Ирландский обет

Теперь у меня на левой руке кольцо с бриллиантом изумрудной огранки на ободке из желтого золота и сапфировым багетом с обеих сторон. Мой родной камень и камень Лиама. Рядом с ним сидит простое золотое колечко, которое он подарил мне в день нашей свадьбы, кольцо, которое я люблю больше всего на свете, даже больше, чем то красивое обручальное кольцо, которое он подарил мне, чтобы компенсировать то, что у меня его не было, когда он делал предложение.

Я никогда не сниму ни то, ни другое. Лиам мой, а я его, отныне и навсегда. Что бы ни случилось, ничто не сможет нарушить это, даже потенциальное содержимое конверта. Но я все равно жду его ответа, чувствуя слабость, как будто не могу дышать.

— Для меня это не имеет значения, — твердо говорит Лиам, как я и предполагала. — Ты моя жена, любовь всей моей жизни. — Он нежно касается моей щеки своей зазывающей правой рукой, улыбаясь мне сверху вниз, его глаза полны любви. — Что касается меня, то ребенок мой. Наш. — Он делает паузу. — А ты хочешь знать?

Я долго думаю об этом, снова и снова вертя конверт в руках. И, наконец, я подхожу к камину и присаживаюсь перед ним на корточки. Разжигание огня занимает несколько минут. Снаружи жаркий летний день, но здесь центральный воздух достаточно холодный, чтобы тепло от огня казалось почти приятным. Когда пламя разгорается, я смотрю на Лиама, чтобы дать ему шанс остановить меня.

— Нет, — говорю я наконец, когда он не двигается и не произносит ни слова в знак протеста против того, что, как ему должно быть известно, я планирую сделать. — Если ребенок твой, — продолжаю я, моя рука крепче сжимает конверт, — тогда все будет хорошо. Мы могли бы навсегда оставить прошлое позади, без следа.

— Конечно. — Лиам пристально смотрит на меня. — Но?

— Но что, если это не так? — Я поднимаю на него глаза. — Что, если он от Александра? Ты можешь считать ребенка нашим ребенком и любить его, но мы всегда будем знать. Мы никогда не сможем забыть это, и я никогда не смогу полностью отпустить его. Я не хочу знать, Лиам. Я хочу, чтобы этот ребенок был нашим, независимо от того, что говорит биология. Как ты сказал, это не имеет значения. Так что нам не нужно знать.

— Я согласен, — тихо говорит Лиам. Он встает у меня за спиной, его руки обнимают меня за талию, и я делаю глубокий вдох, делая шаг вперед, к огню.

— Я люблю тебя, — шепчу я. — Я люблю тебя, и только тебя.

— И я люблю тебя, Ана. Только тебя, отныне и навсегда, и нашего малыша. — Лиам нежно целует меня в щеку.

— Это все, что мне нужно знать, и все, что когда-либо понадобится знать нашему ребенку.

Я протягиваю руку и бросаю конверт в камин. Он мгновенно загорается, мое сердце подпрыгивает в груди вместе с пламенем, когда оно начинает разгораться. Когда края загибаются, я поворачиваюсь в объятиях Лиама, и он притягивает меня ближе, его рука касается моего лица, и он наклоняется, чтобы поцеловать меня.

Прошел почти месяц с тех пор, как мы по-настоящему могли заниматься любовью. Я изголодалась по нему, ненасытна, и я выгибаюсь навстречу ему, мои губы приоткрываются для его языка, когда он тянет меня назад, усаживая на диван и сажая к себе на колени.

— Осторожнее со своими руками, — шепчу я, но он уже задирает мое платье, возится с застежкой-молнией и целует меня, сильно, горячо и глубоко, его пальцы отодвигают мои трусики в сторону, чтобы кончик его члена мог найти мой вход.

Я вскрикиваю, когда он проскальзывает в меня, его рука на моем бедре, когда я опускаюсь на него, и я обхватываю его лицо руками, яростно целуя его, когда он начинает толкаться, полностью заполняя меня.

— Я люблю тебя, Лиам Макгрегор, — шепчу я так же, как в утро нашей свадьбы, когда мы лежали рядом друг с другом на крыше.

Лиам улыбается мне в губы, его рука в моих волосах, когда он прижимается ко мне, мы вдвоем так близко друг к другу, как только могут быть два человека.

— И я люблю тебя, Анастасия Макгрегор, — шепчет он. Одним быстрым движением опрокидывая меня на спину на диване, входя в меня жестко и быстро, и я вскрикиваю от удовольствия.

Я теряю себя в нем, в ощущении его тела внутри моего, его губ на моих, его тела напротив моего, кожа к коже. И пока мы занимаемся любовью, огонь потрескивает совсем рядом, а конверт внутри превращается в пепел.

Сжигая все до последнего следа прошлого.

ЭПИЛОГ

ЛИАМ

Месяц спустя

Это заняло немного больше времени, чем ожидалось, но, когда я сажусь в машину, чтобы мой водитель отвез меня домой, мне не терпится поскорее вернуться домой, чтобы сообщить Ане хорошие новости. Раны полностью зажили, но не без шрамов. На моей спине всегда будет несколько полосок рубцовой ткани и тонких линий, отмечающих места попадания ремня, а на большом и указательном пальцах правой руки останутся глубокие шрамы на кончике каждого, и отпечатки там исчезли.

Доктор тактично упомянул, что есть отличный пластический хирург, к которому они могли бы меня направить, но я отказался. Я не возражаю против шрамов, они напоминают о том, что я вынес, пытаясь сохранить свое место во главе королевского стола, и что я вынес ради Анны. Чтобы быть с ней, и чтобы у нас была наша семья, наш ребенок.

Я хочу сказать своему водителю, чтобы он поторопился, когда пишу ей, что возвращаюсь в пентхаус. После “суда королей” мы были вынуждены заниматься сексом осторожно, всегда помня о моих ранах и не открывая их заново, не причиняя мне еще большей боли, но теперь я могу делать все, что захочу. Я полностью исцелен, и я намерен пустить это в ход, как только переступлю порог нашего дома.

Но когда я прихожу домой, захожу внутрь и запираю за собой дверь, Аны нигде не видно. В гостиной полумрак, только свет с балкона проникает сквозь прозрачные шторы, и я чувствую внезапный приступ страха.

Что, если с ней что-то случилось?

Александр вернулся в Париж, я знаю это наверняка, но что, если я ошибаюсь? Что, если он передумал и вернулся за ней и ребенком, которого считает своим, или что, если это что-то другое? Грэм, похитивший Ану и увезший ее, чтобы наказывать меня дальше или заставить меня жениться на Сирше, когда я овдовею…

Дюжина ужасающих сценариев проносится в моей голове в головокружительной спешке.

— Ана! — Кричу я, поворачивая по коридору к ее бывшей спальне, чтобы посмотреть, может быть, она там заснула или увлеклась своим текущим проектом… превращением ее в детскую. Но и там пусто, если не считать беспорядочно разбросанной одежды и мебели, ожидающих, когда их приведут в какой-нибудь порядок, и я чувствую, как нарастает страх. Я не могу потерять ее, думаю я, мое сердце колотится в груди, когда я мчусь обратно через гостиную к главной спальне, которую мы теперь делим. — Анастасия!

— Я здесь.

Ее голос, мягкий и ласковый, доносится из-за двери главной спальни, и мои колени слабеют от облегчения. Она здесь. Ничего не произошло. Я чувствую себя так, словно из меня выкачали весь воздух, и мне приходится бороться, чтобы сделать вдох, когда я толкаю дверь только для того, чтобы увидеть ее, стоящую на коленях на мягком ковре рядом с кроватью и ожидающую меня.

От этого зрелища у меня перехватывает дыхание по совершенно другой причине. Я останавливаюсь в дверях, уставившись на нее, мой член так мгновенно становится твердым, что от внезапного прилива крови у меня на мгновение кружится голова. Я моргаю от видения передо мной, возбужденный больше, чем, думаю, когда-либо был за всю свою гребаную жизнь.

Ана не просто стоит на коленях и ждет меня. На ней бело-розовый комплект нижнего белья, который я купил ей в тот день, когда мы ходили по магазинам, и в котором я на самом деле никогда не ожидал ее увидеть.

И выглядит она сногсшибательно.

Крошечные белые кружевные трусики почти ничего не прикрывают. Это просто обрывок кружева между ее бедер, тонкая лента, завязанная по обе стороны от ее стройных бедер. Судя по тени, которую я вижу между ее слегка раздвинутых бедер, она уже влажная для меня, просто стоя здесь на коленях и ожидая, когда я вернусь к ней домой. Кружевной пояс с подвязками чуть выше лент, прикрепленный к белым чулкам с кружевным верхом, натягивающимся на ее длинные элегантные ноги, и кусочек кружева, прикрывающий ее грудь, который с трудом можно было назвать бюстгальтером. На ее сосках тончайший кусочек кружева, а затем белые бретельки, которые выгибаются дугой над верхушками ее маленьких грудей. Ее голова склонена, руки сложены на коленях, но я вижу еще один элемент наряда, который заставляет мой член упираться в ширинку, напрягаясь, чтобы затвердеть еще больше, чем он уже есть.

Прилагавшийся к нему розово-белый кожаный ошейник с золотым кольцом застегнут у нее на шее.

— Анастасия.

Я произношу ее имя, ее полное имя, что заставляет ее медленно поднять взгляд, ее широко раскрытые голубые глаза встречаются с моими. Я вижу, что они уже остекленели от желания, отчего мой член снова начинает пульсировать. Она хочет меня. Я вижу это в каждом дюйме ее тела, в нетерпеливом, покорном выражении ее лица, в том, как ее губы мгновенно приоткрываются, словно безмолвно выпрашивая мой член.

Это моя жена. Моя идеальная, прекрасная жена. И теперь я могу трахать ее, когда захочу.

— Ты прекрасно выглядишь, стоя вот так на коленях, — тихо говорю я ей, направляясь к ней. — Но ты заставила меня поволноваться, Ана. Я думал, с тобой что-то случилось.

— Мне жаль, — шепчет она, ее глаза становятся огромными и жалобными, когда она смотрит на меня, и боль в моем члене становится почти невыносимой. — Я хотела сделать тебе сюрприз.

— И у тебя получилось. Это приятный сюрприз. — Я останавливаюсь перед ней и вижу, как ее взгляд скользит к выпуклости на моих штанах, ткань натягивается, чтобы сдержать мою толстую длину. — Но, боюсь, мне придется наказать тебя за то, что ты заставляешь меня волноваться.

На самом деле я не сержусь на нее, и мне трудно сдержать ухмылку, когда я вижу свет в ее глазах, искрящийся энтузиазмом при мысли о том, как я мог бы применить свое наказание.

— Конечно, — скромно говорит она, глядя на меня из-под длинных ресниц, и я вижу, как она резко втягивает воздух, когда мой член дергается в штанах.

— Но сначала… — Я наклоняюсь, провожу пальцами по ее шелковистым светлым волосам, и она тихо вздыхает. — Я думаю, что такая красивая девушка, как ты, заслуживает того, чтобы мой член побывал у нее во рту.

— О да, пожалуйста, — выдыхает Ана, ее губы приоткрываются еще больше, и я чувствую, как раскаленный добела прилив вожделения пронзает меня при виде нетерпения на ее лице. Она держит руки на коленях, позволяя мне вытащить свой член для нее, именно так, как, она знает, мне нравится. В течение последних нескольких недель секс был, за несколькими исключениями, ее руками и ртом на мне, а моими на ее, напряжение от настоящего полового акта было слишком велико для меня, пока я выздоравливал. Я скучал по сексу с ней, но мы сделали все возможное, каждый изучил все другие способы, которыми другому нравилось, когда к нему прикасались. Одна из вещей, которой она научилась, заключалась в том, что мне нравилось заставлять ее ждать член, который она так любит сосать, медленно доставать его и дразнить ее и себя, пока я не решал засунуть его между ее мягкими, полными губами. Но на этот раз я не могу ждать. Я жажду ее, я был таким весь день, и я могу расстегнуть ремень достаточно быстро. Я расстегиваю молнию и сжимаю в кулаке свой твердый, пульсирующий член. Я чувствую перламутровую каплю на кончике, когда вытаскиваю его, гладкий и горячий. Рот Аны мгновенно открывается, когда она наклоняется вперед, ее глаза жадно прикованы к мокрому кончику моей ноющей длины.