Жизнь как квест

Алексей смеется, вспоминая, видимо, какие-то приятные моменты.

— Я выиграл у них десять тысяч. Они на тебя, — он тычет в меня пальцем, — целую десятку поставили!

И он снова заливисто хохочет.

А у меня мурашки бегут по коже. Господи, с каким козлиной я жила.

И внутри стал нарастать гнев.

Ведь учили нас, что нельзя злить похитителей. Но сдерживаться я уже не могла.

— За тебя десятку? Да ты в постели бревно, сосать даже не научилась, вон Милка и то до гланд берет!

— Чего там до гланд то брать, твои тринадцать сантиметров? — язвлю я. — Меньше был только у моего бывшего жениха Мишки.

Глаза у Алексея наливаются кровью, как у бычка, что приметил красную тряпку. А меня уже не остановить.

— Да я с тобой даже кончить не могла, — продолжаю я язвить. — Ты в сексе удовлетворяешь только себя, боюсь, что все бабы только изображали с тобой оргазм, чтоб не сильно тебя унижать.

И получаю заслуженный удар по лицу, из носа сразу хлынула кровь. Лежу на боку и вижу, как моя кровь лужицей скапливается на обивке дивана.

— Тварь, я заберу у твоего хахаля двадцать пять лямов, а тебя прикопаю живой. Прямо сейчас пойду могилку тебя копать, — рычит Алексей.

И мне становится страшно. Может. Он может сделать все. Но тут слышится сигнал клаксона, к домику явно кто-то подъехал, возможно, сообщник. Алексей мне хищно подмигивает, берет лопату и выходит.

Домик дощатый, рамы давно рассохлись, слышимость прекрасная. И я слышу весь разговор от А до Я.

— Алексей, что ты творишь, — женский голос показался мне сильно знакомым, но это не Мила.

— Тебе чего надо, беги уже к любовничку своему, — голос Алексея недовольный, он говорит с презрением. — Деньги привезла?

— Алексей, хватит творить дичь, я не смогу на этот раз тебя освободить, бери те деньги, что есть у меня и беги из страны, — теперь я узнаю ее, это его жена Дарья Семеновна.

Это было уже интересно, значит, она знала, что он меня похитил.

— Твои деньги — копейки, я на это не смогу жить.

— Работать не пробовал? — ехидно замечает жена.

— Издеваешься? — в голосе Алексея проскальзывают металлические нотки.

Ну, ну! Как бы не пришлось ему еще и жену закапывать.

— Знаешь, Алексей, твой отец был действительно мужиком, а ты размазня, — вдруг припечатывает она своего супружника. — Ни одно дело обстряпать нормально не можешь.

— Да, тебе ли не знать, сначала трахалась с моим отцом, потом под меня легла, ты же у нас подстилка ментовская, — вот это новости, так много нового для себя узнаю.

— Твоего отца я любила, — отрезает Дарья Семеновна.

— А под меня легла в память о нем, — снова язвит Алексей.

— А от тебя хотела молодого тела, — резко обрывает его жена.

— Ты ментовская сука! — рычит на нее Алексей. — Если я расскажу, как ты с моим отцом — вором в законе кувыркалась, твоей карьере придет конец! И твой новый любовник тебе не поможет.

— Ты никому ничего не расскажешь, — твердо говорит Дарья.

— Тогда давай мне денег больше, че так мало обещаешь, — голос Алексея становится ехидным. — Достань мне лям зеленью, и вали на все четыре стороны, документы тебе на развод все подпишу.

— Ты их и так подпишешь.

— Нет, только за твою помощь! Сначала ты помогаешь мне получить двадцать пять лямов с ейного мужика, и даешь сверху мне лям зеленью, — голос Алексея звучит мягко, даже ласково, вот только что-то меня напрягает. — Потом я подписываю тебе бумаги на развод и тихо ухожу через границу.

— Ты забираешь деньги, что я даю, подписываешь мне бумаги и исчезаешь. Я тебе обещала вытащить тебя из тюрьмы — вытащила. Больше меня ни о чем не проси!

— Нет, дорогуша, ты у меня на крючке, не хочешь платить зеленью, давай в евро, я в курсе, что у тебя есть счет в Швейцарском банке, — ехидничает Алексей.

— Ты, видимо, решил, что будешь меня всю жизнь доить? — в голосе Дарьи Семеновны металлические нотки.

— Конечно, родная, сама напросилась, когда повела меня под венец…

И тут раздаются три выстрела…

Я замираю от ужаса. Слышу шаги. Потом открывается и закрывается дверка автомобиля. Шум двигателя. Авто отчаливает вдаль! А я остаюсь не понятно где, связанная.

Проходит минута, другая, время течет, но в дом никто не заходит. Холодает.

Я от ужаса съеживаюсь на диване.

А никто и не придет.

Я умру здесь, впрочем, умру быстро. Ночами уже холодно, так что замерзну и все. Или скончаюсь от голода и жажды. Сколько там человек может прожить без воды? Суток семь — восемь?

Только сейчас до меня доходит весь ужас ситуации.

Дарья Семеновна убила Алексея! А я осталась одна, неизвестно где нахожусь, и как мне освободиться. Кругом тишина. Возможно, никого в округе нет.

Меня окружает мертвая тишина. Не слышно ни шума машин, ни звука от железной дороги. Мертвая тишина! Где я?

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Пытаюсь встать, но это получается с трудом. Подтягиваюсь к краю дивана, изгибаясь, как червяк. Уф, получилось, потом спускаю ноги и тут же падаю. Конечности так затекли, что не слушаются меня. Приходится потратить минут десять на разминку. Кручу ступнями в разные стороны, сжимаю, разжимаю пальчики. Минуты текут, но подвижность возвращается, а с ней и надежда. Потому что от моих резких движений веревки начинают ослабевать.

Тогда я разминаю руки. Не знаю, сколько прошло время, я уже стерла кожу в кровь, но чувствую, что одна рука стала более свободно поворачиваться в путах. И я только прибавила усилий, на боль не обращала внимания. И вот одна рука освобождена. Выдыхаю. Но не даю себе много времени для передышки. Ведь у Алексея может быть сообщник. И я даже знаю кто.

Распутываю узлы, трачу на это еще примерно полчаса. И вот я уже свободна.

Выбегаю из домика. И ужасаюсь.

Прямо перед крыльцом на траве, широко раскинув руки, лежит Алексей. Трава вокруг уже стала бурого цвета. Пуля попала в голову, я не вижу его лица, но череп разнесен. В его волосах кровь, остатки мозгового вещества и кости. Смотреть на это страшно. Но еще страшнее, что я не знаю, где нахожусь. Кругом лес. Лишь несколько маленьких садовых домиков выстроились на опушке леса. Здесь не видно признаков жизни. Огородики, что когда-то были ухоженными, теперь заросли травой, заборы покосились. А от сада ведет в лес несколько дорог. Которая из них может привести меня к людям?

Внимательно рассматриваю колеи. Одна из них более заметная. И на ней отпечатки протектора машины, что до этого стояла возле домика. Выбираю именно эту дорогу.

Вечереет. Скоро должно стемнеть, а у меня нет теплой одежды, и в темноте я могу заплутать. Думать некогда. И двигаюсь по дороге.

Глава сорок первая

Бегу по дороге насколько хватает сил. Только через полчаса хватилась обуви, ступни нещадно колют камушки, но возвращаться не было желания. От воспоминания того, что я оставила позади, пробивал озноб. Вернуться назад — это потерять время, а идти ночью также страшно, как и остаться там, где лежит труп Алексея. Так и шла босиком по грунтовой дороге, сбивая ноги.

Чтобы как-то отвлечься, представляла Кирилла. Что там делает мой медведь? Мечется, наверное, ищет. Интересно, Алексей успел ему позвонить с предложением выкупа или нет? А если нет? Они в курсе, кто мог меня похитить? Попала ли машина моего похитителя на камеры?

Вопросов много, но ответы на них я не знаю.

И снова мысли возвращаются к Алексею, к тому, что от него осталось. Прозвучало три выстрела. Дарья Семеновна точно стреляла трижды, но его ранение в голову скорее соответствует одному попаданию. Может, был еще кто-то? Хотя я не слышала другого голоса, кроме этих двух — Алексея и Дарьи. И почему Дарья не вошла в дом и не проверила, нет ли свидетелей. Резонно было бы проверить, но она развернулась и уехала. Она же опытный адвокат, знает, что при наличии свидетелей гораздо труднее доказать невиновность обвиняемого. Я для нее самый страшный свидетель.

Конечно, главное в обвинении — орудие убийства. Она могла выбросить куда-нибудь пистолет, без орудия убийства мои показания можно будет опротестовать, или запутать меня, как свидетеля.

И все ж мне не понятны ее действия. Хотя она дала мне возможность выжить.

И опять в голове ворох мыслей.

Быстро смеркалось. Я шла по дороге уже около часа в полной тишине, если не считать шума леса. В мою голову закралась страшная мысль, что я ухожу от жилья в чащу, но я быстро отбрасывала ее, ведь протектор машины Дарьи вел меня по этой дороге. Постепенно лес, что возвышался по краям дороги, стал гуще, лучи заходящее за горизонт солнца уже не пробивались сквозь кроны деревьев. Резко стемнело. Над головой пролетела какая-то хищная птица, испугав меня до коликов в животе.

Но где-то вдали появился шум. Появилась надежда, что я иду не вглубь леса, а в сторону жилья и людей.

Я попыталась ускорить шаг, но острый сучок нарушил мои планы.

— Черт, черт, — орала я сама на себя.

Острая боль пронзила стопу, окровавленный отпечаток моей ноги остался на сухой поверхности пыльной дороги.

Пришлось сесть на траву отдышаться. Под рукой не было ничего более подходящего для перевязки. Пришлось вспомнить детство. Отыскала в густой траве подорожник, оторвала листок и приложила к ранке. Пожертвовала частью платья, просто рванула на себя подол и оторвала кусок. Повязка получилась так себе, но это было лучше, чем идти с раной на ноге.

Идти стало сложнее, нога нещадно болела, приходилось вес переносить на пятку, чтобы разгрузить стопу, а это не давало идти с прежней скоростью. Для удобства выломала ветку, сделав из нее костыль. Скорость это не увеличило, но хоть легче стало идти.

Скоро резко стемнело. Дорогу не стало видно совсем. Идти приходилось на ощупь. Дважды сбивалась с дороги, а потом ощупью искала путь назад.

И когда совсем отчаялась, вдруг услышала вдали шум машин.

По-моему лицо градом побежали слезы. Неужели вышла…

Но брести пришлось еще час, прежде чем я увидела огни машин.

Дорога!

Я бросила со всех ног туда, но ноги, которые я почти уже не чувствовала, подвели в последний момент. Они подломились, и я упала, сбивая в кровь коленки.

До дороги уже почти ползла. А когда доползла, силы покинули меня. Не помню, как я упала в придорожную пыль. Сознание отключилось. Очнулась от того, что прямо мне в лицо светил луч света.

— Ой, етить, колотить, она живая, — взвизгнул тонкий мужской голос.

— Чоооо орешь, — рявкнул второй голос. — Естественно живая. Трупных пятен нет, кожа теплая, ран не совместимых с жизнью нет.

Мне стало смешно, где этих олухов учили. Надо пульс у «трупа» сначала попытаться найти, а не трупные пятна искать.

— Чего с ней делать то будем, документов то нет? — визгливо спросил первый.

— Скорую вызвать надо, — буркнул второй.

— Они ее не возьмут, нахрен им бомжиха.

У меня в голове пронеслось: Неужели я так плохо выгляжу, что похожа на бомжиху, у меня маникюр, платье дорогое. Эти двое явно смотрят не туда, могли бы заметить, что я явно не девушка без постоянного места жительства.