Научи меня ненавидеть

Двенадцатая глава

Я так и не понял, у кого я шёл на поводу, у себя или у неё. Я мучительно размышлял над этим вопросом все то время, что мы сидели в кафе, выбранном мной за то, что уж в нем я бы точно не встретил никого из знакомых. А получилось так, что не встретил вообще никого.

Цедил свой виски, смотрел на Мышь, которая чувствовала себя явно не в своей тарелке и все же мучила и себя, и меня, удерживая нас друг возле друга. Я смотрел и думал, ну что в ней есть такого, что заставляет меня возвращаться мыслями к ней? Риторический вопрос, ответа на него за двадцать лет так и не найдено. А когда она положила свою ладонь на мою руку, терпение лопнуло. Слишком горячо, слишком по нервам.

— Руслан! — догнал меня её голос.

Вроде и негромкий, а заставил остановиться. Заставил провести этот вечер возле неё. Пытаясь не замечать её провокаций, словно случайных касаний, а по мере опьянения даже откровенных и смешливых выпадов. Она смеялась столько, что должна была заплакать рано или поздно, хотя бы для соблюдения баланса. А она все смеялась, танцевала и тянула меня за собой.

Я злился. Но не на неё, на себя. За то, что не могу сказать нет, взять и просто уйти. Я представлял, что если уйду сейчас, то все эти мужчины, которые, как мне казалось, пялились на Мышку все до единого, без исключения, даже стриптизер со сцены, бросятся к ней и…и что? Будут вести себя так, как никогда не вел я? Говорить с ней, смеяться с ней, касаться её. А потом один из них, самый везучий, посадит её в автомобиль и увезет. Нет, этого я допустить не мог, хотя, по сути, какое мне дело до её личной жизни. Но я все торчал рядом с ней, как приклеенный.

— Мышка, — сказал я, когда увидел, что она устала настолько, что уже готова сдаться и прервать свой бессмысленный марафон, — пошли домой.

— Домой? — переспросила она. — Пошли.

Нашла толстовку, про которую я уже забыл, накинула на плечи, и мы вышли из душного клуба в прохладную ночь. Остановилась у машины, ожидая, когда я открою. Я только сейчас понял, насколько она пьяна, её даже покачивало чуть.

— Если твои привычки за последние десять лет не изменились, предупреждаю — не блевать в моей машине.

— А если чуточку? — она уселась и даже ремнем щелкнула. — Вот столечко?

И показала сколько, вытянув пальцы щепотью. И сама же, не дожидаясь моего ответа откинулась на сиденье, закрыла глаза. Я тронулся, жалея о том, что алкоголя в моей крови так мало. Катастрофически мало для того, чтобы получать удовольствие от этого сумасшедшего дня. Я подъехал к дому Мышки, притормозил.

— Эй, — позвал я. — Мы приехали.

Она молчала. Я коснулся её щеки, удивляясь, что могу так запросто это сделать, а она даже глазищами своими серыми на меня не зыркнула. Спит. Неудивительно, если бы я столько пил и танцевал, уснул бы прямо там же, на танцполе. Я поднял голову и посмотрел на их окна. Я находил их безошибочно, в этой квартире прошло моё детство. Они были темными, Татьяна Сергеевна наверняка уже спала. Представил, как сейчас вломлюсь, разбужу её с нетрезвой и спящей Мышью на руках, вздохнул и поехал прочь.

А у себя положил её на диван, которым сам даже не пользовался, накрыл одеялом. Хмыкнул, удивляясь собственной заботливости, прямо не дяденька, мечтающий девицу убить и трахнуть, причём непонятно, в каком даже порядке и чего больше хочется, а фея-крестная. Ворочался в своей постели и думал о том, что в соседней комнате спит Мышка. И что между нами в кои-то веки странное перемирие.

Свадьба ли ему виной или просто прожитые годы, но я словно чувствовал, что устал её ненавидеть. Нет прежнего запала, видимо, и правда старею…

Тикали часы, купленные ещё Анькой, я все хотел их выбросить и постоянно об этом забывал, вспоминая только в бессонными ночи, когда бесконечный и ритмичный звук буквально сводил с ума. Часы были высокими, напольными и нелепыми, такие могла купить только Анька, и от их постоянного тиканья не спасало даже то, что я уволок их в другую комнату. А сейчас ещё и Мышь…

Уснул я внезапно. А затем открыл глаза и понял, что утро уже. И первым делом подумал о том, что Мышь в соседней комнате. Если, конечно, не ушла. Эта мысль подстегнула, я отбросил одеяло, в один шаг добрался до двери, открыл, вздохнул с облегчением — тут. Никуда моя Мышь не делась, спит. Принял душ, выгулял собаку, спит. В глубине души я был даже рад этому. Отпускать её не хотелось, но молчащей она определённо нравилась мне куда больше. Я учился, привыкал к тому, что она так близко и что не нужно беспрестанно быть начеку, стараясь сделать больно ей и не дать сделать того же самого с собой. Ушёл на работу, к привычным бумагам, к гостеприимному, но такому ненужному Ленкиному бюсту, к скуке и повседневной рутине. Ушёл и забрал ключи с собой. Так по-мальчишески глупо. И ерзал, боясь того, что сумасшедшая Мышь может отчебучить. Взорвёт мою дверь? Вылезет в окно по простыням? Вызовет МЧС? Словом, сделает что угодно, только бы не находиться в моей квартире.

— Лен, я ушёл, — кивнул я в приёмной.

— Рабочий день час как начался, — справедливо заметила секретарша.

— Прикрой, пожалуйста, — я постарался повторить трюк с глазами рыжего кота из популярного мультфильма, но, боюсь, на моей физиономии это выражение смотрелось диковато. — А я тебе доп. премию выпишу.

— Ладно, — милостиво кивнула она.

Я летел домой, нарушая все мыслимые правила, чему юркий и маневренный мотоцикл только способствовал. У дома очнулся, поняв, что если Мышь на месте, то мне ее и покормить будет нечем, и зашел в супермаркет. Бросил мотоцикл, взлетел по лестнице, отпер дверь, к счастью, целую и вошёл. И вздохнул с облегчением. С таким, что едва сумел согнать с лица идиотскую улыбку. Мышка была тут. Её влажные после душа волосы были растрепаны, в руках чашка, моя чашка, да и фиг бы с ней. Мышь в моей футболке, и судя по тому, как судорожно тянет её вниз, под ней ничего нет. Сразу полезли в голову её вчерашние выходки. Закрался вопрос. Интересно, это Мышка откровенно хотела близости со мной или алкоголь в ней? Хотя не все ли равно, если сейчас я смогу точно определённо узнать ответ на этот вопрос?

Бессмысленный разговор, короткий, ничего не значащий. Сейчас она уйдёт, точно уйдёт, определённо. А я чувствую себя краснеющим подростком и бешусь от этого. Если бы эта была какая угодно девушка, не Мышка, мне было куда как легче. Но проблема в том, что никакой другой не хотелось.

— Свет, — вдруг сказал я, удивившись тому, как легко слетело её имя с моих губ. — Может, останешься?

В её глазах миллионы вопросов. Они широко распахнуты и смотрят, кажется, в самую душу. Мокрые ресницы стрелками, едва заметная морщинка на переносице. Я понял, что не стоит давать ей думать. Мало ли, что она надумает… Поэтому я просто её поцеловал. Положил руку на её полуголое бедро, пьянея от этого незамысловатого касания и собственной смелости. Чувствовал буквально зуд в ладонях — Мышку хотелось охватить всю разом. Каждый миллиметр.

Губы под моими раскрылись навстречу сразу же, словно именно этого она и ждала. Когда я её поцелую. От осознания, что она хочет того же, раскрывается навстречу, вбирает мой язык в свой рот, прижимается всем своим маленьким сладким телом, мне и вовсе снесло крышу. Я застонал, не отдавая себе отчёта, но слыша, как эхом вторит мне стонущая Мышка, скользнул руками под футболку, сминая её ягодицы, которые легли в мои ладони так, словно под них и были созданы. Поднял её на руки, буквально закидывая на себя, и понёс в комнату, наступив на хвост разлёгшейся на пути собаке. Бублик сердито тявкнул, я бросил Мышку на постель и закрыл дверь, отсекая нас и от обиженно собаки, и от всего остального мира.

И начал срывать с себя пиджак. Кто придумал ходить в офисах в пиджаках и рубашках, в которых столько пуговиц? Столько лишней одежды, когда хочется чувствовать голую Мышку всем телом, как тогда, много лет назад. Мышка вытянулась в струнку на постели и лицо ладонями закрыла. Я остановился, словно споткнувшись, испугавшись на мгновение, не чувствуя в себе сил повернуть назад. Плечи её затряслись, я выругался, чувствуя, как раздражение борется во мне с возбуждением. Ревущей девицы мне для полного счастья и не хватало.

— Мышь? — позвал я и бросил снятый пиджак на пол. Кровь пульсировала в венах, стучала молотом в висках, буквально разрывала пах.

Выдохнул, стараясь успокоиться и понимая, что уже не получится. Слишком далеко зашёл. А Мышь отняла ладони, и я понял, что она смеётся. Смеётся, блин! Села на постели, чуть ноги раздвинула, наверное, нечаянно, футболка задралась, я почувствовал, что теряю остатки самообладания. Я слишком долго об этом думал, слишком долго. Сам себя загнал в тупик.

— Что? — шепотом спросила она.

И одним движением сняла футболку. И осталась совсем голая, нисколько не смущаясь солнечного света, что лился в комнату через окно. Я окинул взглядом всю её. Точеные ноги, впалый живот, небольшую грудь с торчащими маленькими сосками. И снова зазудело до боли в ладонях. Снял брюки, едва не запутавшись, и рухнул на постель, подминая Мышку под себя.

Остановился, нависая над ней, стискивая руками ткань простыни. Лицо к лицу, глаза в глаза. Сам охреневая от того, что я сейчас сделаю, от невозможности, недопустимости и такой желанности этой близости. Мышка дышала так тяжело, её грудь в опасной близости от меня вздымалась, голая, беззащитная. Я сдался и накрыл её ладонью. И задержал дыхание, понимая, что ненормально в тридцать два года ловить такой кайф от элементарного, блядь, касания к бабской груди, и даже злясь на себя за это. А Мышка вздохнула, плоть в моей ладони поднялась и опустилась вместе с её вздохом, я даже чувствовал сосок, который упирался в мою кожу. И губу прикусила. И я решил, ну их, рефлексии и мозготерзания, когда подо мной лежит самая невозможная, самая ненавистная, самая желанная женщина в моей жизни. Потом, все потом. И обрушился на неё, на её тело, тиская, кусая, пробуя на вкус, наслаждаясь её криками и её прикосновениями ко мне, поначалу робкими, обжигающими, а затем все более и более откровенными.

Это даже сексом назвать было нельзя. Это было так…невозможно. Словно мы отравлены смертельным ядом, а противоядие находится друг в друге. И его надо выцарапать, высосать, выгрызть. Эта близость иссушила меня до дна. Кажется, до самой последней капли крови. Эта самая капля, последняя, покидая моё бренное тело, одиноко катилась по предплечью. Медленно, оставляя за собой тёмный след. Скатилась на Мышку, которая все ещё лежала подо мной, и растеклась между нашими телами красной кляксой.

Да, Мышь оцарапала мне спину. Как в дешёвом бульварном романе. А мне даже больно не было, напротив, я испытывал кайф, за который сейчас расплачивался горящей кожей. Я лежал на Мышке, придавливая её своим телом, все ещё находясь в ней, чувствуя её жар и едва заметную пульсацию внутри. Ей неудобно, наверняка. Но я опасался, что стоит мне от неё оторваться, как нас вновь отбросит по разные стороны баррикад, и нечто, живущее в нас самих, заставит нас говорить и делать неподвластные нам вещи. Гадкие.

— Как твоя нога? — спросил я, когда молчать было уже невыносимо.

— Славно, что ты спросил, — хихикнула она. — Ты на ней лежишь.