Кража в особо крупных чувствах

***

Она же невероятно красивая. И как он… почему он… К черту вопросы!

Россыпь светлых, отливающих бледным золотом волос на подушке. Светлая… алебастровая… так, кажется, пишут в книгах? – кожа. Нежный розовый румянец на щеках. И какой-то совершенно невозможный взгляд из-под длинных ресниц.

Элина медленно поднимает руку и касается его щеки, гладит.

– Ты ужасно красивый.

– Нет. Я ужасный, ты – красивая.

Ее губы еще успевает тронуть легкая улыбка, прежде чем он ее целует.

Губы со вкусом апельсиновой карамели. Гладкая гибкая карамелька языка – уже гораздо более смелого, чем в прошлый раз. Да, все должно быть совсем не так, как в прошлый раз.

Но тормоза отказывают ровно по тому же сценарию, что и в прошлый раз. От того, как послушно она впускает в свой рот его язык – и как тут же горячо отвечает своим языком, оплетает, смело играет. Как беззащитно запрокидывает голову, натягивая изящную длинную белую шею, которую так и хочется пометить зубами. От того, как тонка ее талия и грудная клетка. И как вздрагивает Эля, когда он сжимает ее небольшую упругую грудь всей пятерней.

Нельзя таких эльфоподобных девушек лапать. Но ведь она хочет, чтобы ее лапали! Прогибается, ерзает, стонет сквозь прикушенную губу, тянет из-под ремня его рубашку.

Его рубашка и ее маечка разлетаются в разные стороны от кровати. Элина прогибается, прижимается грудью к его груди, трется, постанывая. Если бы Петр самолично не лишил эту девушку невинности три дня назад, он бы… Сформулировать мысль не удается, но ощущение того, что она только с ним такая – доламывает остатки самообладания. Оставляя где-то на периферии сознания ощущение сорванного джекпота.

Ее пальцы быстро скользят по его спине.

– Ты и правда без оружия? – хрипло выдыхает она.

– Эля! – у него получается рыкать ее имя уже на экспертном уровне.

– Я хочу, чтобы ты был голый.

Невинные девушки не должны говорить таких слов. Но ведь она уже нет… И именно он ее… Кошмар, как шумит в голове. Его штаны, ее штаны, их белье – все исчезает под этот шум в ушах.

А потом Петр замирает. Вспоминая отчего-то дурацкий то ли анекдот, то ли еще что.

– Вы такая красивая.

– Это вы меня еще голой не видели.

А он-то теперь видел. И как от этого не озвереть окончательно, не сорваться и вспомнить, что у тебя тут, твою мать, какая-то работа над ошибками – вот это сверхзадача!

– Ты не боишься меня? – собственный голос кажется похожим на сипение.

Она отрицательно качает головой и тихо отвечает:

– Я тебя хочу.

Это самое убойное сочетание – невинность и откровенная прямота. Два, на первый взгляд, взаимоисключающих качества. Но в одной уникальной девушке они сошлись.

Таки да, он сорвал джекпот. И Петр резко наклоняется к Элине. Под шум крови в ушах, грохот сердца, чувствуя, как дрожат пальцы, он покрывает ее тело сетью жадных поцелуев: алебастр – пусть будет этот чёртов алебастр! – кожи, бледная роза нежных беззащитных сосков, ноги – ну бесконечные же до безобразия.

Нет. Не бесконечные и не до безобразия. У ног есть конец – или начало. То место, где они соединяются, вот там – это там не безобразие. Там – наоборот.

Он завороженно смотрит на покрывшиеся гусиной кожей живот и лобок. Все – идеально гладкое.

– Э-э-э-ля… – тянет ее имя, оно сладко катается во рту. Как карамель. Его рука, которая скользит по ее бедру от колена выше, заставляет ее бедра дрожать. А когда он теплым выдохом дует на покрытую мурашками кожу – ее бедра расходятся.

Все правильно. Будет тепло. Будет жарко.