Нелюдимый

— А как ты номер его узнаешь? — вскинув голову выдавливаю я.

— Узнаю. Мне нужны только адреса.

Получив адреса, Рита кому то написала и уже через десять минут в её руках была записка с двумя номерами. Первым был написан номер Костиной мастерской, а вторым бы номер домашнего телефона.

Рита даёт мне свой мобильный и тихо шепчет.

— Иди в душевую. Закройся и спокойно поговори.

Я киваю и на окаменевших ногах выхожу из палаты. В коридоре довольно темно, тусклый фиолетовый свет от ночных ламп совсем не освещает путь до туалетных комнат и душевой. Я еле шагаю, ноги не слушаются, да и желание звонить Григорьеву уменьшается в разы.

Что я ему скажу? Что скучаю. Что всё время думаю о нём? Не-ет! Такое я точно не осмелюсь произнести, да и Косте наверняка такие мои слова совсем не нужны… У него теперь Диана есть…

— Ааааа, — срываясь с дыхания, тихо выдавливаю я и всё-таки вхожу в душевую.

Меряя шагами небольшую комнату, я снова и снова набираю на телефоне заветные цифры, а потом трусливо их же стираю.

Руки вспотели и дрожат, пару раз я чуть телефон Риткин не выронила. Но наконец я решаюсь! Набираю номер Костиного гаража и прикладываю трубку к уху.

Первый гудок… второй… третий… В ушах пульсирует гудящий звук вызова и я мысленно молюсь, чтобы мужчина не ответил. Зря всё это! Зря.

— Да, — сухо отзывается телефонная трубка и я будто приклеиваюсь ногами к кафельному полу.

Он ответил. Боже!

— Слушаю, — хрипло раздаётся из телефона и я выдавливаю из груди одно единственное слово.

— Привет.

Долгая пауза. Тишина, которая бьёт по вискам и заставляет сердце драть кожу на груди, чтобы выбраться на свободу.

С трудом разлепив губы, я вскрываю эту звенящую гладь.

— Костя… Это Кира.

Я слышу его дыхание. Оно на секунду замирает, а потом усиливается и…. отдаляется. Неужели Григорьев сейчас положит трубку?

— Подожди, — умоляюще шепчу я и поражаюсь насколько жалко звучит мой голос.

Слабачка, дура. Молила бога, чтобы он трубку не взял, а теперь ведёшь себя как самая настоящая дура.

— Я хотела сказать тебе… Прошу не отключайся, — тихо бормочу я, а потом испугавшись, что он всё-таки положит трубку, начинаю быстро тараторить, — спасибо, что вынес меня из леса… да и вообще за всё спасибо… И… и прости меня за всё… Ну если я тебя обидела. Нет… не то говорю. Я тебя обидела и прости за…

— Кира, — глухо прерывает мою сбивчивую речь Костин голос, — заканчивай. Не нужно всех этих слов. Совсем ничего не нужно… Отдыхай, — еле слышно заканчивает он и тут же отключается.

Тело лихорадит, в груди заканчивается воздух, но вдохнуть я просто не могу. Я будто резко разучилась дышать — губы разлепляются, а спасительный глоток воздуха я сделать не в силах.

Обессиленно соскользнув по кафельной плитке вниз, я усаживаюсь на мокрый пол и беззвучно рыдаю. Вместе со всхлипами грудная клетка постепенно заполняется воздухом и я начинаю выть. Вою белугой и никак не могу остановиться.

Ему ничего от меня не нужно! Ему ничего от меня не нужно! — грохочет в голове и я только здесь и сейчас РЕАЛЬНО осознаю, что я потеряла Костю. Теперь ему ничего от меня не нужно. Даже мои слова ему не интересны.

Больно. Как же это больно! Теперь я точно навсегда его потеряла.

Сквозь рыдание, я слышу резкий хлопок, а потом в душевую начинают забегать люди. Лиц и силуэтов я не вижу, а гудящие голоса сливаются в единую какофонию. А потом наступает темнота. Словно лампочку выключили, но голоса становятся различимыми.

— Это уже второй раз за месяц. Её надо срочно везти в психиатрию, — слышится голос медсестры, — вы только посмотрите на неё.

— Сергей Палыч, — громко говорит Рита, — не нужно заносить эту… ситуацию в карту. Я завтра заберу ее к себе и всё будет хорошо. Прошу вас!

— Лукьянова! Тебе зачем это? Ей путь в психушку всё равно заказан…

— Да нет же. Это я во всём виновата. Я её заставила позвонить… Это я виновата. Понимаете? Я её заберу. Она ведь одна осталась. У Киры никого нет. Пожалейте её! Прошу вас. Не вписывайте… это в историю болезни. Пожалуйста!

— Ладно, Лукьянова. И зачем тебе такое «счастье» нужно?

— Кира очень хорошая и добрая девочка. Если бы мы пережили то, что пережила она, то неизвестно что бы с нами было.

Проваливаясь в темноту, я слышу тихий Ритин голос над ухом.

— Кира, тише. Тише, моя милая… Тш-шшш.

Глава 10

Две неделе спустя

Рита

Девочка угасала. Каждый день жизнь уходила из Киры и я уже просто не знала, что можно сделать. Закрадывалась мысль, что действительно нужно поместить Бойцову в психиатрическую клинику, но я быстро отказывалась от такого отчаянного выхода. Она точно сгорит там быстрее или навсегда превратится в бесчувственного овоща. Хотя если быть честной, она и сейчас напоминала некое подобие овоща.

Кира совсем не ела, если конечно я насильно не вливала в нее морс или кашу. Она никуда не ходила, лежала в позе эмбриона на диване и иногда часами не двигалась. Смотрела в одну точку, при этом очень редко прикрывая веки. А ещё были минуты, когда она просила прощение у меня и просила отпустить её.

— Куда ты пойдёшь? На улице начало марта, замёрзнешь ещё где-нибудь.

— Ну и пусть… — тихо отвечала Кира и снова впадала в ступор.

Мой обычно всё понимающий муж терпел мои переживания две неделе, а вчера не выдержал и строго сказал.

— Рит, ты прости меня, что лезу, но… что вообще происходит? Ты видела во что ты превратилась за эти дни? Мне Кира никто, а тебя я люблю, а если ты продолжишь и дальше игру в одни ворота, то тебе до состояния девочки останется недалеко. Ну ты чего? Ты её знаешь месяц, а перестала жить своей жизнью из-за Киры. Думаешь только о ней. Пойми, она тебе никто. Услышь меня, милая.

Я сжала зубы, чтобы не обидеть мужа теми словами, которые просто рвались наружу. Впервые Федор настолько сильно меня огорчил. Неужели он сам ничего не понимает?

— Как ты хочешь, чтобы я поступила? — тихо начала я, — выгнала Киру или сдала её в психбольницу? Или что ты предлагаешь сделать?

Муж тяжело выдыхает и также тихо отвечает.

— Милая, тебе всего тридцать четыре года и у нас ещё будут дети. Эта девочка… она даже в теории не может быть нашей дочерью. А мне кажется, что ты представляешь…

— Не мели чушь! — слишком резко выкрикиваю я, а потом спохватываюсь и мягче продолжаю, — прости… прости, но ты совсем не то говоришь. Я искренне хочу ей помочь, и… и сама не знаю как. Вот я её отпущу сейчас и куда она пойдёт… Да Кира погибнет уже до конца недели. Можешь ты это понять? И отсутствие у нас детей здесь ни при чём…

Фёдор отстранённо кивает, а потом медленно опускается рядом со мной на диван и слегка приобнимает.

— А её ухажёр… Может мне сходить к нему? Поговорить или…

Я резко разворачиваюсь к мужу и возбуждённо отвечаю.

— Точно! К Косте нужно сходить! Только сходишь не ты, а я.

— Рит…

— Да. Именно мне нужно идти. А ты меня отвезёшь, Федь.

Я обнимаю мужа в ответ, на что он снова тревожно вздыхает.

Нужный гаражный бокс мы находим сразу. Немного растерявшись, я минуты три ещё сижу в машине, а потом решительно выхожу.

— Может с тобой сходить? — обеспокоенно тянет Фёдор.

Я отрицательно мотаю головой и уверенно шагаю к железной двери, которая оказывается закрытой.

Стук. Второй. Ответа нет. И тогда я нагло начинаю долбить кулаком по железу. Терять мне нечего, если что Федор поможет. А когда я понимаю, что мне не откроют, дверь распахивается и на пороге появляется парень.

— Добрый… день, — с запинкой здороваюсь я и оглядываю заспанное лицо молодого человека.

Выглядит он по меньшей мере запущенно ещё и лицо нормально так побито…

— Здравствуйте, — хмуро отвечает Костя и сдвинув брови спрашивает, — что вам нужно?

Разбитые губы молодого человека кривятся и он переводит взгляд на припаркованную машину Фёдора.

Я же, тем временем, ещё раз пробегаюсь глазами по Косте и отмечаю его мятый спортивный костюм, излишнюю худобу, холодную бледность кожи и отросшую бороду. А ещё у него острый как бритва взгляд. Сильно отросшие волосы прикрывают лоб, но длинный порез на лбу легко можно рассмотреть. Парень сейчас напоминал человека, который побывал в центрифуге, не меньше.

— Мне нужны вы, — громко выговариваю я и Костя переводит взгляд на меня.

— Цель? — чуть подавшись вперёд цедит он и я сразу чувствую легкий запах спиртного.

— Могу я войти? — вопросом на вопрос отвечаю я.

Если я заикнусь сейчас про Киру, он может меня не впустить, а мне очень нужно с ним серьёзно поговорить. Не на улице же обсуждать личные вопросы.

— Не можете, — щурясь говорит Костя, а потом быстро добавляет, — гараж сейчас не работает, поэтому уходите.

Костя делает шаг назад и намерен закрыть дверь, но я успеваю проговорить.

— У меня важный разговор к вам. Очень важный.

Григорьев останавливается и хмуро бросает.

— Сомневаюсь.

Дверь захлопывается и мне приходится приложиться к ней губами и прокричать.

— Кира живёт у меня… ей плохо.

Возможно Костя не слышит моих криков, но я отчаянно ору.

— Она в буквальном смысле погибает… Ну откройте же эту чёртову дверь.

На десятой секунде я снова решаю долбиться в дверь, но она неожиданно распахивается. Причём Кости на пороге я не вижу, а это значит, что я могу войти. Так ведь?

Темнота в помещении вначале ослепляет меня, но практически сразу зажигается свет и я осматриваюсь. Идеальный порядок гаража портит целая батарея бутылок от спиртного. Они стоят вдоль стены и совершенно не вписываются в окружающую действительность.

Я прохожу дальше и тут с боковой двери выходит Костя. В руках у парня бутылка с минеральной водой, на которой он торопливо закручивает крышку.

— Сразу хочу сказать, что Кира не просила меня приходить к вам и ей ничего не известно об этом визите, — воодушевлённо начинаю я и пытаюсь поймать взгляд Кости, но он смотрит куда-то в сторону.

— Мы с ней в больнице сдружились, а после выписки я забрала девочку к себе… У нас с мужем большой дом недалеко от Центра.

Костя продолжает молчать, даже его лицо остаётся безэмоциональным словно гипсовая маска. Такая же белая и такая же непроницаемая.

— Это я заставила Киру позвонить вам, — неожиданно даже для себя выговариваю я и Костя поворачивает голову в мою сторону, — она скучала, мучилась и я предложила ей это.

Парень хмурится и даже через щетину я вижу как по его щекам ходят желваки.

— Но как оказалась сделала только хуже, — продолжаю я и начинаю мерять шагами комнату, — у неё снова случился нервный срыв и я упросила врача…

— Не нужно, — резко прерывает мой монолог Григорьев.

Я не понимающе смотрю на Костю, а он хмуро продолжает.

— Кира… она сродни соковыжималке. Выжимает из всего и всех всё, что ей нужно, а потом… то что осталось, на хер выбрасывает. Сколько добра в неё вкложишь, стольким говном потом и умоешься… Она паразит и прекрасная актриса… Инсценирует всё, что угодно…

Я открываю рот, чтобы сказать как он не прав, но парень резко вскидывает руку и сжав челюсти выплёвывает.