Преданный друг

ГЛАВА 9. НИКА

В «Ромео» было пусто, и Эмилия — она работала здесь официанткой, так и не найдя в Оренбурге работу после инженерного строительного факультета и вернувшись домой — почти сразу же принесла нам меню.

Мы сели за столик в дальней кабинке: я и Лаврик с одной стороны, Егор с другой, и мне пришлось убрать со стола руки, потому как они сами тянулись к его рукам, к его пальцам, которые я так любила, к нему, к нему, к нему... Эмилия принесла кофе и круассаны, я даже что-то отпила, даже что-то откусила...

Лаврик взял разговор на себя. Мне же оставалось только молчать и пытаться спрятать крупную дрожь, которая охватила меня с головы до ног и заставила стучать зубы. Мой бывший муж, мой друг, отец моего ребенка говорил взвешенно, твердо, не оправдывая ни себя, ни меня, признаваясь в предательстве, которое мы совершили, в собственной трусости и малодушии, во всем.

Егор слушал молча.

Я не смотрела на него и потому не видела его лица, но чувствовала его молчание так, словно он набросил его на меня плотной сетью, словно оно связало меня по рукам и ногам и заткнуло мне рот, и высосало из меня всю жизнь, которая еще оставалась во мне до сих пор.

Мне было тяжело находиться рядом с ним и потому, когда Лаврик замолчал, я попросила у них обоих прощения и вышла на улицу, и встала у края кованого крылечка, вцепившись до боли в железные узоры и глубоко дыша.

Вышедший Лаврик подал мне ветровку и уже привычным жестом обхватил за плечи, заметив, что я дрожу, и в уютных его объятьях боль стала отступать и тупеть, затихая где-то в глубине моей души эхом, еле слышным, пусть ощутимым вот уже на протяжении пяти лет.

— Ты как, Никанор Палыч?

И я все-таки нашла в себе силы прошептать:

— Тип-топ.

Егор, полуотвернувшись в ожидании, стоял рядом и одновременно так далеко, что мне бы не хватило всего времени Вселенной, чтобы дотянуться до его лица. Лаврик отпустил меня, и мы спустились с крыльца и остановились, чтобы снова взглянуть друг на друга и... разойтись?

— Я должен был рассказать тебе раньше, — начал снова он, и Егор вдруг дернул головой в мою сторону и мягко попросил:

— Ника, а ну-ка отойди.

Я послушно и растерянно отступила. Егор и Лаврик оказались лицом к лицу, лучшие друзья, люди, которые любили друг друга когда-то и до сих пор — я не могла ошибиться, такая боль могла быть рождена только любовью...

Кулак Егора впечатался в нос Лаврика так неожиданно, что я даже не успела вскрикнуть. Лаврик тоже без вскрика согнулся и схватился за лицо, но не попытался ударить в ответ, а наоборот, забормотал что-то вроде «Ах ты ж мать, как я на работу-то пойду?»

— Ничего, — сказал Егор сквозь зубы. — Возьмешь больничный, отдохнешь немного. Пять лет назад ты бы так легко не отделался.

Я кое-как достала из сумочки салфетки, подала Лаврику, из носа которого капала кровь, повернулась к Егору, внимательно наблюдающему за мной.

— Меня тоже ударишь? — Слова сорвались с моих губ неожиданно даже для меня самой, и Егор словно примерз к месту, когда их услышал, но сказанного было уже не вернуть.

— Я не знаю, что хуже для меня, Ника, — и голос его был таким же каменным, как и ставшее почти белым лицо. — То, что ты изменила мне с моим лучшим другом и не собиралась мне в этом признаваться... или то, что вы оба так легко отказались от меня, чтобы все это скрыть.

Егор отвернулся от нас и пошел прочь. Я дрожащими руками достала из сумки новую салфетку, приподняла лицо Лаврика за подбородок и принялась вытирать кровь, но он удержал мою руку.

— Верни его! — Я замотала головой. — Ника, да хватит уже бояться, догони его, скажи ему, что ты все еще любишь его, ну должен же он понять, почему мы так сделали!..

— Он и понял, Лаврик, разве ты этого не слышал? — Я говорила медленно и тихо, стараясь, чтобы не было слышно моих стучащих от мерзкого малодушного страха зубов. — И он прав. Мы не просто предали его. Мы сбежали от него, как два последних труса. Мы не позволили ему самому принять решение, на которое он имел полное право.

Мгновение мы с Лавриком смотрели друг на друга, а потом он покорно закрыл глаза и позволил мне стереть остатки крови с лица, чуть поморщившись, когда я коснулась носа.

Слава богу, был не сломан, но нужно было как можно скорее приложить лед. К счастью, Эмилия подглядывала за происходящим и уже через минуту выбежала с вытаращенными глазами и с пакетом льда.

— Я знаю, — сказал Лаврик, уже приложив к лицу лед и шагая за мной к моему дому. — Я знаю, что мы сразу решили, что он не простит и возненавидит нас, я знаю, что мы должны были сказать обо всем раньше, хотя бы когда ты уже родила, но, Ник… Речь шла не только о нас троих, разве он этого не понимает?.. Мы приняли это решение вдвоем, потому что речь шла о ребенке, которого и сделалимы вдвоем… — Он дернул головой, мгновенно распаляясь, как всегда, когда речь заходила об отце. — Да я бы не смог спокойно жить, зная, что ты одна воспитываешь моего ребенка, пока я расслабляюсь в баре и пью кофе на деловых встречах с ублюдками вроде моего отца! Черт, Ник, я не мог играть в лотерею и гадать, примет ли тебя Егор с моим ребенком или нет, и если да, то когда! И даже теперь, — тон его стал почти угрожающим, — если вы вдруг сойдетесь, и я узнаю, что он обижает моего сына...

— Я никому не позволю обидеть своего ребенка, — сказала я и сама удивилась, как жестко прозвучал мой голос.