Соловьёв, я тебя ненавижу!

Эпизод 17: Разбирательства

Иванова

Ярослав предстал передо мной в лучшем свете, и как-то ненавидеть его за то, что он мажор, или за его бешеную популярность уже не получалось. Он единственный в этой школе (кроме Татьяны), кто отнёсся ко мне по-человечески. Другие не хотели со мной ни здороваться, ни общаться. А та троица и вовсе решила объяснить, что я должна делать или не делать.

Правда в том, что Соловьёв сам выбрал меня и решил пофлиртовать. Я не давала ему никаких намёков и даже совершенно не мечтала стать его девушкой.

Но от того, как он называл меня «Лиза», дважды, сначала по переписке, а затем и вживую, отдалось в моей душе. Я ещё сама не понимала, что со мной происходит.

Остаток дня прошёл неприятно. После уроков я отправилась в кабинет директора, где уже сидела Вера Дмитриевна в компании трёх нерадивых девиц.

– Не думал, что встречу тебя так скоро, Иванова, – мужчина удивлённо смотрит на меня и качает головой.

– Говорите так, словно я подожгла заднее крыло школы, – усаживаюсь на свободное место и немного злюсь.

А ведь мысли о поджоге приходили ко мне не раз после того случая, когда меня затащили в подвал.

– Всё хорошо. Нам повезло, что наши три красавицы, – последнее слово директор сказал с сарказмом, глядя на девиц, что всё устроили, – прямо под камерой устроили расправу.

После чего директор нажимает на пульт, и на экране зажигаются те самые сцены, когда девчонки пинали меня. Отворачиваюсь. Там и без моих взглядов явно видно, кто, что и над кем делает.

– Встречный вопрос: о чём вы думали? – он смотрит на нарушительниц, а я остаюсь спокойной.

Мне хватило пережитого вчера.

– Мы хотели её проучить. И никак не думали, что она нажалуется, – гневно бросает Анжелика, смотря на меня с таким ненавистным и с таким презрительным взглядом, что не выдерживаю и нервно хихикаю.

– Я сказала об этом только Соловьёву. И то – на эмоциях, – равнодушно отвечаю. Пусть продолжают ненавидеть меня за то, что я всё ещё с ним общаюсь.

Их показательная порка, как ни странно, дала отрицательный эффект. Если до этого несчастного мальчика я отталкивала, потому что он раздражал своим существованием, то теперь я согласилась на дружбу с ним.

Первое впечатление бывает обманчивым.

– Другой вопрос к тебе, Елизавета. О чём ты думала, когда пыталась скрыть правду от взрослых? – теперь директор наседает на меня. – Почему не рассказала родителям? Учителям?

– Справедливости ради, – перехожу я на высокомерный тон и начинаю свою гневную тираду: – хочу отметить, что они устроили это всё вчера. Мне было невыносимо страшно, больно… мне и сейчас страшно и больно, – ком подходит к горлу, я уже с ненавистью смотрю на этих «взрослых». – Вы требуете, чтобы я в истерике после случившегося бежала к вам? Рассказала, что меня решили проучить таким странным способом? Думаете, я знала, что там стоят камеры? Да и вообще, если бы за меня Соловьёв не вступился, вы уверены, что вы бы поверили мне, а не этим трём девицам, имена которых я даже не знала?! Я вообще-то здесь новенькая, которая не задержится здесь больше, чем на несколько месяцев выпускного класса. Да вы бы отмахнулись, как от ненужной проблемы!

Замолкаю и щурюсь. Взрослые молчат. Вера Дмитриевна кусает губу, словно я наступила на её больную мозоль. Словно я, чёрт возьми, угадала!

– Но… камеры… – бурчит директор, не зная, что и добавить.

– Повторюсь: откуда я о них знала? Тут девушки-то, которые одиннадцать лет здесь учатся, о них не знали. А новенькая прошаренная и умная, ага, – я готова скатиться в настоящую истерику, потому что никто не может меня понять или помочь.

Какие же взрослые… напыщенные индюки!

– Я позвоню твоей маме, – наконец, говорит Вера Дмитриевна, отчего у меня душа в пятки уходит.

Только не ей…