тоже сидячая работа, потому я провожу вас пешком, а потом вернусь за машиной.

Милана пожала плечами. Сказать, что она была удивлена и смущена, — значит, ничего не сказать. Весна что ли наступает?! Как иначе объяснить его поведение?

Они вышли из института, и Милана вдохнула прозрачный сырой воздух. Определённо есть запах весны!

Никита Андреевич красноречиво выставил локоть, и Милане пришлось взять его под руку. Она переживала, словно семиклассница, которую неожиданно пригласил в кино десятиклассник.

Нет, она переигрывает! Он решил подышать свежим воздухом, прогуляться и проводить её, только и всего! И она давным-давно не семиклассница!

— Лана, — заговорил он. — Вы эмоциональный донор. Я вижу, как к вам тянутся люди, постоянно приходят за каким-то советом или утешением, и у вас для всех есть добрые слова и участие.

И когда он успел заметить? Он либо в кабинете, либо в городе по делам, либо в обсерватории!

— Вы всех эмоционально «гладите», как сказали бы психологи. А могли бы вы послушать и меня? Что-то настроение паршивое. Просто из рук вон.

— Да, конечно, — Милана с трудом скрывала недоумение и пыталась усмирить бьющееся слишком быстро сердце.

— Но сначала, Лана, скажите, какое у вас было обо мне первое впечатление?

— Никита Андреевич, — улыбнулась Милана. — Вам нужно утешение или правда?

— Что? Всё настолько плохо? — он остановился и уставился на неё во все глаза. Она никогда раньше не видела у него такого растерянного взгляда.

— Знаете, когда у моего покойного папы было тяжело на душе, он просил меня сделать ему блинчики. И ему становилось немного легче. Может, нам попробовать этот вид «терапии»? — Милана потянула Никиту Андреевича за локоть, так как босс продолжал стоять, пребывая в задумчивости. Что-то он совсем расклеился…

— Вы приглашаете меня на блины? — он, наконец, сдвинулся с места и послушно пошёл.

— Да, только нужно зайти в магазин. Я не была готова к «блинотерапии».

— Хорошо, я всё куплю, что нужно. Вы только скажите, что именно.

— Обязательно, Никита Андреевич!

— Но вы так и не ответили на мой вопрос, Лана!

— Моё первое впечатление-то… Я много всего успела прочитать на стендах института к моменту нашего знакомства. И я подумала, что вы — ледяной гигант.

— С ума сойти, как образно, — удивился он. — А какой именно? Нептун или Уран?

— Нептун, конечно! Он более загадочный и непредсказуемый.

— Ну хоть на том спасибо, — пробормотал он. — Гигант ладно, это потому, что я высокий. А почему ледяной-то?

— Потому что вы холодный.

— Я холодный?! Почему все говорят, что я холодный?

— Ничего не знаю обо всех. Я говорю о своем первом впечатлении. Вы холодный.

— Я не холодный!

Милана вздохнула. Ну очень странный у них сегодня разговор. Хорошо, что они как раз подошли к магазину.

…- Тесновато у вас, — он окинул взглядом её комнату. — Но уютно.

— Мне хватает. Располагайтесь, а я пойду делать блины.

Морозов устроился за столом и открыл ноутбук, а Милана переоделась в душевой и ушла в общую кухню. Она купила замороженную клюкву, ей хотелось сделать варенье к блинам. И что, собственно, она так старается для него?!

Ответив самой себе, что клюква — это вовсе не из-за него, а потому что сейчас период авитаминоза, Милана приступила к делу.

— Какие тонкие блины, фантастика! — удивлялся человек, который имеет возможность смотреть на настоящие звёзды и планеты когда захочет. А его удивляют блины. — Очень вкусно, Лана! Как вам это удаётся?

— Я повар, — улыбнулась она.

— Ах, да! Читал что-то такое в ваших документах. Но забыл.

— А что у вас с настроением? Вы хотели, чтобы я послушала вас, — Милане не хотелось обсуждать её персону.

— Личное. Расстался с женщиной, с которой встречался долгое время. Вернее, она ушла от меня, сказав, что не хочет тратить на меня время. Что я не способен на решительные действия. Точнее, способен, но во всём, кроме личной жизни. Что я не гожусь для серьёзных отношений. Она ушла, но хотела, чтобы я бросился за ней вслед, пытался вернуть. А я… обрадовался, испытал облегчение. Точно так было три года назад, с бывшей женой. И все говорят, что я холодный и бесстрастный. И вы тоже так сказали. Вот думаю, неужели я и в самом деле такой сухарь? Бесчувственный болван, как сказала Ольга? И от этих мыслей настроение ни к чёрту.

— У вас нет чувств к этим женщинам, или вы просто не умеете выражать их?

— Сначала не умею выражать, а потом как-то быстро чувств нет.

— Неужели было бы лучше, если бы вы себя заставляли изображать то, чего нет? — Милана изо всех сил пыталась не радоваться тому, что он расстался с Ольгой.

— Видимо, да, для кого-то, — вздохнул он. — Знаете, говорю с вами, и мне правда легче.

— Так может, дело-то и не во мне? А в том, что вы привыкли хранить в себе все проблемы, ни с кем не делиться?

— Как не в вас, если раньше никто не вызывал желания поделиться с ним своими проблемами, а вы вызываете?

— Ещё блинов, Никита Андреевич?

— Да, спасибо! И варенья тоже.

Он немного помолчал.

— А почему ваш отец так рано ушёл? Вряд ли ему было много лет?

— Пятьдесят. Его не стало прошлой весной, в мае. Он тяжело болел. Видимо, болезнь стала следствием его нелёгкой жизни.

— Почему нелёгкой?

— Он долго строил большой дом. Работал на заводе. Вырастил восьмерых детей. Из них родных только шесть.

— Восемь детей?! Боже… Не знаю, как одного поднял, а тут восемь! Я так понимаю, вам вообще неведомо, что такое одиночество?

— Ну вообще да, вы правы, — улыбнулась Милана. — Зато неведомо и что такое скука.

— А почему неродные двое? У жены были?

— У обеих жён. У первой я, а у второй, с которой он потом прожил до конца дней, Дашка. И шесть общих.

— Погодите!

Милана словно слышала, как тикает его мозг.

— Да, Никита Андреевич, вы поняли всё правильно.