Люба, любовь и прочие неприятности

Глава 17. Люба

Я стала такой же, как все те девочки, которых я жалела. Одна моя подруга была с Хабаровым три дня. Ровно до секса. Потом рыдала и мечтала то о том, что он вернётся, то о большой упаковке снотворного, чтобы напиться и сдохнуть.

— Зато ты сходила в ресторан, ужин в котором стоит, как твоя почка, — пыталась утешить я. — Проветрилась.

— Ты не понимаешь, — кричала она.

Теперь понимала. Знала ведь, что не нужно, и полетела, как мотылек в пламя, весело, задорно. За последние дни я занималась секс о больше, чем ща последние годы. Мы трахались каждый раз как в первый, он же в последний. Пожалуй, мне пора подавать заявку в институт трансплантологии, на пересадку вагины. От моей скоро ничего не останется.

— Всё это скоро закончится, — сказала я себе вслух. — Он наиграется и уедет, ты соберёшь себя по кускам и будешь жить дальше.

— Что мам? — переспросил ребёнок, который, как я думала спит уже.

— Дождь закончится, малыш.

И правда, дождь шёл. Весь день, нудный, моросящий. Дождь сейчас совсем не кстати, где он был в начале лета? А теперь сенокос в разгаре, скоро уборка начинается, а тут… моросит. И да, пришлось сексом заниматься в машине, а она хоть и большая, все равно неудобно. Родители у меня, словно чуя, что происходит, Маришку на ночь не оставляют, я сама оставить её не могу одну, Хабарова пустить тоже. К нему днем не могу тоже, кругом глаза, хотя по сути, какая уже разница, и так все шепчутся… Пока держусь, они побаиваются Хабарова, а что потом будет, когда он уедет? И самое страшное, что сейчас так к нему хочется…

— Мам, — позвала дочка из своей комнаты. — Там кто-то в дверь стучится.

Я выпала из своих мыслей — и правда, стучат тихонько. Особо я не боялась, спокойно жила одна — все свои, деревня. Но немного насторожилась. Глазка в двери нет, сразу открывать не стала, все же осторожнее надо быть, время — скоро полночь.

— Кто там?

— Это я…

Хабаров, стоило только вспомнить, тут же появился. Дверь открыла. Стоит, мокрый весь, тем не менее шагнула и обняла, такого холодного — удержаться не смогла. На лицо все симптомы страшной зависимости.

— Ты чего приехал? У меня дочка дома…

— Мама! — крикнула она. — Кто там?

— Почтальон! И спи уже, я тебя разбужу завтра рано, а время ночь совсем.

Куртка чуть расстегнута на груди, туда я лицом и уткнулась. Тепло, Хабаровым пахнет, вагина вдруг решила, что вовсе она не убита, и ещё разочек точно переживёт… нет, дорогая, не сегодня.

— Люб… у меня самолёт через четыре часа. Я ненадолго, правда. В отцовской фирме проблемы, раньше я все на себе тащил, а брат не справляется.

Я кивнула — понятно. Должен был уехать рано или поздно, хотя конечно слишком рано получилось… И плакать хочется. Да, я стала, как они все, девчонки, влюбленные в Хабарова.

— У меня номера твоего нет, бежал предупредить. Давай уже, я буду тебе звонить каждый час.

Глупое сердце радостно забилось, того и гляди из груди выпрыгнет. Что ты, он же звонить будет. Торопливо продиктовала цифры, Хабаров поймал моё лицо и поцеловал в губы.

— Почтальон, — раздалось скептически сзади. — Так я и поверила. Я между прочим почти школьница и вовсе не глупая.

Повернулась — стоит, босая, в одеяло чуть не с головой завернувшись. Вот, теперь и дочка знает, как я низко пала. Главное, не рассказала бы бабушкам… нужно поговорить. Если не получится — подкупить.

— Я и правда, почти почтальон, — вмешался Хабаров. — А ещё немножко дед Мороз. Сейчас вот списки собираю на подарки. Тебе что привезти?

— Ничего не нужно, — улыбнулась я, и еле удержалась, чтобы не попросить, только сам приезжай…

— Люб, ты утку мою корми, хорошо? Он привык жрать, ни в чем себе не отказывая, гад.

Я кивнула, Хабаров чмокнул меня в нос и растворился в мокрой темноте. Я заперла дверь, подхватила дочку на руки, едва не сложившись пополам — тяжёлая такая! Понесла к себе.

— Сегодня можешь со мной поспать, как раньше.

Маришка взвизгнула и обняла меня за шею. Лежим, дочка сопит ровно, я гоняю в голове не весёлые мысли, дождь мерно моросит по крыше, а Хабаров наверное уже в город едет… Надо было попросить его осторожнее на мокрой дороге… Хотя, это точно ни к чему, прожил же без моей опеки тридцать с лишним годков, и сейчас не пропадёт.

— Маам, — подала голос Маришка, которой утром явно сложно просыпаться будет. — Ты влюбилась, да?

Я задумалась и испугалась. Я? Влюбилась? Я чувствую к Хабарову почти ровным счётом тоже самое, что и раньше, в университете. Разве теперь больше сексуальных мыслей, да и зависимость эта… Значит ли это, что я и раньше его любила, или то, что я не люблю его сейчас? Тьфу, совсем запуталась.

— Не знаю, — честно ответила я. — Правда. Но… чтобы в жизни не случилось, я всегда буду любить тебя больше всех на свете.

— Правда?

— Правда.

Маришка замолчала, явно переваривая услышанное, а я напряглась, ожидая новых вопросов. И дождалась.

— А если родятся другие дети? Все влюбляются, женятся, потом новых детей рожают, будто им старых мало.

Я улыбнулась — смешная.

— Тогда придётся делиться мной. Но, милая, я буду стараться, чтобы моей любви никогда не было тебе мало.

Маришка кивнула, накрылась одеялом с головой.

— Дочь? — решилась я. — Не говори пока бабушкам, хорошо?

— Хорошо.

Ну, вот, а я переживала. Хабаров позвонил только в девять утра. Я к тому времени успела отвести дочку к маме, покормить противную утку. Зато не пришлось выкидывать недоеденную кашу, бабуля считает, что это грех. Селезень все сожрал за милую душу, и вчерашнюю кашу, и чуть почерствевшие блинчики. Сходила в сельсовет. Теперь, когда Хабарова не было рядом, я чувствовала себя, как улитка, у которой отобрали раковину. На меня смотрели абсолютно все. Сбежала на поле, так все пялятся на мой джип. А в нем так Хабаровым пахнет… Телефон зазвонил, я чуть не подпрыгнула, а потом едва не уронила его от волнения.

— Я покормила твою утку, — сказала я вместо приветствия.

— Хорошо…

И неловкое молчание. Затем ещё большая неловкость:

— А тут дождь идёт.

— У нас тоже…

Снова молчим, а потом я не выдержала.

— Ты же приедешь, да?

— Конечно приеду, я же обещал. У меня времени не будет, ты съезди в мой новый дом, там что-то решить нужно, я Варе сказал, что ты поможешь, и что во всем тебя слушать.

Ну вот — точно вернётся, у него же здесь дом. А за то, что заставил меня волноваться, я ему гостиную обклею обоями в ядовито розовый цветочек, у нас в сельпо они девяносто рублей за рулон. Будет знать. Но на душе сразу легче стало, даже вдруг улыбаться захотелось, или даже запеть какую-нибудь глупую песенку. Про любовь…

Я усилием воли удерживала себя в хорошем настроении. Вроде как даже улыбаюсь, чужое взгляды игнорирую. Только вот другие меня игнорировать не хотят, я их буквально примагничиваю к себе.

— Занята? — спросила Анжелка заглядывая в мой кабинет.

Я бы рада сказать, что нет, но эта слушать не станет. Всё равно выскажет, что собиралась, поэтому просто кивнула, и она прошла.

— Что такое? Если это из-за премии Фёдорову…

— Да хрен с ней, с премией, — махнула рукой Анжелка. — Пусть будет, не мои же деньги. Ты лучше про машину расскажи. Дорогая же? Сколько стоит?

У меня даже руки на клавиатуре замерли и мысли сбилась, а ей сбиваться никак нельзя — тоннаж сена высчитываю. Вздохнула, призвала себя к терпению.

— Я не знаю. Это не моя машина, Анжела. Она колхозная.

— Угу, конечно… только почему то именно тебе досталась.

Я знала, что так и будет, Господи, как я не хотела эту машину…и хотела. Она была идеальной. Она, мать вашу, скользила по любому бездорожью. Она не прыгала на кочках, словно вот вот развалится. Наконец — она вкусно пахнет…

— Анжел, это совсем не твоё дело. Иди лучше Фёдорову перерасчёт сделай.

Она буквально вспыхнула — щеки заалели. Анжела привыкла быть королевой класса, затем колледжа, потом вот сельсовета… мне кажется, она и из деревни не уехала потому, что здесь она кто-то, а в городе никто. Кольнула мысль — а ты почему осталась? Но её я прогнала, не время заниматься самокопательством, сено вон кроме тебя никто считать не будет.

— Он уехал, — сказала Анжела. — Ты думаешь он вечно будет в нашем колхозе сидеть? Пройдёт блажь и обратно… Или ты надеешься, что он тебя с собой заберёт?

Засмеялась и ушла.

— Вот же сука, — шёпотом выругалась я.

Да, я знала, что так и будет. И действия Анжелы, и её слова, я сама этого опасалась, но тем не менее бросилась в омут с головой. Ничего, моя жизнь, разгребу как нибудь. Анжелу я встретила вечером на парковке. Ехать ей до работы пять минут, но своей крошечной китайской машиной она ужасно гордилась. Теперь её и не видно почти в тени моего джипа. То есть, колхозного…

— А про мужа ты забыла? Люб, у тебя муж есть…

— До свидания, — улыбнулась я и села в машину.

Один раз она меня до слез довела, второго шанса я ей не дам. Надо мыслить позитивно. Я поехала к маме, забрала дочку, а потом, как и собиралась — в сельпо. Обои эти лежали здесь уже второй год, в самом углу, всеми забытые и никому не нужные, даже пылью обросли.

— Мам, а нам зачем? — удивилась Маришка.

— Скоро увидишь… Тань, а сколько у тебя этих обоев? А если все заберу, то скидку сделаешь? Ну Тань, они же все равно никому не нужны…

Получилось двенадцать рулонов за тысячу рублей, у нас очень выгодно жить. Мы с дочерью быстро перетаскали их в машину и поехали клеить.

— А зачем? — не унималась дочка.

— Марк Дмитриевич мой начальник, — терпеливо пояснила я. — Он попросил проконтролировать.

— Видела я ваш контроль, — хмыкнула дочка и отвернулась.

Ну вот, и она туда же. У меня ладонь оттягивает внушительная связка ключей, на них брелок, который открывает ворота. Маришка насупленная, и сам дом её нисколько не интересует, хотя тут есть на что посмотреть. Мне немного обидно — хотелось весело провести с ней время.

— Здравствуйте, — мило улыбается слишком красивая девушка. — Марк Дмитриевич меня о вас предупредил.

А я думаю — слишком много красивых баб. Интересно, она здесь работает за профессиональные достоинства, или какие-то другие? И сама эту мысль гоню — гадкая, а я, вроде как, на позитив настроилась. Девушка барби так удивилась нашим обоям, что даже не помогла их перетаскивать внутрь, стояла, ресницами хлопала, но мы с дочкой и сами управились.

— А… зачем это? — осторожно спросила она.

— В гостиную, — бодро отрапортовала я. — Клеить, естественно.

Она замолчала, разглядывая приличную горку рулонов.

— Вы понимаете, — замялась она, подбирая слова. — Обои для гостиной сделаны на заказ. Они из шёлка, а узор по нему — вплетение настоящих трав. Это… произведение искусства. Я не могу вот так…

Мне даже жалко её стало. Девушка покраснела даже, как Анжела совсем недавно, но вела себя куда приличнее. У Хабарова, сука, хороший вкус. И я понимаю, что девушка не причём, но мне словно наказать её хочется. Настоять на своём назло всем.

— Вам Хабаров сказал, что в его отсутствие все решаю я? — холодным тоном спросила я.

— Да…

— Тогда какие вопросы?

Девушка наклонилась, подняла один рулон, надрезала плёнку, развернула полотно, разглядывая. На нем — розовые розы. Вот прям убийственно розовые, Хабаров оценит. Кругом зелёные листочки, а ещё крошечные ярко голубые цветочки. Ляпота.