Подозревается оптимистка

Глава XXIII. Послание

– Проспали! Вася, мы проспали! – Нина, перепрыгивая через мужские ноги, кубарем скатилась с дивана. – Полвосьмого! А я вчера в медпункте даже убраться не успела. Елки-палки!

– Полчаса еще, – лениво промурлыкал Васька, слегка приоткрывая левый глаз.

– Еда в холодильнике, чайник на плите, я побежала, – Нина одновременно попыталась надеть и колготки, и платье, попеременно натягивая то одно, то другое. – Ключ на столе, закроешь, положишь под порог.

– Стоять! – голосом прапорщика остановил ее Васька. – А завтракать? Ты что, голодная собралась бежать?

– Вась, я опаздываю, – Нина легким жестом подвела ресницы, – не умру. Поем в обед.

– Не выпущу, пока не позавтракаем, – завернувшись в простыню, перегородил он ей дорогу.

– Но я… – начала лепетать Нина.

– Сапожник без сапог, – продолжил за нее Кабачок, – Я жарю яичницу, ты делаешь бутерброды, потом я подброшу тебя на машине и помогу убраться в медпункте.

– Но тебе же тоже на раскоп.

– Скажу, в райцентр в полицию возили, утром из дома ехал? – отмахнулся Васька.

Нина смирилась и побежала на кухню.

Они готовили завтрак – быстро, слаженно, как единая команда, перекидывались шутками, пощипывали друг друга и чмокали в щечки. И никакого смущения, неловкости, будто они уже сто лет так вместе проводили утро. Щенок, которого Нина теперь именовала Рексиком, а Васька Колобком, чувствуя общее благодушие, принялся выпрашивать к привычному завтраку добавку и получил еще пару кусочков собачьего лакомства.

Яичница у Васьки получилась ажурная и пышная, с легкой золотистой корочкой. Все ингредиенты – яйцо и сковорода – у Нины тоже всегда были под рукой, но так идеально никогда не получалось. Жаль, что нет времени неспешно насладится чудесным завтраком.

Уже у входа, обуваясь, пара неловко стукнулась лбами. Расхохотались, Васька притянул Нину к себе, жадно целуя.

– Может чуть задержимся, – обжигая, зашептал он на ухо, – не убегут твои пациенты.

– Ну, уж нет, – здесь Нина проявила твердость, но смягчила отказ ответным поцелуем.

В обнимку они вышли на порог, Нина захлопнула дверь, зарылась в сумке в поисках ключа, подняла голову и застыла, округлив глаза…

Прямо на ее входной двери ядовито-красной краской ровным почерком отличницы были выведены слова: «Отстань от моего мужчины, сучка!»

– Последнее слово, я так понимаю, это подпись, – мрачно пошутил Васька, тоже разглядывая послание.

Нина провернула ключ, запирая замок, и спустилась со ступенек.

– Ну, и кто она, твоя женщина? – обиженно посмотрела она на Кабачка.

– С прошлой ночи ты, – виновато посмотрел он на нее.

– А до прошлой ночи?

– Я с ними разберусь, – буркнул Васька.

– С ними? – переспросила Нина, поперхнувшись. – Их так много?

– С ними, это с пакостниками, испортившими твою дверь, а много их или мало, я пока не знаю.

«А он разозлился, вон брови сдвинул недовольно. Наверное, перебирает в уме, которая могла дойти до такой крайности. Виолетта, Алина, кто там еще может быть? Ну, а чего ты хотела, тебя же предупреждали – кто он такой? – прошипел внутренний голос. – Думаешь, что ты ко всему готова, а судьба все новые коленца выкидывает». Нина и Васька застыли друг напротив друга, Васька напряженно ждал ее реакции, что сейчас сделает его непредсказуемый Щуренок. Получается, Нину вчера до смерти напугали вовсе не разобиженные археологи, и не мафия копателей, а какая-то бывшая Васькина пассия, уж очень разозлившаяся, что потеряла любовника.

Нина чувствовала, что надо выдать реакцию. «Мне все равно ни сегодня так на днях в тюрьму. И Вася, при всем его желании, не сможет меня спасти, слишком там продуманные ребята сидят. Ни свадьбы, ни настоящей семьи не предвидится, пора уже превращаться в реалистку. Мой бурный роман – временное явление, порыв, а временное, оно не такое серьезное, зачем омрачать ссорой головокружительное мгновение».

– Вот ключ, ты, наверное, первым с работы придешь, мне отчет надо написать, – улыбнулась она, – и вещи перетаскивай, а то неловко перед стариками. А если «они» нагрянут, скажи, что уже занят.

Васька сгреб ее в охапку, облегченно выдыхая.

«Обрадовался, ну может я ему хоть немного все же небезразлична, хоть чуточку дорога. Ну, можно же мне немного самонадеянно решить, что я все же выделяюсь среди его Виолетт? – думала Нина, вжавшись в автомобильное кресло и разглядывая ухабы грунтовки. – Конечно, я читала в разных статьях, что мужчины не меняются, и бабника перевоспитать нельзя, это просто невозможно, у него напрочь сломаны нравственные границы и все такое, и с Алиной он в тумане гулял... Не хочу сейчас об этом думать. Любовь – это плохое чувство, оно делает тебя беззащитной».

– Рука, стучавшая вчера по стеклу, была женской или мужской? – прервал ее размышления Кабачок.

– А-а? – очнулась Нина.

– Говорю, рука женская по стеклу стучала или мужская? – терпеливо повторил он.

– Рука… В перчатке, – Нине было страшно даже вспоминать тот жуткий момент. – Нет, я не могу сказать, я так перепугалась.

– Не бойся, ничего они тебе не сделают. И хватит уже думать про моих бывших баб и накручивать себя разными глупостями, – Васька излишне резко затормозил у бетонной площадки медпункта.

– И ничего я такого не думала, – встрепенулась Нина, – с чего ты взял?

– По лицу кислому все вижу. Может это поклонницы Рыжова тебя атаковывают, – он указал подбородком в сторону медпункта, там уже стоял с новым букетом алых роз начальник службы безопасности «олигархи».

– Опять? – возмутилась Нина.

– Что значит «опять»? – зеркально возмутился и Кабачок. – Это не первый букет?

– Второй, – призналась Нина.

Откормленный, лопоухий, с манерами гусара на пенсии, отставник протянул ей розы, картинно приветственно махнув головой:

– По какому случаю моей жене чужие дяди цветочки дарят? – с напором пошел на начальника безопасности Васька.

– Иван Павлович желает поддержать Нинель Александровну в тяжелую минуту обвинений, и сообщить, что он не верит клевете, – гордо выпрямился отставник.

– Ну, хоть кто-то не верит, – улыбнулась Нина, вдыхая цветочный аромат, но тут же, опомнившись, протянула цветы обратно. – Я не могу принять, это некрасиво по отношению к моему мужчине. Заберите, пожалуйста.

Отставник послушно принял букет и укатил восвояси.

Васька с особым энтузиазмом кинулся намывать полы, даже не дал Нине протереть пыль, вырвав у нее тряпку из рук.

– Работай по специальности, девятый час уже, – кинул он фельдшеру, – а цветы эти, – указал на букет в ведре, – я пойду выброшу, а то вялые какие-то, сейчас лепестки ронять начнут, пол замусорят.

– Ну, пойди выброси, – хихикнула Нина.

Настроение улучшилось. Может это действительно Люська ночью была, месть за «избиение» устроила, ну и за букеты Рыжова поквиталась.

Васька убежал на раскоп, к медпункту потянулись пациенты, никто из них ничего про вчерашний инцидент в лагере не говорил, прием проходил буднично и размеренно. То ли дед Федька не проболтался, то ли сельчане посчитали какие-то там древние медяки ерундой и не осознали степени виновности фельдшерицы, но Нина облегченно выдохнула.

На подъеме она провела рабочий день, наскоро настрочила отчет и уже засобиралась домой, как в дверь медпункта робко постучали.

– Входите! – выкрикнула Нина, выкладывая назад из ящика стола уже убранные письменные принадлежности.

В комнату, привычно кутаясь в шаль, вошла Лада. Она отчего-то тревожно оглядывалась и нервно кусала губы.

– Опять отит беспокоит? – дружелюбно улыбнулась Нина.

– Я бы хотела с вами поговорить, – тихо проговорила посетительница, и фельдшер поняла, что перед ней не пациентка.

– Я вас слушаю, – совсем другим, холодным тоном произнесла она, нутром чувствуя, что информация будет не из приятных.

– Я могу присесть? – Лада просительно посмотрела на стул.

– Конечно, присаживайтесь.

Женщина села, но не спешила начинать разговор, то укутываясь в шаль, то опять сбрасывая ее с плеч. Нина терпеливо ждала.

– Вы чудесная девушка и прекрасный специалист, – начала почти шепотом Лада, – наверное, я лезу не в свое дело, но мне хочется вам помочь. Понимаете, искренне помочь… Я вчера была там, у реки, и все видела.

«Чего ей нужно? – напряглась Нина. – Как этот божий одуванчик может мне помочь?»

– И знаете, – продолжила Лада уже более твердым голосом, – у меня сложилось впечатление, что ваш муж не тот, за кого себя выдает.

Нина невольно улыбнулась.

– Ну да, вы-то, конечно, это и без меня знаете. Но я только вчера заметила, эта драка картинная, не стал бы офицер полиции так прилюдно бить свидетеля, даже из благородных мотивов, ради чего подставляться? Так врезать можно только близкому другу, ну если знаешь, что он остынет, простит и все сойдет с рук… У меня такое впечатление сложилось.

– Какая проницательность, – усмехнулась Нина.

– Не считайте меня врагом, – поспешно чуть привстала с своего места Лада. – Я никому не собираюсь больше выдавать мои подозрения. Просто то, что там вчера происходило было похоже на хорошо спланированный спектакль. Спектакль для одного зрителя, вернее зрительницы. Для вас, Нинель.

– Для меня? – оторопела Нина.

– Понимаете, – Лада закуталась в шаль по самый подбородок, – я несколько лет служила декоратором в театре. Любила тихонько посидеть в уголочке на репетициях, это такое волшебное действо, когда рождается сцена… Так вот вчера у меня сложилось впечатление сцены. У каждого своя реплика, своя роль. Этот подозреваемый, вы заметили, как спокойно и нагло он себя вел? Разве так ведут себя люди, которым грозит тюрьма?

Да, этот редискоголовый был прямо воплощением железного равнодушия. Здесь Лада подметила точно.

– А эта сцена с избиением – ваш бывший муж, уж простите, подождал сигнала от рыжего, тот незаметно махнул головой, мол, можно, и только после этого ваш муж кинулся на обвиняемого. А тот, опять же, не дернулся. Для кого они могли разыграть этот спектакль, только для вас. Пока вас не привезли, это была обычная следственная рутина. Нина, вы в опасности! – Лада вскочила на ноги. – Бывшие мужья очень злопамятны, поверьте мне, я знаю, что говорю, сама через это прошла.

Нина не знала, что ответить, как переварить эту мутную информацию, сотканную из ощущений и подозрений.

– Думаете, почему я здесь, в этой глухомани, из-за любви к природе? – продолжила уже резко Лада. – Он отобрал у меня все. А ваш еще страшнее, он хочет забрать у вас свободу. Нина, свободу, поймите это!

– Я сочувствую вашему горю, но ваши подозрения безосновательны, – Нина тоже поднялась, резким хлопком задвигая ящик стола.

– Я ничего не берусь утверждать, но посчитала своим долгом высказать вам свои подозрения. Не обижайтесь, если я не права, забудьте, – и посетительница, подобрав края шали, вылетела в ночь, а на дворе уже стояла глубокая тьма.

«Как быстро стемнело», – вздохнула Нина.