Узоры на коже

7. Полина

Брэйн несколько секунд отвратительно долгих секунд, ошарашено смотрит на меня, не мигая, но потом улыбается, и от этой улыбки внутри всё замирает, словно каменеет. Непривычное ощущение, что будит во мне его взгляд, разливается теплом по телу, заставляет сердце с большим усердием гнать кровь по венам. Это, наверное, усталость, потому что никогда мне так отчаянно не хотелось никого поцеловать, стоя под мигающим фонарём посреди улицы. Поцеловать? Его? Мамочки, какая только глупость в голову не залезет. Или всё-таки не глупость?

— Поехали? — спрашиваю, прочистив горло, в котором точно комок застрял.

Брэйн ещё шире улыбается и кивком показывает на, стоящее чуть поодаль, дерево. Я не вижу, что там, но, наверное, припаркован его транспорт. Наверное, что-то типа внедорожника, потому что такой крупный мужчина в малолитражку не влезет в силу габаритов. По телу пробегает лёгкий холодок, когда представляю, что придётся ехать с Брэйном в одной машине по ночному городу… Эта мысль немного пугает, но и волнует одновременно. А больше всего волнует: будет ли приставать? Но сильнее прочего беспокоит, что могу же и сама на него наброситься. Вот будет комедия, честное слово.

Иду туда, куда он указывает, уже готова увидеть здоровенную тачку, но замираю столбом, осознав, что придётся ехать на мотоцикле. Перед глазами мелькают кадры шального юношества, когда мы с друзьями катались ночами на двухколёсных конях и были счастливы. И вроде были эти времена совсем недавно и в то же время так давно, что почти и не вспомнить.

— Ты когда-нибудь раньше каталась на мотоцикле? — спрашивает, подойдя совсем близко, и меня будто обжигает, настолько сильный жар от него исходит, словно от печки. И умопомрачительный аромат, что сводит с ума, которым невозможно надышаться.

— Каталась, — слегка киваю, понимая, что тело перестало совсем слушаться, — правда, лет десять назад в последний раз. Потому, наверное, не считается.

Брэйн наклоняется ко мне, нависая сверху, и делает сильный вдох, от чего его широкая грудь чуть вздымается. Отчаянно борюсь с желанием прикоснуться и сжимаю ладони в кулаки до хруста и слабой боли в суставах. Зато помогает прийти в себя, успокоиться.

— Ну, опыт не пропьёшь, потому залезай.

Проходит к своему агрету — гигантскому, как и он сам — и снимает с ручки шлем. Большой и чёрный, в глянцевой поверхности которого отражаются звёзды. Окидываю Брэйна взглядом и замечаю какую-то странность, связанную с его одеждой. Сначала не могу понять, что привлекло моё внимание, а когда доходит принимаюсь безудержно смеяться.

— Что? — округляет глаза и следит за моим взглядом. Когда понимает, что я смотрю на его разорванную штанину, тоже начинает хохотать. — Это всё твоя Ася виновата. Надо было её заставить зашивать.

Я представила Аську с иголкой и катушкой ниток и принялась смеяться ещё сильнее, потому что большую нерукодельницу ещё поискать нужно.

— Ага, она бы зашила, держи карман шире, — говорю отсмеявшись.

Порыв холодного ветра пронизывает до костей, потому что, выходя из дома, даже не предполагала, что так долго буду отсутствовать. Знала бы, оделась потеплее, но уже слишком поздно о чём-то переживать. Мышцы сводит от усталости и ледяных порывов. Хочется закутаться в тёплый плед, налить себе какао и долго-долго сидеть у камина, пытаясь разобраться в своих чувствах и мыслях, но вместо этого торчу на улице глубокой ночью наедине с плохо знакомым мужчиной, от одного вида которого закипает кровь. М-да уж, неожиданный вираж судьбы, ничего не скажешь.

— Замёрзла? — Брэйн за секунду, словно дикий зверь — сильный и грациозный — бесшумно преодолевает разделяющее нас расстояние и становится настолько близко, что почти соприкасаемся телами. Незаметно втягиваю живот и грудь, чтобы хоть так отвоевать себе несколько сантиметров драгоценной свободы. — У меня в багажнике курта есть. Дать?

— Твоя? Или какой-нибудь забывчивой девушки? — спрашиваю поднимая глаза, потому пялиться ему почти в пупок не очень интересно.

— Моя, конечно, — усмехается, глядя на меня сверху вниз своими ореховыми глазами. — Не имею привычки хранить чьи-то вещи в своём багажнике.

— То есть ты их, обычно, выбрасываешь?

Вопрос неожиданно получился с двойным подтекстом. Почему-то я уверена, что Брэйн не из тех, кто долго может быть с одной женщиной. Но мне нет до этого никакого дела. Не должно быть, но есть.

— Нет, бельё бабское коллекционирую. Трусы там, лифчики. Хобби у меня такое, страсть потаённая.

Он кажется абсолютно серьёзным, но на дне глаз притаилась улыбка, а уголок губ чуть дёргается вверх. Вдруг протягивает руку и берёт меня пальцами за подбородок, приподнимая и удерживая. Наклоняет голову и, нахмурившись, смотрит в глаза. Не знаю, что он там пытается высмотреть, но становится неловко от всей этой ситуации. Поцеловать хочет? Или у меня просто лицо испачкалось?

— Отпусти, что уцепился? — выдавливаю из себя, не отводя взгляд.

Это всё нервы, на самом деле я очень милая особа, просто устала как собака.

— А если нет?

— Кричать буду, всех собак на уши поставлю, — отвечаю, но активных действий, чтобы вырваться не предпринимаю. Мне интересно, что он будет делать дальше.

— Но рискну всё-таки, я очень непослушный.

Не отрывая руки от подбородка, второй берёт под задницу и легко приподнимает в воздух, словно я совершенно ничего не вешу. Инстинктивно расставляю ноги и обхватываю его за талию. Наши лица оказываются практически на одном уровне и от этого мурашки тысячными отрядами маршируют по коже.

— Кричи, чего молчишь? Ты обещала, — говорит, понизив голос практически до шёпота, а я, зажатая его хваткой, чувствую как быстро бьётся большое сердце рядом с моим.

— Я не могу.

— Почему это? — слегка наклоняет голову в сторону, прищурившись.

— У меня голос пропал. От испуга.

— Ты меня боишься? — удивлённо приподнимает бровь, но спускать на землю не торопится. — Не надо. Я большой мальчик, но маленьких девочек не обижаю.

— Отпусти меня, Брэйн! Это уже не смешно, — лягаю его коленями в бока, но ему, что слону — палка. Зато мои кости чуть не треснули, а этому бугаю — хоть бы хны.

— А кто говорил, что я шучу? У меня вообще туго с чувством юмора.

А у самого глаза весёлые. И вообще, они так близко, что становится неуютно — кажется, ещё немного, и провалюсь в них, да так там и останусь.

— Отпусти! — шиплю, собрав остатки воли в кулак. — Немедленно! Придурок!

Брэйн смеётся, запрокинув голову, но всё-таки делает то, что прошу.

— Мне нравится, что ты такая, — произносит и отходит в сторону, о чём начинаю жалеть почти сразу. Секунда и он стоит у мотоцикла, словно и не было ничего минуту назад, будто ни на что не провоцировал, не соблазнял. А может, и правда, лишь показалось?

— Какая?

— Вот такая, — смеётся, открывая бардачок. Оттуда на свободу появляется огромная кожаная куртка, в которой утону, без вариантов. Она гигантская! — Держи, а то совсем продрогла.

— Я уже согрелась, — быстро говорю, а потом соображаю, как двусмысленно это звучит. Чёрт, почему у меня вместо языка — помело?!

Брэйн поворачивается ко мне всем корпусом и так и стоит с зажатой в руке курткой. Его лицо на миг становится серьёзным, а взгляд пронизывающим. Не пойму, что он задумал, но мне становится неловко. И ещё жарко, словно головой в печку залезла. И не только головой.

Делает шаг в мою сторону и снова оказывается в опасной близости. Чувствую его тяжёлое дыхание, вижу как вздымается и опадает широкая грудная клетка, в которую я упёрлась чуть ли не носом. Ощущаю аромат, — терпкий, пьянящий, мужской — исходящий от его кожи, одежды, кружащий голову.

— Я сейчас кое-что сделаю, — произносит, наклонившись к моему уху. Тёплое дыхание обжигает кожу, и я на секунду зажмуриваюсь. — Потом можешь меня ударить, кстати, мне пофиг.

Куртка с шумом падает на землю у моих ног, а я не успеваю ничего ответить, как Брэйн снова хватает меня под задницу и поднимает над землёй. Голова кружится от рывка, а ещё от его близости. На секунду наши взгляды встречаются, и я замечаю что-то опасное и дикое, что скрыто за радужкой орехового цвета. В голове вакуум, а в груди растекается тепло. Тем временем Брэйн прижимает меня к себе, что чуть рёбра не ломает и куда-то тащит. В кусты, что ли? Надо вырваться, закричать, он же маньяк! Мамочки, куда я попала?! Вдруг ощущаю спиной шероховатую твердь коры дерева, что до боли впивается в кожу. Тонкая майка не спасает от неприятных ощущений, но когда сильные руки Брэйна удерживают от падения в пропасть, наплевать на все неудобства мира.

— Не бойся, — выдыхает, приблизив губы, и касается ими моих. — Я не причиню тебе зла.

Нежно, едва ощутимо от пробует мои губы на вкус, играет со мной, разрушая преграды и ломая барьеры. Закрываю глаза и чуть приоткрываю рот. Делаю это инстинктивно, просто потому, что мне отчаянно не хватает воздуха, а в груди что-то сжимается до боли. Делаю вдох, больше похожий на всхлип, а Брэйн буквально впечатывает меня в дерево, но уже не ощущаю дискомфорта. Чувствую, как напряглось его огромное тело, и сильнее обхватываю мужскую талию ногами. Отчаянно хочется, чтобы он был ближе, ещё ближе…

Никогда такого не ощущала, когда внутри всё вибрирует и горит одновременно. Я взрослая девочка, почему Брэйн так влияет на меня? Должны же у меня быть хоть какие-то остатки мозга в черепе? Нельзя же так, с первым встречным…

Но все сомнения тонут в непроглядной тьме, когда его губы, жёсткие, ищущие, настойчивые клеймят меня болезненно, сильно. Пытаясь будто выпить досуха, целует с каждым мгновением всё яростнее, отчаяннее, словно нет ничего вокруг, а только этот момент — самый важный в жизни. Отвечаю на поцелуй, потому что хочется этого, как никогда ранее. И ни с кем до этого.

Обхватываю мощную шею ладонями, впиваюсь ногтями в золотистую кожу, наверняка делая больно, но это лишь заставляет Брэйна дышать тяжелее, а целовать — яростнее, исступлённее. Его широкие ладони уже путешествуют под моей майкой — нагло, собственнически, с такой страстью, о существовании которой даже мечтать не смела.

Неожиданно он отрывается от моих губ и прислоняется лбом к моему. Его глаза закрыты, а из груди вырываются хрипы, словно у него одно лёгкое разорвалось на части. Мы стоим в полной тишине, где-то вдалеке розовеет предрассветное небо, а в моего голове творится полный хаос.

Что это только что было?

И почему он остановился?

И хорошо, что остановился.