Сводные. Я тебя уничтожу

Глава 25

Тая

Он берёт мою руку — невесомо, трепетно, подносит пальцы к губам, как влюблённый джентльмен в каком-нибудь историческом фильме. Красивый в своей чёрной рубашке и брюках до сладкого жжения в районе груди. Честно — немного непривычно. Чалов и строгий стиль… Он будто возмужал на глазах. Неужели Яр теперь мой, Господи?.. Он мой…

Ответить я не успеваю, потому что из гостиной выходит мама. Тоже взволнованная, в уголках глаз слёзы счастья. Я, не задумываясь, бросаюсь к ней в объятья, говорю ей, какая она у меня красивая, искренне желаю счастья… А когда отстраняюсь, Яра поблизости уже нет.

Чалов ждёт меня в своей машине, и вот так с виду чёрт его разберёт, как он вообще. Музыка играет громко, не спросишь. Во всяком случае внешне он держится вполне нейтрально — скорость не превышает, на светофорах не чудит, спокойный и сосредоточенный. Так и едем — Яр молча думает о чём-то своём, а я любуюсь им из-под прикрытых ресниц…

В ресторане он держится чуть позади, но всегда рядом. Никаких пошлых комплиментов на ухо или демонстративных объятий. Только редкие соприкосновения рукавами, а вот во время танца происходит забавная заминка.

Яр словно не решается дотронуться до моей обнажённой спины: ниже — неприлично, выше — некуда. Поэтому скромно поджимает пальцы на талии, украдкой поглаживая меня через ткань. Это волнует сильнее самых откровенных поцелуев, и я уже не знаю точно, каким он мне нравится больше: настойчивым или вот таким… трепетным.

Первый танец так, второй, пятый…

На шестой Яр дёргает меня в зал для фотосессий, зажимает прямо за колонной из белых пионов.

— Ты так красива… — шепчет он, обхватывая моё лицо ладонями. — Невыносимо…

Растерянность сменяется восторгом от невесомого прикосновения к губам. Он словно пробует на вкус моё дыхание и эта нежность напрочь сносит голову.

— Яр, я тебя…

От щемящей остроты момента хочется кричать. Я ни разу не обмолвилась, что люблю его, как будто что-то не пускало, а сейчас наоборот больше не могу молчать.

— Ш-ш-ш… — Яр запрокидывает моё лицо, заставляя смотреть в выгоревший небосвод его глаз. — Я кое-что должен тебе сказать…

Но продолжить ему не дают голоса наших родителей, скользнувших в полумрак зала подобно нам.

— Андрюш, ну что с тобой? Расслабься. Ведь этот день больше не повторится, наслаждайся.

— Хм… Думаешь, я не пытаюсь? Иногда мне это даже почти удаётся… Пока Яр на виду. Как-то резко он оттаял, не находишь? Я сейчас глупость скажу, но… Лучше бы он не пришёл на нашу свадьбу. Что-то тут не то.

— Не говори так. Яр всего лишь обиженный ребёнок…

— Обиженный⁈ У него есть всё, о чём ровесники могут только мечтать. Кроме благодарности.

— А ты, когда согласился подыграть его матери, о том сможешь ли полюбить чужого сына, подумал? Я понимаю, что она, богатая наследница, связалась с аферистом. И хорошо, что ты дал мальчишке свою незапятнанную фамилию. Но ребёнку нужна любовь, Андрей. Её Ярослав от вас с Жанной не видел.

— Мы пытались, — устало вздыхает мой отчим. — Не смог я полюбить ни его, ни Жанну. Чудес не обещал, конечно, и всё же. Я сам впустил их в свою жизнь, сам взял ответственность. Не справился… Ты ему руку протягиваешь, а он её кусает. И так каждый раз. Я бизнесмен, а не мозгоправ, мне легче с неродной мне Таей, она у тебя светлая, к ней душа лежит. Да и гены у Ярослава… скрытность, стремление всех поиметь, заморочить — куда их? Я на него порой смотрю и аж мороз по коже. Не доверяю.

Яр смотрит сквозь меня и, кажется, не дышит. Руки сами к нему тянутся, я тихонько сжимаю пальцами горячую ладонь, успокаивая.

— А ты уверен, что проблема в генах? Дети ведь чувствуют, когда им не рады. Он видел ваше отчуждение и просто отзеркаливает. Вы таким сделали Ярика, поэтому не суди его строго. Когда его кто-то полюбит, преданней человека найти будет сложно. Попомни мои слова. Всё, Андрюш. Выдыхай. Что бы он ни натворил — мы, взрослые, это заслужили.

«Мы это заслужили».

А он⁈

Когда молодожёны уходят, опять сжимаю руку сводного брата.

— Яр, а давай сбежим домой?

Он вдруг сгребает меня в охапку, шею опаляет сорванный выдох. Это всё. Больше он того, что на душе, ничем не выдаёт. Да и не надо. Разве может быть его боль меньше моей?

Я что-то вру маме про мигрень и выскальзываю в душный осенний вечер. От стены ресторана отделяется высокая тень.

— Яр! Я боялась, что ты меня не дождёшься, — шепчу в воротник его рубашки.

— Я эгоист, ты забыла?

Я испытываю к нему чувства, и это факт. Поэтому сердце сейчас раздирает тревога, подобно стремительным бабочкам, у которых вместо крыльев лезвия.

Мы едем по ночному городу, смеясь на грани истерики.

— Как вспомню, что умыл тебя в фонтане… Хозяин дома, блин. Вот я оле-е-ень… Выпендрился, — шутит Яр, пока стоим на светофоре. Его веселью меня не обмануть, но я не подаю и вида.

— Самое здравое, что ты в тот вечер сказал — что мне понравится тебя целовать.

— Я говорил такое?

— Прикинь!

С одной стороны, мне и самой так проще — подхватывать его смех, делая вид, что ничего ужасного не прозвучало… Жалеть такого человека, как Чалов — только унизить. Уж лучше поддержать как-то иначе. А с другой — ну фарс же откровенный! Ощущение, что мы опять выступаем на сцене: в голове одно, на словах другое. И долбанное понимание того, что когда занавес опустится, всё вернётся на круги своя.

Дома мы по привычке выбираем мою комнату. Я незаметно запираю дверь.

— А помнишь, я ещё говорила, что тебе никогда услышать моё «да»? — произношу посерьёзневшим тоном, спуская рукав платья с плеча.

Напускное веселье с Яра слетает на раз… Губы сжаты, глаза непроницаемы…

От волнения колотит. А с другой стороны, может, вот так и надо лишаться невинности — спонтанно, когда просит сердце и хочется не на словах сказать «люблю».