Три года

* * *

Некоторое время спустя — понятия не имею сколько — я слышу, как кто-то шевельнулся рядом со мной и заставляю себя сесть, протирая глаза.

Дорнан сидит возле кровати, придвинув одно из белых плетеных кресел, и, увидев меня, ухмыляется и тянется за стаканом воды.

— Вот.

Он протягивает мне стакан воды, и я беру его, жаждущий маленький раб, которым стала. Я слишком помешана на наркотиках, чтобы даже волноваться, что он получил надо мной полный контроль за такое короткое время. Я просто пустая. Сломанная. Разбитая оболочка, несущая в себе результат мести и ненависти.

О Господи. Звук прибора снова раздается в моей голове, и я делаю глубокий глоток воды.

— Прими это, — говорит Дорнан, протягивая две коричневые таблетки, которые выглядят так, словно созданы для чертовой лошади.

— Что это?»— спрашиваю я и медленно беру их.

— Витамины, малышка. Уже немного поздно, но мы хотим, чтобы наш мальчик был сильным, не так ли?

Хмуро смотрю на него, принимая таблетки по одной. Чертов мудак. Если бы во мне еще оставалось что-нибудь, меня бы вырвало, но завтрак, должно быть, был уже давно, потому что у меня снова урчит в животе.

Я до сих пор не могу прийти в себя от очевидного подтверждения нашего маленького комочка ужаса, и едва замечаю, как поспешно входит Проспект, дважды постучав перед этим.

— Что? ― рявкает Дорнан.

— Босс, у нас проблема.

Он выглядит обеспокоенным.

— Ну выкладывай, Эса. Я занят мамой моего малыша.

Дорнан смеется, глядя на меня. Я сохраняю бесстрастное лицо, глядя в пол.

Боковым зрением я вижу, как Проспект смотрит на меня, прежде чем он снова переключает свое внимание на Дорнана.

— Медсестра, босс. Виолетта нашла ее сегодня утром. Она мертва.

Мне требуется мгновение, чтобы понять, что он говорит о моей матери.

Дорнан усмехается.

— Ну, и что ты сделал? Скормил ее свиньям?

Проспект беспокойно переступает с одной ноги на другую.

— Джейсон отвез ее в похоронное бюро, сэр, — отвечает он. — То, которым вы обычно пользуетесь в Тихуане.

Дорнан пренебрежительно машет рукой, и проспект быстро уходит, закрыв за собой дверь.

Дорнан смотрит на меня с довольной ухмылкой.

― Оу, ты это слышала? Твоя глупая мать наконец приняла слишком много. Я поражен, что она продержалась так долго, старая собака. — Он усмехается. — Грустно, малышка?

Я смеюсь.

— Едва ли.

Вижу, как удивление мелькает на его лице, прежде чем он возвращается к своей обычной ухмылке.

— Ну, если бы не знал лучше, если бы ты не была так похожа на своего чертового отца, я бы сказал, что ты моя дочь.

Я не могу сдержать выражение отвращения на своем лице при мысли, что Дорнан когда-либо может быть моим родственником, и я благодарю свою счастливую звезду за то, что унаследовал черты Джона Портленда кроме глаз и волос моей матери.

Дорнан пожимает плечами.

— В любом случае, это все семантика. Я владел тобой с того момента, как акушерка передала тебя мне после того, как твоя глупая мать родила.

Я смотрю на него, злясь от мысли, что даже этот момент моей жизни был омрачен Дорнаном, чертовым Россом.

— Знаешь, я в замешательстве, — говорю, и мой мозг немного прояснился теперь, когда уровень героина немного снизился. — Ты говоришь, что я беременна, но какой отец вкалывает своему ребенку столько лекарств, чтобы убить его? Знаешь, он родится наркоманом, если вообще переживет все, что ты со мной сделал.

Дорнан хмурится, но я вижу, что мой аргумент его задел.

— Ну, ты была рождена наркоманкой, и посмотри, какой ты стала?

— Бред сивой кобылы.

Он врет.

— Хм-м-м. Твоя тупая мать не смогла бы отказаться от наркотика и на день, не говоря уже о девяти месяцах. Ты была в больнице несколько недель! Плача и чертовски крича. Когда тебя наконец выписали, ты даже не была записана на нее, — усмехается он, нанося свой последний удар. — Ты была записана на меня. Я принес тебя домой. Селия, черт возьми, заботилась о тебе, пока ты не прошла детоксикацию, а твоя мать даже не появилась, только на следующий день вернувшись в клуб.

Мои щеки горят. Я злюсь, потому что знаю, что он, наверное, говорит правду.

— Мой отец никогда бы этого не допустил.

— Твой отец сидел в тюрьме, — говорит Дорнан. — Шесть месяцев в Синг-Синге. И твоя мать вернулась ко мне, как всегда.

Он улыбается, будто это приятные воспоминания, и касается моей щеки костяшками пальцев. Я отшатываюсь от его прикосновения, и он снова смеется.

— О, малышка, — говорит он. — Через годы ты будешь умолять меня прикоснуться к тебе. Потому что это все для тебя. Я, ты и эта комната. Надеюсь, тебе понравились последние двадцать один год. Потому что, пока ты не сделаешь последний вздох, единственный человек, которого ты когда-либо увидишь, — это я.

Затем он выходит из комнаты, для эффекта хлопнув за собой дверью. Как только я слышу, как его шаги удаляются по коридору, вскакиваю с кровати и на цыпочках направляюсь к французским дверям, ведущим на балкон. Кажется, все было отремонтировано, поскольку одна из бомб, которые я заложила, взорвалась прямо под этой комнатой, пробив большую дыру в стене особняка. Я выглядываю из окна и замечаю нескольких вооруженных охранников в разных точках вокруг объекта, а вдалеке — дымные огни, обозначающие границу, отделяющую США от Мексики.

Я не знаю, как мне вообще пройти мимо охранников. Как мне спуститься на первый этаж с балкона второго этажа. Как не замерзнуть в этом дурацком платьице, совершенно не подходящем для зимы.

Но я должна что-то сделать.

Опускаю руку на изогнутую латунную ручку двери, холодную и тяжелую. У меня перехватывает дыхание, когда я нажимаю на нее… и она поддается. Никакого сопротивления. Взволнованно я распахиваю дверь, но вид, который меня встречает, не тот, который я ожидала.

Я вскрикиваю, отступая как раз вовремя, чтобы не упасть через несуществующий балкон на твердую плитку, украшающую веранду на первом этаже.

Мое сердце колотится, я отступаю в безопасное место, понимая, что ремонт на самом деле не завершен. Не хватает огромного куска балкона, который чуть не поглотил меня целиком и не заставил меня лежать на земле в путанице сломанных конечностей и крови.

Врывается ветер снаружи, холодный и сладкий после трех месяцев спертого воздуха. Я чувствую, как мои распущенные волосы развеваются вокруг моего лица, когда дверь позади меня с грохотом распахивается, и Дорнан бросается ко мне, сжимая мои волосы в кулаке и яростно тянет меня назад.

— Ау!

Я плачу, когда он использует инерцию, дергая меня за волосы, чтобы швырнуть меня мимо него обратно на кровать. Я приземляюсь лицом вниз, но прежде чем успеваю отползти, он уже на мне.

— Замолчи! — рычит он, болезненно впиваясь пальцами в мою руку и переворачивая меня на спину. Прежде чем я успеваю что-то сделать, он обвязал чем-то мои запястья и прикрепил их к изголовью кровати.

Я недолго борюсь, прежде чем обмякнуть. Мы уже танцевали этот танец раньше, и этот парень знает, как завязывать узлы. Я попалась.

Смотрю на него насмешливо.

— На этот раз ты заставишь меня кончить, прежде чем ударишь ножом? — саркастически спрашиваю я, вспоминая ту ночь, когда он заставил все мое тело содрогнуться, прежде чем вонзить нож мне в бедро.

Он ухмыляется.

— Кончают только хорошие девочки. Ты плохая девочка, да, детка?

Дорнан достает что-то из ящика рядом с кроватью, и я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, что это. iPod с уже подключенными к нему наушниками.

Странно.

Ухмылка не сходит с его лица, когда он втыкает наушники мне в уши.

— Я вернусь через несколько дней, — говорит он, подмигивая мне. — Но не волнуйся. Я позаботился о том, чтобы трек повторялся.

Он нажимает что-то на iPod и бросает его мне на грудь, как раз в тот момент, когда кто-то, похожий на Sepultura, начинает кричать мне в уши о ненависти и крови. Действительно чертовски громко.

Я смотрю на Дорнана, когда он посылает мне воздушный поцелуй и захлопывает за собой дверь, в то время как чувак кричит мне в барабанные перепонки.