Три года

Глава 15

Когда я просыпаюсь, мои конечности кажутся залитыми мокрым бетоном. Быстросхватывающийся материал, который начинает сохнуть, как только его наливают, и мне приходится с трудом двигаться.

Все ощущается по-другому. Во рту у меня невероятно пересохло, наверное, из-за героина, а то, что подо мной, кажется мягким, теплым и совершенно чужеродным.

Я снова чувствую запах тех же самых острых цветов, лилий смерти, которые Дорнан приносил мне всего несколько дней назад, и резкий аромат наконец выводит меня из полусна. Я открываю глаза, и свет ослепляет. Съеживаюсь, снова закрываю их, мои тяжелые руки закрывают глаза, чтобы не дать пронзительному свету обжечь меня.

Солнечный свет.

В моем маленьком подземелье ужасов нет окон. Там нет солнечного света.

Где я?

Я снова заставляю глаза открыться и терпеливо жду, пока из них текут слезы, и приспосабливаюсь, насколько могу, к постороннему источнику света. Я так долго находилась в этой сырой маленькой дыре, что даже не знаю, когда в последний раз видела солнце. Сколько бы времени не прошло, казалось, что это навсегда.

Я медленно сажусь, осознавая, что нахожусь в комнате Дорнана, на втором этаже особняка Эмилио в Тихуане. Но почему? Как?

У меня урчит в животе, и все врезается в меня, как гребаный товарный поезд.

«Разве мне не повезло, что я уже давно проник в тебя?»

Нет.

Это не может быть правдой.

Но это реально. Он никогда не лгал мне. Ему не нужно было этого делать. Я беременна. Я едва могу думать об этих словах в своей голове, они звучат так разрушительно.

«Я уже проник в тебя».

Я слезаю с кровати, щурясь и открывая глаза ровно настолько, чтобы пройти в ванную, ту самую ванную, где я взорвала те бомбы несколько месяцев назад. Не ела с тех пор, как меня в последний раз рвало, и когда наклоняюсь над унитазом, из моего тела выходит жгучая желтая желчь, с неизящным плеском ударяя в воду в унитазе.

Иисус Христос. Если я действительно беременна — а я думаю, что так и должно быть — ребенок ни за что не сможет пережить все, что Дорнан сделал со мной. Избиения, голод, изнасилования, наркотики. Это слишком тяжело для любого человека.

Но я все еще жива, несмотря на все это. Так что я не знаю. Сможет ли ребенок выжить в этом аду?

Закончив, я отрываю кусок туалетной бумаги и вытираю рот, а затем сморкаюсь. Все, что я могу чувствовать по запаху и вкусу, это чертова рвота. Я выбрасываю туалетную бумагу и смываю ее, затем сосредотачиваю внимание на зубной пасте, лежащей на туалетном столике. Да. Мне невыносимо думать о том, сколько времени прошло с тех пор, как я чистила зубы. Думаю, это было в доме Джейса. Какая гадость.

Я нигде не могу найти зубную щетку, поэтому выдавливаю каплю белой пасты на кончик пальца и втираю ее в зубы и десна. Полощу рот, но все равно нехорошо, поэтому повторяю это действие несколько раз, пока язык не начинает гореть мятной свежестью. Я мельком вижу себя в зеркале, которое висит над раковиной. Круги черные, как ночь, под моими налитыми кровью зелеными глазами. За три месяца волосы отросли, и я опять стала блондинкой. Тусклая плоть, обтянувшая выступающие скулы, и тогда я отвожу взгляд. Похожа на гребаного военнопленного; такая худая. И я должна быть беременна? Это не может быть реальностью. Ничто не могло пережить то, что делали со мной все это время.

Смотрю вниз и замечаю, что инородный материал прикасается к моей коже. Понимаю, что меня кто-то переодел. Когда я потеряла сознание, на мне были старые испачканные спортивные штаны и мешковатая футболка, но теперь я одета в черную шелковую ночную рубашку с черной кружевной отделкой, которая доходит мне до колен. Какого черта?

Мысль о том, что Дорнан одевает меня как куклу, тревожит едва ли не больше, чем мысль о том, что я могу быть беременна.

И тут я вижу белые упаковки, сложенные на подоконнике рядом с туалетом. Тесты на беременность. Пять из них. Оставил там, чтобы подразнить меня.

Ублюдок.

Моя рука почти тянется схватить один, разорвать упаковку и пописать на него, но я сопротивляюсь. Я не играю с ним в эти чертовы игры разума. Возможно, я беременна. Может быть, это не так. Но сейчас я почти мертва, и это беспокоит меня больше.

Я снова открываю кран, брызгая водой себе в лицо. Замираю, когда слышу движение в спальне, и медленно выключаю воду, промокая лицо полотенцем. Все еще держа полотенце перед собой, я медленно выхожу из комнаты и, когда вижу широкие плечи и темные волосы мужчины, сидящего в плетеном кресле в углу комнаты, замираю. Дорнан?

Нет.

Он поворачивается, и я задыхаюсь.

— Джейсон? — шепчу я.

Разворачивается со стула и быстро преодолевает расстояние между нами, оказываясь передо мной на расстоянии вытянутой руки.

Он выглядит странно. Что-то не так.

— Я ждал, когда ты проснешься, — холодно говорит он.

Мой рот отвисает от шока, и я даже не вижу, как его рука летит к моей щеке, пока не становится уже слишком поздно.

Моя голова откидывается назад, и я спотыкаюсь на ногах, пятясь назад, но умудряясь не упасть. Я отступаю назад, когда он приближается, пока мои ноги не касаются кровати.

— Что ты делаешь? — плачу я, пытаясь защитить лицо руками. Он смотрит на дверь с нечитаемым выражением лица, а затем снова на меня. Что-то меняется в его выражении, и я замираю. Он прижимает палец к губам, жестом призывая меня замолчать, и я вижу искреннюю печаль в его глазах, когда он приближается ко мне. Он указывает на свое ухо, затем на закрытую дверь.

Нас слушают. Кто-то сейчас за этой дверью. Это очевидно.

Время останавливается на одно долгое мгновение, когда он протягивает руку и касается моей щеки. Он проводит большим пальцем по моей нижней губе, и, пока наши глаза не отрываются друг от друга, он произносит слово «Прости».

Я качаю головой. Это я выбежала из его дома много месяцев назад. Я должна быть тем, кто извиняется.

«Я люблю тебя», ― отвечаю я. К счастью, на самом деле мы не произносим эти слова, потому что ком в горле не позволил бы мне говорить, даже если бы я попыталась. Слезы наворачиваются на глаза, и я нетерпеливо смахиваю их.

Он выглядит страдающим.

— Мне очень жаль, — повторяет он тихо, и когда дверь со скрипом открывается, он хватает меня за руку и швыряет через комнату. Я с глухим стуком приземляюсь на свою тощую задницу, внезапно желая, чтобы она была помягче.

Я с трудом поднимаюсь на ноги, когда понимаю причину внезапной ярости Джейса. Дорнан стоит в дверном проеме, скрестив руки на груди, с жестокой ухмылкой на лице и смотрит на меня сверху вниз.

Краем глаза я замечаю движение и переключаю внимание на Джейса, который снова приближается ко мне с насилием в глазах.

— Ты убила моих братьев, чертова шлюха, — кричит Джейс, подходя ко мне.

Я кричу, перебираясь на другую сторону кровати, когда Дорнан встает перед своим сыном.

— Эй, — говорит он, протягивая руку. — Я хотел бы сделать то же самое. Но ты не можешь причинить ей вред, сынок. У нее есть то, что мне нужно. Не так ли, мамочка?

Мое сердце замирает. Нет никакой веской причины, по которой он мог бы помешать Джейсу избить меня до смерти, кроме очевидного — он защищает то, что внутри меня.

Джейс выглядит так, будто у него сейчас лопнет кровеносный сосуд. Он чертовски отличный актер. За это дерьмо он заслуживает Оскара. При условии, что он играет.

Он хватает Дорнана за рубашку и отталкивает его в сторону.

— Я убью эту чертову суку, отец, — плюет он, бросаясь на меня.

Я сжимаюсь в углу между кроватью и стеной, держа руки перед собой. Возможно, это притворство, но я все равно не хочу, чтобы меня избили даже понарошку. Это почти так же больно, как если бы тебя избили по-настоящему. Он пытается ударить меня, но промахивается, резкий рывок за его кожаный жилет уводит его руку от меня. Дорнан прижимает его к стене, и я слышу, как гипсокартон трескается под давлением ударившейся о него головы Джейса. Мой первый побуждение — бежать и забиться в ванную, но вместо этого я остаюсь, пригнувшись, в углу, с болезненным восхищением наблюдая, как Дорнан поднимает кулак на своего младшего сына.

— Позволь мне забить ее до смерти, пап, — в отчаянии говорит он. — Позволь мне сделать это медленно. — Он смотрит на меня. — Я мог бы заставить ее умирать пару недель.

Дорнан смеется, глядя на меня с притворно-шокированным выражением лица, как бы говоря: ты можешь поверить этому парню?

— Она умрет от моей руки, — говорит Дорнан Джейсу, внезапно снова становясь серьезным. — И когда я решу. Как ты вообще сюда попал?

Джейс поднимает брови.

— У меня есть запасной ключ от гаража, — говорит он, пожимая плечами. — Разве ты не знаешь, что все двери в этом месте имеют один и тот же ключ?

Дорнан пристально смотрит на него, в конце концов отпуская рубашку Джейса. Он поправляет рубашку и дергает Джейса к двери.

— Иди, — говорит он. — Жди. Но сначала отдай мне ключ.

Джейс хмурится, вытаскивает единственный ключ из кармана джинсов и бросает его Дорнану. Дорнан легко ловит его одной рукой и переворачивает, чтобы изучить.

— Я вернусь, чтобы разобраться с тобой, сука, — Джейс плюет на меня, и я смотрю в ужасе, который вроде как фальшивый, но отчасти реальный, когда он выходит из комнаты, хлопнув за собой дверью.

Меня переполняют облегчение и отчаяние. Облегчение, потому что Джейс жив. Он в порядке. И, судя по всему, Дорнан о нас ничего не знает.

Отчаяние, потому что он снова ушел, так же быстро, как и появился, а я все еще здесь с Дорнаном.

Дорнан долго смотрит на закрытую дверь, прежде чем снова повернуться ко мне с выражением удовлетворения на лице. Он кладет ключ в карман и щелкает пальцами.

— Вставай. Иди сюда.

Я неохотно встаю, но не приближаюсь к нему. Он ухмыляется и лезет в задний карман, и этот проклятый электрошокер внезапно снова оказывается в его руках. Он держит его перед собой и нажимает на спусковой крючок, отчего между двумя зубцами на его конце вспыхивает яркая электрическая искра.

Дорнан кладет электрошокер в карман и снова достает что-то еще. Шприц, полный прозрачной жидкости. Я тяжело сглатываю, гадая, что же на этот раз.

— Не бойся, — говорит он, расстегивая джинсы. — Если ты ведешь себя как хорошая девочка и делаешь, что тебе говорят, ты можешь получить кое-что из этого. — Он усмехается. — Это хорошая штука, малышка».

— Я не хочу этого, — резко отвечаю я. — Я не чертова наркоманка.

Он ухмыляется.

— Твоя мама тоже.

Ауч. Он сидит в изножье кровати, спиной ко мне. Он настолько меня не боится, что ему даже не нужно держать меня в поле зрения.

— Раздевайся.

Когда я двигаюсь недостаточно быстро, он кладет иглу в карман и снова вытаскивает электрошокер.

— Быстрее.

Неохотно и с большим усилием я нахожу край своей ночной рубашки и стягиваю ее через голову, бросая рядом с собой. На мне нет ничего, кроме черных трусиков, тоже новых, с кружевной окантовкой в тон шелковой ночной рубашке. Иисус Христос. Это фигово.

Он сбрасывает с себя кожаный жилет и протягивает его мне.

— Надень.

Я беру жилет без рукавов, натягивая его на свою худую фигуру. Утопаю в нем, но каким-то чудом оно закрывает мою грудь. Я натягиваю его на грудь и угрюмо смотрю на него.