Тот самый парень

— Проклятая девчонка… — бормочет он, просовывая руки мне под свитер и лаская груди. Его слова — в них что-то есть. То, как он называет меня девчонкой. От этого я чувствую себя… порочной. И мне нравится.

Я поднимаю голову и вижу, что он смотрит на меня. Обезумевшим от огня и страсти взглядом.

— Поговори со мной, Джейк.

— Тебе нравится, когда я с тобой разговариваю?

— Да. — Я чуть сильнее прижимаюсь к нему бедрами. — Да, черт возьми. Говори мне непристойности. Заставь чувствовать себя грязной. Пожалуйста. Только… я имею в виду… не обзывай меня, не бей по лицу или что-то в этом роде. Но можешь шлепнуть меня по заднице. Если хочешь. Не знаю. Скажи, что мне делать. Я такая глупая. Мне надо заткнуться.

— Тихо, Пенелопа, если не хочешь, чтобы я снова заткнул тебе рот.

Я хнычу. Киваю. Делаю все, что в моих силах, чтобы, молча, показать ему, что это тот тон, слова и непристойности, которые я хочу, чтобы он использовал. Потому что он приказал мне молчать. И я хочу быть для него хорошей послушной, фальшивой сабой.

— Встань.

Мне требуется секунда, чтобы подчиниться, но, в конце концов, мне удается слезть с его колен и встать перед ним. Он не прикасается ко мне, но вид его рук так близко — неподвижно лежащих на его бедрах — заставляет мои бедра двигаться к нему самим по себе.

— Разденься для меня.

Я моргаю.

— Эм. Что сделать?

— Разденься для меня, Пенелопа. Хочу видеть тебя обнаженной.

Это я могу.

Безусловно.

Отступаю от него на шаг и стягиваю свитер через голову. Его взгляд остается на мне, вместо того чтобы опуститься на черный кружевной бюстгальтер — один из тех, чей вырез так низко, что видны верхушки ареол. Я смотрю вниз, чтобы проверить, не случилось ли чего. Есть ли причина, по которой он не смотрит. Не нахожу ни одной.

Пожимаю плечами и засовываю большие пальцы за пояс леггинсов. Только когда они достигают колен, я понимаю, что забыла снять сапоги. Поэтому пытаюсь носком одного сапога наступить на пятку другого, чтобы снять его. Когда это не помогает, прыгаю на одной ноге. Семнадцать часов спустя мне удается стащить с себя ублюдков.

Затем я встаю перед ним.

В бюстгальтере.

И трусиках.

Мурашки по коже… повсюду.

— Вы прекрасны, мисс Харт. — Джейк еще несколько секунд впивается в меня взглядом, затем встает.

Возвышается надо мной.

Я смотрю на него снизу вверх.

Мы не прикасаемся друг к другу.

И отсутствие контакта делает обещание того, что должно произойти, еще более захватывающим.

— Я не хочу торопиться.

Его пальцы касаются моего виска, и на секунду я думаю, что он говорит о чем-то другом — что, возможно, он не хочет торопиться с нами. Этим чувством между нами, чем бы оно ни было, которое нарастало с тех пор, как он впервые обнаружил меня в своей квартире. Но затем он уточняет, что имеет в виду, и хотя мое тело распаляется от этой мысли, сердце немного падает.

— Хочу провести с тобой время этой ночью. Касаться тебя везде. Целовать там, где прикасаюсь. Часами заниматься с тобой любовью, пока ты не перестанешь думать…

Не смогу ходить…

— …не сможешь вспомнить ничего, кроме того, что чувствуешь, когда я внутри тебя.

Уверена, что никогда не забуду, если он будет трахать меня часами…

Джейк отступает назад, чтобы иметь полный обзор на меня.

— Сними трусики.

Ох, помилуйте, он сказал «трусики».

Я делаю, как он говорит. Мне даже удается сделать это с изяществом. Возможно, даже выглядеть сексуально.

Его глаза прикованы к моей промежности.

— Твоя киска промокла для меня, Пенелопа?

— Ее можно сделать еще более мокрой, — говорю я, надеясь, что он понимает, что я на самом деле предлагаю ему прикоснуться ко мне ртом.

Он ухмыляется, говоря мне, что понимает.

— Теперь лифчик.

Я хмурюсь.

— Я серьезно полный отстой в этом. И супернесексуальна. Мне приходится стягивать его через голову, потому что у меня плечи сводит, чтобы…

Я замолкаю, когда он, не сводя с меня глаз, заводит свою руку мне за спину и одними пальцами расстегивает застежку. Даже не коснувшись моей кожи.

Бл*ть, он хорош.

Я веду плечами, и ткань падает. Я голая. Он — нет. Уже собираюсь указать ему на это, когда он приказывает:

— Раздень меня.

Раздевать Джейка Суэггера — все равно, что разворачивать рождественский подарок, которого ждал целый год. Тот, который вы уже развернули и снова завернули, чтобы знать, что внутри. Но это не делает распаковку его во второй раз и игру с ним менее увлекательной.

Также, как и с рождественским подарком, сначала я не тороплюсь — медленно снимаю с него рубашку. Но мне не требуется много времени, чтобы проявить нетерпение, и вскоре я в спешке срываю с него одежду, чтобы добраться до тех частей, с которыми могу поиграть.

Восхитительно обнаженный Джейк стоит передо мной. Он — само точеное совершенство, загорелая плоть поверх твердых, как скала, мышц. У меня слюнки текут. Мои пальцы исследуют. Губы целуют, пока он не стонет от нетерпения, обхватывает меня руками за талию и притягивает к себе.

Жар.

Губы.

Язык.

Руки.

Стоны.

Любовь.

Мое сердце чувствует его прикосновение так же сильно, как и мое тело. В том, как он ласкает. Обладает. Целует. Поклоняется каждому обнаженному дюйму, доступному ему, пока мы стоим. И когда в этом положении он не может дотянуться до других моих частей, он поднимает меня, поворачивается, укладывает и прикасается ко мне везде.

Целует пальцы на ногах.

Мои колени.

Тазовые кости.

Линию груди, которая приподнимается всякий раз, когда я глубоко и судорожно вдыхаю.

Потом он смотрит на меня своими потемневшими глазами. Дикими. Голодными. Влюбленными. Достаточно долго, чтобы сказать мне: «Кончай столько, сколько захочешь», прежде чем раздвинуть мои ноги и зарыться лицом в мою киску.

Как будто я могу сдержаться.

Он делает восьмерку языком и трахает меня пальцем, пока моя спина не выгибается над кроватью. Затем его рот останавливается на моей кнопке «Кончить».

Да.

Я сказала: кнопка «Кончить».

Потому что, когда он сильно сосет и быстро проводит языком по клитору, он же кнопка «Кончить», угадайте, что.

Я кончаю.

Он ослабляет давление. Замедляет темп, пока я не возвращаюсь из другой галактики, в которую он меня только что отправил. Когда я перестаю быть дрожащим, стонущим месивом, он повторяет то, что только что сделал.

Восьмерка.

Засос.

Щелчок языком.

Движение пальцем.

И я кончаю.

После того, как я присоединяюсь к живым, он все возобновляет снова. Не уверена, что смогу с этим справиться. Не с оргазмами, конечно. Их я приму столько, сколько он захочет мне дать. Я говорю о пустоте, которую чувствую без него внутри себя. Поэтому умоляю.

— Джейк, пожалуйста. Трахни меня. Наполни меня. Мне нужно почувствовать тебя.

— А мне нужно попробовать тебя на вкус.

Это все, что он говорит, прежде чем довести меня до следующего оргазма — на этот раз немного продолжительного, потому что мой клитор почти онемел.

Затем, наконец, я чувствую его — всего его. Только его. Без презерватива. Никаких барьеров. Он скользит в мой влажный жар, кожа к коже, и растягивает, пока не погружается глубоко, и то пламя, которое всего несколько мгновений назад превратилось в тлеющие угольки, разгорается в адское пекло.

То, что он говорит, когда занимается со мной любовью…

— Ты такая чертовски красивая.

— Ты как гребаный шелк.

— Твоя киска идеальна.

— Ты, Пенелопа Харт, само совершенство.

То, как он прикасается ко мне…

Большой палец касается моего виска.

Пальцы впиваются в мои бедра.

Бедра двигаются навстречу моим.

Губы целуют мои губы.

Мою челюсть.

Кончик носа.

То, как он смотрит на меня…

Будто я — драгоценность.

Воплощение красоты.

И я принадлежу ему.

Будто он знает, что я люблю его.

Будто знает, что я знаю, что он тоже любит меня.

Все это делает этот момент столь же пугающим, сколь и особенным. Потому что я не уверена, куда мы пойдем дальше. Кто мы, за пределами… этого.

Два человека занимаются любовью так, как не должны заниматься двое, если только они не готовы посвятить себя чему-то большему. Но способен ли он на это? Захочет ли? Или я буду вынуждена поставить ему ультиматум? Потребовать, чтобы он мне признался в своих чувствах, чтобы мы могли сделать следующий шаг, или я уйду, потому что не могу быть с ним, если есть только то, что сейчас между нами.

— Перестань думать, Пенелопа.

Требование Джейка сопровождается вращением бедер, что заставляет меня временно забыть, кто я, нахрен, такая. Когда я вспоминаю, он толкает мое колено к голове, и я издаю низкий стон. Но все равно не переставая думать. И я почти уверена, что он знает, о чем мои мысли. И по какой-то причине я хочу, чтобы он знал, что я не оставлю это просто так. Что мы поговорить обо всем этом невысказанном дерьме.

Мои глаза распахиваются, и я встречаюсь с его пристальным взглядом, который сосредоточен на мне. На секунду отвлекаюсь на его приоткрытые губы, прежде чем снова вернуться к его глазам. Его взгляд умоляет меня забыть. И я так и делаю — на время. Но сначала повторяю ему те же слова, что Скарлет сказала в «Унесенных ветром», — уверенная, что он не поймет отсылки, но поймет смысл.

— Завтра. Об этом я подумаю завтра. Хорошо?

Он ухмыляется. Трахает меня сильнее. И как раз перед тем, как удовольствие поглощает меня, вновь изгнав из реальности, он отвечает печально известной репликой Ретта Батлера в версии Джейка Суэггера:

— Честно говоря, моя дорогая, мне пох*й.

Глава 26

Звук, что я издаю, когда Джейк выходит из меня, — протяжная гортанная песнь, которую лучше всего описать как хныканье-мяуканье-фырканье-стон-мычание-шипение.

Я ожидаю, что Джейк рассмеется. Ухмыльнется. Промычит. Хоть что-то. Вместо этого он говорит:

— Детка, я сделаю все лучше.

Он убирает волосы с моей шеи, сжимает их в кулак и осторожно тянет, сдвигая мою голову так, чтобы иметь лучший доступ к моему плечу. Затем прокладывает дорожку поцелуев по обнаженной коже до самого уха.

— Ванна или душ?

Я мычу.

На этот раз он усмехается.

— Значит, на мой выбор?

Мычание.

— Ванна.

Он встает и тянется ко мне, затем стаскивает с кровати и заключает в объятия. Он идет со мной, обернутой, как обезьянка, вокруг него. Я вдыхаю его запах. Мыло. Чистота. Мужчина. Богатство. Боже, Пенелопа. Ты не можешь быть еще более поверхностной? Скорее всего, нет. Но у богатства есть запах. И это Джейк Суэггер.

Я открываю глаза, и упираюсь взглядом в его мускулистую шею. Под кожей пульсирует толстая вена. На безупречной коже темнеет щетина. У меня возникает желание облизать ее. Когда я пытаюсь высунуть язык, обнаруживаю, что он слишком короток, а я слишком ленива, чтобы вытягивать его дальше.