XXXL. Как (не) влюбить (ся) в миллиардера

Глава 11

Зинаида

– Слышала, он тебя богиней назвал. Как посмотрел на тебя, так и сказал «О боже». Так что ты, Зина, признанная адептами богиня косяков и безумия, это даже таксист подтвердил, ага. А они и не такое видели в своей жизни, уж поверь, – гоготнула Варькина, выгружаясь из такси возле ужасной развалюхи, похожей на юдоль скорби. Халабуда превосходила по древности шумерские гробницы, наверное. Я и представить не могла, что в городе еще сохранились подобные избы.

– Дура, – беззлобно огрызнулась я, рассматривая юдоль скорби. Домишке бы еще курьи ноги.

– Да, живем как в сказке. Что ни дальше – то страшнее. Тут наверное Вии водятся и всякие вурдалаки, – простонала мама, прижимая к груди переноску с ошалевшей от поездки и нервных потрясений, Чучмечкой. Я посмотрела, как родительница шарит в кармане в поисках кола и вздохнула. Господи, пусть Полик найдет пальму скорее. Мне уже страшно хотелось домой.

– Ну, не шарм эль Шейх, конечно, но зато все включено, даже сортир, – хмыкнула Катюха и бесстрашно направилась к покосившейся калитке, вросшей в землю по самую притолоку. Мы с маман засеменили за ней. Чуча вдруг оживилась и взвыла, вздыбила шерсть и заметалась по переноске как одержимая.

– Чего это с кошатиной вашей, – удивилась Варькина.

– Я ее не осуждаю. – фыркнула мамуля, – у меня тоже есть желание заорать, особенно глядя на твою физиономию. Знаешь, борода тебе шла больше чем волдыри.

Честно, у меня очень крепкая нервная система. Но при виде лица Катьки мне стало дурно. Бороденка, видимо не вынесла наших хаотичных телодвижений и пала смертью храбрых где-нибудь на голубином крышевом кладбище, приняв участь одного из его постояльцев. Я попыталась отогнать воспоминания, как хрустели под нашими ногами птичьи кости, когда мы уходили от погони по крыше родного дома, вздрогнула и вновь посмотрела на подругу. Хитромордая Катька сейчас была похожа на больного лепрой бородавочника. Красно-желтые волдыри выскакивали прямо на глазах, что в сочетании с пЭйзажем выглядело ну очень крипово. Чуча уже даже не выла. Тихо сипела, забившись в угол клетки. Мама обмахивалась песцовой шапкой, выуженной из пакета и была бледна и сосредоточена.

– Ты чем приклеила бороду? – икнула я…

– Суперклеем. Другого-то не было. А чего, Лизка вон им ногти клеит и ничего…

– Ну и долго вы собираетесь тут тереться? – раздался из сумрака голос Лизка. – Стоите тут, как три волоска на лысине. Не хватало еще, чтобы нас раскрыли. О боже…

– Это он не меня богиней называл, таксист-то, – просипела я. Варькина ехала на переднем пассажирском сиденье, и несчастный водила всю дорогу лицезрел появление бубонов на ее морде. Тут у любого крыша съедет. – То-то он так гнал. И что-то про лихорадку среднего Нила плел. Я-то думала нам дурак попался…

– Станешь тут дураком, – пробубнила мама, отодвигая замершую на пороги Лизуню.

– Да чего вы? – хныкнула Катюха, ощупывая свои щеки. Судя по звериному реву, вырвавшемуся из ее глотки она наконец осознала всю печаль своей неземной красы, даже не видя себя со стороны.

Остаток вечера мы лечили нашего раненого бойца и ждали новостей от засланного казачка, который отчего-то не спешил их нам нести. Катюха лежала на диване с лицом, закутанным в компресс, и смотрела на нас сквозь прореху в полотенце, взглядом полным страданий. Ну притворялась она больше, конечно. Куда ж без этого. Ей просто нравился процесс командования суетящимися над ней подругами. Когда напряжение достигло пика, я не выдержала и трясущейся ручонкой включила телевизор, который в этом сарае выглядел как богач на именинах у сирот. Просто включила, чтобы развеять могильную тишину страшной избы, где вместо икон по стенам красовалось нечто.

– Слушай, а бабка твоя как умерла? Ее наверное адские псы разодрали в тряпки, да? – простонала Варькина, рассматривая с кровати стены, завешенные очень странными плакатами. – Вроде же дьяволопоклонников не забирают на тот свет. Они там портят статистику. Я так слышала.

– Типун тебе на язык, – ощерилась Ухогорлоносиха. – Живее всех живых Евдокия Авдотьевна. На гастролях она. Приедет недели через полторы.

– На каких гастролях? – икнула я. Плакаты были все фирменные, на некоторых, с изображением личностей, похожих на посланцев ада, проглядывались автографы, скорее всего написанные кровью.

– Так она в рок-группе лабает на басах. «Бешеные бабки» называется коллектив. Не, ну зацените название. Прям со смыслом, скажите же? Сейчас вроде в Штатах где-то шарится. Открытку мне недавно прислала. А чего, ей лет-то девяносто всего. Да вот она, – ткнула пальцем в изображение монстра с сиреневым ирокезом Лизуня. Я уставилась на мумию из фильма ужасов, глядящую на меня с постера и подумала, что поседела бы давно и начала бы ходить под себя, увидь в живую Лизину бабулю. Старая рокерша была забита татуировками по самую макушку. И похожа на нее Лизуха была феноменально.

– У нее еще пирсинг в бровях, языке и даже…

– Избавь нас от подробностей, умоляю. И так плохо, – простонала Варькина, и вперила взгляд в мерцающий экран телевизора. Раздалась аудио заставка «Дежурной части». Нашли, что включить. Наша жизнь и без того стала похожа на идиотский шпионский сериал. А виноват в этом зажравшийся мужик с насмешливыми глазюками и губами, которые пахнут мятой, мать его за ногу. Короче, это он накрыл наши жизни медным тазом. Интересно, а каким накрываются жизни олигархов. Наверное золотым.

– Сегодня произошло покушение на гостя нашего города, почетного жителя, известного всем мецената, политика, миллиардера Егора Холода. Есть пострадавшие. Во дворе дома по улице… – голос диктора прорывался в мое сознание словно сквозь вату.

Я не слушала. Смотрела на изображение родного двора, на пятна крови на асфальте, взятые крупным планом, и на галстучную булавку, валяющуюся на земле и не могла даже шевельнуться.

– Нам еще предстоит выяснить, что делал в дешевом районе богатейший человек страны и почему в него стреляли. Полиция считает…

– Да жив он, ты чего, – погладила меня по голове мама, – упырь проснулся. А я говорила. Когда эта псина появляется рядом, жди беды. Я ведь его лично похоронила, вот этими вот руками. Выполз, падла из преисподней. Чеснок надо развешивать. Хотя аура тут, конечно…

– Мама, что ты несешь, – наконец обрела я дар речи. – Не бывает на свете упырей это сказки.

– Раскраски. Ты вон убитому этому расскажи, которого подстрелили, что бывает, а чего нет.

– Убитомууууу, – зарыдала я, – мамочка. Да как так-то? Там же пострадавшему сказалиииии.

– Тю, они наговорят. Только слушай. Брешут, как дышат. Ты слушаешь меня? Ау? И вообще, твой от…

Договорить она не успела. Дверь избушки распахнулась и на пороге возник монстр. На черной его морде горели безумием мутные глаза, за спиной повисли опаленные в геенне огненной крылья, рога на голове стремились к закопченному потолку.

– Девки, это трындец, – прорыдало чудище протянув в нашу сторону скрюченные когтищи, но его голос потонул громоподобных воплях, издаваемых четырьмя глотками и кошачьем вое.

Егор Холод

Я знал. Всегда знал, что никогда нельзя возвращаться в ужасное прошлое. Знал и все равно поддался на уговоры. Чертов город, выжидал, словно ядовитый паук, пока я прилипну к отвратительной его паутине, чтобы запустить в меня свои отравленные, омерзительные жвала. И я снова цепенею, чувствуя себя беспомощным мальчишкой, что мне очень давно несвойственно.

– Ты как, братишка? – простонал Мишка, поднимаясь мне навстречу с больничной койки, застеленной белоснежным постельным бельем. У нас такого в интернате не было. Спали, как свиньи, укрываясь кусачими потертыми одеялами. Мне, домашнему ребенку, было страшно даже дотрагиваться до красотищи сначала. Но привык я быстро. Мы вообще учились быстро.

– Ты дурак? – удивленно приподнял я бровь, стараясь не показывать другу своего страха. – Тебя чуть не убили, а ты задаешь идиотский вопрос, заранее зная на него ответ. Хреново я, братишка. Сначала нас мудохают три полудурочные бабы, как щенков. Потом ранят моего лучшего друга, покушаясь на мое убийство, между прочим. А я валяюсь в луже, как трусливый деревенский хряк и думаю, что тебя грохнули. И что на твоем месте должен был быть я. Зашибись попиарились, а братишка? Электорат в потолок ссыт от восторга. А как же, зажравшегося козла в их городе подстрелили. Супер, а?

– Хотели бы убить – убили бы. И тебя и меня, – хмыкнул Михуил, надевая на себя пиджак заляпанный подсохшей кровью. – А так – царапина. Киллер или не профи, что сомнительно, учитывая какого бобра ему заказали завалить, или просто работал на устрашение. И ему удалось, кстати, напугать тебя. Своей цели он достиг. А теперь давай думать, Горыч, кому ты так на хвост наступил в этом городишке, что на тебя пошла охота? И Промсарделька эта не просто так появилась. Ищи связь.

– Думаешь это она с винтарем на крыше залегла? Я бы на это посмотрел, – ехидно поинтересовался я, представив неуклюжую девку. Черт, организм сразу среагировал на мои мысли неправильно. Вот совсем неправильно.

– Я бы не удивился, – в голосе Мишки и грамма насмешки не было. – Эти летучие обезьяны способны на все. Надо их найти и вытрясти из подлюк все, что они знают. Должна быть какая-то связь между тобой и этой толстой мартышкой. Почему именно ее натравил на тебя заказчик? Просто так? Вряд ли. Думай, брателло.

– Миш, я знаю связь между нами, но это тупик. То, что нас объединяет давно мертво. Он сдох, как пес, слышишь? Приполз ко мне, за помощью, а я послал. Знаешь, как долго я ждал того момента? Целую жизнь. Ты знаешь, лучше других. Сдох, подонок, в муках и нищете. Миш, это ирреально. Эта связь фантомная, – прохрипел я, дергая галстучный узел, превратившийся в удавку. – Она – Зина, дочь моего отчима.

– Да ладно, – ошарашенно сказал Михуил, – ты не путаешь ничего?

– Фото видел у них в альбоме, – я откинулся на спинку неудобного кресла, чувствуя, зарождение панической атаки. Давненько они меня не посещали, с тех самых пор, как я посетил могилу монстра, удостоверился, что ему не выбраться из-под тонны земли.

– Ты мог ошибиться. Мало ли похожих людей, – неуверенно сказал Миха.

– Нет, эту мразь я узнал бы из миллионов. Миш, ты ведь помнишь, он пришел ко мне, предлагал завод свой гребаный выкупить, подыхающий, которым он так гордился. Я его у него забрал просто так тогда. Щелчком пальцев, времена такие были простые. Как он у меня мать и детство отобрал, так я его детище взял и уничтожил. С землей сравнял. Пригнал бульдозеры и все под чистую. Эта мразь себя великим считал, а я его опустил ниже плинтуса. Помнишь? За все ему отомстил одни махом. За то, что мать моя меня на сытую жизнь променяла, за ее синяки вечные. Он выбросился из окна, опознавать там нечего было. Его бывшая жена узнала по наколке на руке и родинке в интимном месте. Это он сдох тогда. Я уверен. Гада даже похоронили за оградой, я постарался. Нечего ему среди порядочных людей делать было, даже на погосте.

– Помню я все, – поморщился Мишка. – Горыч, баб надо найти. Компромат на тебя собирал заказчик не просто ради любви к искусству. Тебя хотят уничтожить. Планомерно работают в этом направлении. Сегодня нас пугали, но скоро подонок перейдет к активным действиям. Что-то мне подсказывает, что тебя просто планомерно загоняют. И конец будет очень закономерным. Ты должен будешь сдохнуть потеряв все. Типа карма. Догадайся, чьих рук дело? И матушка этой толстой лошади в деле, сто пудово. А может просто месть обиженных баб. Ты не думал об этом. Доченька и жена отчима твоего мстят.