Тысяча незабываемых поцелуев

Он затих, я осторожно приподняла его голову, чтобы взглянуть ему в лицо.

— Что? — спросила я. — Пожалуйста, скажи мне. Обещаю, со мной все будет хорошо.

Он посмотрел мне в глаза, затем уставился на тихую гладь воды. Когда его взгляд вернулся ко мне, он спросил:

— Но что если это последний раз, когда мы делаем это?

Втиснувшись между ним и перилами, я взяла сигарету с его руки и бросила ее в пруд. Встав на цыпочки, я обхватила его щеки руками.

— Значит, у нас есть сегодняшний вечер, — утверждала я. Лицо Руна поморщилось от моих слов. — У нас есть это воспоминание. Этот заветный момент. — Я наклонила голову в сторону, и ностальгическая улыбка растянулась на моих губах. — Я узнала мальчика, мальчика, которого любила всем сердцем, который жил одним мгновением. Который сказал мне, что одно мгновение может изменить весь мир. Что одно мгновение может изменить чью-то жизнь за краткую секунду — сделать ее бесконечно хуже или бесконечно лучше.

Он закрыл глаза, но я продолжила говорить:

— Сегодня, находясь на пруду с тобой снова, — сказала я, чувствуя как покой наполняет мою душу, — вспоминая бабушку, и почему я любила ее так сильно... моя жизнь стала гораздо лучше. Я всегда буду помнить, что ты подарил мне это мгновение. Я заберу его с собой... куда бы я ни направилась.

Рун открыл глаза, а я продолжила убеждать его.

— Ты подарил мне сегодняшний вечер. Ты вернулся. Мы не можем изменить факты, не можем изменить наши судьбы, но мы все еще живы. Мы можем жить так полно и так быстро, как это возможно, пока у нас есть эти дни перед нами. Мы снова можем быть нами: Поппи и Руном.

Я не думала, что он скажет что-нибудь в ответ, поэтому меня удивили и наполнили неимоверной надеждой его слова:

— Наше финальное приключение.

Я подумала, что это идеальное название.

— Наше финальное приключение, — прошептала я в ночь, когда невиданная радость наполнила мое тело. Рун обернул руки вокруг моей талии. — С одной поправкой, — сказала я, а он нахмурился.

Разгладив морщинки на его лбу, я сказала:

— Финальное приключение в этой жизни. Потому что я непоколебимо верю, что мы снова будем вместе. Даже когда это приключение закончится, еще более великое ждет нас на другой стороне. И, Рун, не будет никакого рая, если однажды ты снова не окажешься в моих объятиях.

Все сто восемьдесят семь сантиметров роста Руна обрушились на меня. И я держала его. Держала его, пока он не успокоился. Когда он отстранился, я спросила:

— Итак, Рун Кристиансен, викинг из Норвегии, ты со мной?

Вопреки всему Рун рассмеялся. Смеялся, когда я протянула ему руку для рукопожатия. Рун, мой скандинавский плохой мальчик с лицом ангела, скользнул своей рукой в мою, и мы скрепили наше обещание. Дважды. Как учила меня бабушка.

— Я с тобой, — сказал он. Я чувствовала, как его клятва прошла по всему моему телу.

— Мэм, сэр? — я посмотрела через плечо Руна, увидев, что официант держит наш счет. — Мы закрываемся, — объяснил он.

— Все хорошо? — спросила я Руна, когда подавала сигнал официанту, что мы уходим.

Рун кивнул, снова сведя брови и образуя на лице фирменное хмурое выражение. Я подражала ему, поморщив свое лицо. Не в силах сопротивляться, Рун добродушно улыбнулся мне.

— Только ты, — сказал он, больше себе, чем мне, — Поппимин. — Взяв меня за руку, он медленно повел меня к двери.

Когда мы сели в машину, Рун завел двигатель и сказал:

— Нам нужно заехать еще кое-куда.

— Еще одно незабываемое впечатление?

Когда мы выехали на дорогу, Рун взял мою руку в свою через консоль и ответил:

— Я надеюсь, Поппимин, я так сильно надеюсь.

***

У нас заняло некоторое время, чтобы вернуться в город. Мы не разговаривали много. Я пришла к пониманию, что Рун был тише, чем обычно. Не то чтобы раньше он был экстравертом. Он всегда был замкнутым и тихим. Он идеально подходил имиджу бродячего художника, голова всегда вертится в поиске мест и пейзажей, которые он хотел запечатлеть на пленке.

Мгновения.

Мы проехали милю или около того, когда Рун включил радио и сказал мне выбрать станцию. И когда я тихо запела, его пальцы немного сильнее сжали мои.

Я зевнула, когда мы приблизились к границе города, но боролась со сном. Я хотела узнать, куда он вез меня.

Когда мы остановились снаружи театра Диксона, мой пульс участился. В этом театре я всегда мечтала выступать. Именно сюда я хотела вернуться, когда буду старше, став частью профессионального оркестра. В мой родной город.

Рун выключил двигатель, и я уставилась на впечатляющий каменный театр.

— Рун, что мы здесь делаем?

Рун выпустил мою руку и открыл свою дверь.

— Пойдем со мной.

Нахмурившись, я открыла дверь, чтобы следовать за ним, мое сердце было готово выскочить из груди. Рун взял меня за руку и повел к главному входу.

Был поздний воскресный вечер, но он вел нас прямо к главному входу. Как только мы оказались в тусклом фойе, я услышала тихие звуки произведения Пуччини на заднем фоне.

Моя рука напряглась в хватке Руна, он посмотрел на меня с ухмылкой на лице.

— Рун, — прошептала я, он повел меня по роскошной лестнице. — Куда мы идем?

Рун прижал палец к моим губам, сигнализируя мне замолчать. Я задумалась почему, но он повел меня к двери... двери, которая вела к бельэтажу театра.

Рун открыл дверь, и музыка накрыла меня как волна. Ахнув от громкого объема звуков, я последовала за Руном к передним сиденьям. Внизу был оркестр с дирижером. Я мгновенно узнала их: Камерный оркестр «Саванна».

Я была прикована, глядя на музыкантов, которые так пристально сфокусировались на своих инструментах, покачиваясь в такт музыке. Повернув голову к Руну, я спросила:

— Как ты все устроил?

Рун пожал плечами.

— Я хотел привести тебя на их выступление как положено, но завтра они уезжают заграницу. Когда я объяснил дирижеру, как сильно ты их любишь, он сказал, что мы можем прийти на их репетицию.

Больше ни одного слова не слетело с моих губ.

Я потеряла дар речи. Полностью.

Будучи не в состоянии адекватно выразить свои чувства, мою искреннюю благодарность за этот сюрприз, я положила голову ему на плечо и обняла его руку. Запах кожи проник в мой нос, когда мой взгляд сконцентрировался на оркестре внизу.

Я зачарованно наблюдала. Наблюдала, как дирижер умело руководил музыкантами во время репетиции: сольные номера, причудливые переходы, замысловатые созвучия.

Рун прижал меня ближе, пока я сидела как загипнотизированная. Время от времени я ловила на себе его взгляд: он наблюдал за мной, я наблюдала за ними.

Но я не могла оторвать взгляда от сцены. Особенно от части с виолончелью. Когда глубокие интонации стали отчетливыми и явными, я позволила себе закрыть глаза.

Это было прекрасно.

Я могла так отчетливо представить себя: как сижу среди коллег-музыкантов, своих друзей, смотря на театр полный людей, которых я знаю и люблю. Рун сидит и смотрит с фотоаппаратом вокруг своей шеи.

Это была самая идеальная мечта.

Это была моя самая большая мечта, сколько я себя помнила.

Дирижер призвал музыкантов затихнуть. Я наблюдала за сценой, как все, кроме главной виолончелистки сложили свои инструменты. Женщина, которая выглядела лет на тридцать, потянула свой стул на середину сцены. Кроме нас не было ни одного зрителя.

Она уселась, а ее смычок замер на струнах в ожидании начала. Она сконцентрировалась на дирижере. Когда он поднял свою палочку, призывая ее начать, я услышала первые ноты музыки. И в это мгновение я полностью затихла. Я не смела дышать. Я не хотела слышать ничего, кроме самой идеальной мелодии, которая когда-либо существовала.

Мелодия «Лебедь» из «Карнавал Животных»4 донеслась до наших мест. Я наблюдала, как виолончелистка полностью окунулась в свою музыку, ее выражение лица передавало эмоции с каждой новой нотой.

Я хотела быть ею.

В этот момент я хотела быть виолончелисткой, которая так прекрасно играла эту симфонию. Я хотела, чтобы мне оказали доверие — доверие принять участи в этом выступлении.

Все померкло, когда я наблюдала за ней. Затем я закрыла глаза и позволила музыке завладеть моими ощущениями. Я позволила ей увлечь меня в свое путешествие. Когда темп увеличился, а вибрации красиво эхом отдавались от стен театра, я открыла глаза.

И слезы полились.

Слезы полились, как и требовала музыка.

Рука Руна напряглась в моей, и я ощутила его взгляд на себе. Он беспокоился, что я расстроилась. Но я не была расстроена. Мое сердце парило. Парило в блаженной мелодии.

Мои щеки были влажными, но я позволяла слезам катиться. Вот почему музыка была моей страстью. Это магическая мелодия, способная привнести жизнь в душу, могла быть создана из дерева, струн и смычка.

И я осталась в таком состоянии. Осталась, пока последняя нота не уплыла к потолку. Виолончелистка подняла свой смычок, только затем она открыла глаза, направляя свой дух упокоиться у себя внутри. Потому что я знала, что она чувствовала. Музыка перенесла ее в отделенное место, о котором знала только она. Она переместила ее.

На какое-то время музыка наградила ее своей силой.

Дирижер кивнул, и оркестр ушел за кулисы, позволив тишине занять пустую сцену.

Но я не повернула голову, пока Рун не сел ровно, положив руку мне на поясницу.

— Поппимин? — прошептал он, его голосом был осторожным и неуверенным. — Мне жаль, — сказал он себе под нос. — Я думал, что это осчаст...

Я повернулась к нему, сжав обе его руки между своими.

— Нет, — сказала я, прерывая его извинение. — Нет, — повторила я. — Это слезы радости, Рун. Абсолютного счастья.

Он выдохнул, освободив одну из своих рук, чтобы вытереть мои щеки. Я рассмеялась, мой голос отдавался вокруг нас эхом. Я прочистила горло, отогнала избыток эмоций и объяснила:

— Это моя любимая мелодия, Рун. «Лебедь» из «Карнавал Животных». Главная виолончелистка сыграла мой любимый кусок. Красиво. Идеально. — Я сделала глубокий вдох. — Эту пьесу я планировала сыграть на прослушивании в Джульярд. Я всегда представляла, что играю ее в «Карнеги-холл». Я знаю ее как свои пять пальцев. Знаю каждую ноту, каждое изменение в темпе, каждый крещендо... все. — Я шмыгнула носом и вытерла глаза. — Слушая ее сегодня, — сказала я, сжав его руку, — сидя рядом с тобой... как будто мечта воплотилась в реальность.

Рун, растеряв все слова, обнял меня за плечи и прижал ближе к себе, поцеловав меня в макушку.

— Обещай мне, Рун, — сказала я. — Обещай, что когда поедешь в Нью-Йорке и будешь учиться в «Тиш», ты сходишь и посмотришь игру Нью-Йоркской филармонии. Обещай, что посмотришь, как ведущая виолончелистка будет играть эту симфонию, и в этот момент ты будешь думать обо мне. Представляя, что это я играю на сцене, исполняя свою мечту. — Я глубоко вздохнула, удовлетворенная этим изображением. — Потому что сейчас этого будет достаточно для меня, — выдохнула я. — Просто знать, что я переживу эту мечту, по крайней мере, в твоем воображении.

— Поппи, — сказал Рун мучительно. — Пожалуйста, малышка... — мое сердце подпрыгнуло, когда он назвал меня малышкой — это было как музыка для моих ушей.

Подняв голову, я подняла его подбородок своим пальцем и настояла: