Запрети тебя любить

24

— Нам нужно кое-что обсудить, — говорю я с утра.

Мы сидим на кухне. Я сжимаю горячую чашку, но почти ничего не чувствую. Все внутри словно покрылось льдом.

А еще после бессонной ночи глаза слипаются и немного подташнивает. Видимо, от недосыпа давление скачет. Даже кофе пить не могу.

— Я тоже так думаю, — Никита опускает вилку, не донеся омлет до рта.

— О чем? — выжидательно смотрю на него.

— Надо бы съехаться.

Никита говорит это серьезным тоном. Будто давно все обдумал и решил. Но я… не готова. Не готова пустить его дальше, чем он уже влез.

— Исключено.

— А чего нет? Мне надоели ночи без тебя. Не хочешь в твоей квартире, давай снимем отдельно. Можешь выбрать сама, я все оплачу. Поверь, я могу позаботиться о своей женщине.

Его тон звучит рассудительно, взгляд смотрит открыто и прямо. Я вижу, что он не врет, не лукавит. Но…

— Мы не можем быть вместе.

Улыбка сходит с лица Никиты.

— Это еще почему?

Малодушно отвожу взгляд.

— У меня проблемы. Я могу остаться бесплодной…

В горле словно застрял кусок стекла. Не могу его проглотить, он так и дерет, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. На глазах появляются слезы. Сердце жжет.

— И что? Мне дети не нужны, — пожимает плечами Никита.

Неужели не понимает?

— Это ты сейчас так говоришь. Рано или поздно все мужчины хотят детей. Наследников. А я не знаю, смогу ли родить. Не хочу врать ни тебе, ни себе.

— Ну, если все так серьезно… всегда можно кого-то усыновить.

— Издеваешься?

— Нет, рассуждаю. Сейчас мне дети не нужны, да и тебе тоже. У нас и так все хорошо. А потом придумаем что-нибудь. Например, то же ЭКО или как оно называется. Суррогатная мать…

Не выдерживаю. Начинаю смеяться. Смех вылетает из меня истерическими толчками, кофе расплескивается на шелковые пижамные брюки.

Никита тут же подходит ко мне. Забирает чашку из трясущихся пальцев, а я все смеюсь:

— ЭКО? Суррогатная мать? Ты хоть знаешь, сколько это все стоит?

— Не интересовался, но могу узнать расценки, — говорит он, спокойно глядя на меня.

Потом пытается обнять, но я отталкиваю.

— Послушай меня. Мне нужно дорогое лечение, и не факт, что оно поможет. Я не могу так с тобой поступить.

— Как так, Диана? — он начинает сердиться.

Вижу, как тяжело вздымается и опускается его грудь, как сжимаются кулаки.

— Я не могу забрать твое будущее.

— Боже! — он запускает пальцы в свои волосы, ерошит их. — Ты себя слышишь? Какое будущее, о чем речь?

— Никита, я серьезно. Представь, что скажут твои родители. Мало того, что я старше тебя на восемь лет, так еще и бесплодна.

— Но ты же сама сказала, что это еще не точно.

— Да, но мне тридцать. Тридцать! У меня были мужчины, я едва не вышла замуж и ни разу — ты слышишь?! — ни разу не забеременела!

Последние слова я уже прокричала, отчаянно пытаясь не разрыдаться.

Но вместо того, чтобы отшатнуться, Никита внезапно притягивает меня к себе.

— Успокойся, — гладит по спине, целует мои мокрые веки и щеки, — прошу тебя. Если шанс есть, то есть и решение. Я найду тебе лучшую клинику, хоть за границей. Лучших врачей, лучшее лечение…

Я поднимаю голову и горько усмехаюсь.

— И кто все это оплатит? Бывший студент?

— Это то, о чем я хотел поговорить с тобой…

— Никита, нет. У тебя вся жизнь впереди. Прошу, просто забудь меня.

— Я не смогу.

Мы замираем, глядя друг другу в глаза. Не знаю, что он видит в моих, но в его собственных плещется боль. А я не могу с ним так поступить. Не могу лишить его родителей будущих внуков.

Глупо, я знаю. Но если мы не расстанемся сейчас, то потом он меня возненавидит.

Я не хочу так рисковать.

— Оставь меня, — говорю устало. — Я тебе не нужна.

— Нужна. Я могу о тебе позаботиться. Все что угодно.

— Хватит, — поднимаю голос. — Просто уходи. Так будет лучше для всех.

Он вновь сжимает кулаки. Ему больно. И мне тоже больно.

— Я взрослая женщина. Мне нужен взрослый мужчина. Я не хочу тянуть молодого парня на своих плечах. И тратить деньги на лечение за границей уж точно не буду. Мы бы все равно однажды расстались, считай, что этот момент настал. Так что прошу тебя. Уходи.

Как же сложно даются эти слова. Я словно с кровью их из себя вырываю.

— А если я не уйду?

— Тогда я сделаю все, чтобы после стажировки тебя не взяли ни в одной, самой захудалой конторе.

— Вы правда на это способны, Диана Георгиевна?

Молчу. Кажется, если попытаюсь издать хоть звук, то разрыдаюсь.

— Диана, — Никита касается рукой моей щеки. Так нежно, что я замираю. — Послушай, я тебя…

— Хватит! — рявкаю, не узнавая свой голос.

Я готова сейчас все раскрошить. Мне больно. Но я не могу позволить ему сказать то, что он хочет.

Потому что это неправильно. Он не должен меня любить.

— Уходи! — начинаю кричать. — Прочь! Убирайся! Ненавижу тебя!

Никита отшатывается, словно его ударили под дых. Бледнеет. Его лицо превращается в маску, за которой не прочитать ни единой эмоции. Лишь в потемневших глазах что-то плещется.

— Ладно, Диана Георгиевна, — бесстрастный тон режет по венам. — Вы сами так захотели.

Он проходит мимо меня.

Прижимаю ладонь ко рту. Воздуха не хватает. Словно в кухне исчез кислород.

Вскоре хлопает дверь.

А из меня будто стержень выдергивают. Я безвольно съезжаю на пол. Закрываю лицо ладонями и кричу.

Больно.

Как же мне больно.

Но так будет правильно. Я не могу стать Никите обузой.

Пусть сейчас он не понимает этого и злится на меня. Но однажды встретит девушку своего возраста. Здоровую. И тогда скажет мне спасибо.

А я…

Это были прекрасные месяцы. Но теперь пора вернуться в реальность. Возьму отпуск, лягу в больницу. Или нет, сначала съезжу к родителям…

Мне остро хочется видеть маму и поплакать у нее на плече. Может она сумеет унять ту боль, что прямо сейчас рвет мое сердце.